—...Это все равно... И она заплакала?
—...Да, иовидпмому: закрыла глаза Фартукомъ.
—...Ну, да, да!—плакала, плакала! Ахъ, какъ бы намъ повидать ее? Знаете что, молодой человѣкъ, пойдемте къ пей вмѣстѣ, когда она воротится, сдѣлайте мнѣ это одолженіе, мнѣ одному-то неловко эдакъ, неловко, знаете.
Мнѣ и самому хотѣлось увидать Лизу, а потому я охотно согласился. Старикаша (такъ мы его звали въ то время) пожалъ мнѣ руку и съ напряженнымъ вниманіемъ сталъ смотрѣть въ ту сторону, откуда должна была показаться Лиза.
Вскорѣ она дѣйствительно пришла, одѣтая, какъ и обыкновенію, нарядно, и щеголевато и, невидимому, какъ ни въ чемъ не бывало, какъ и всегда нѣсколько задумчивая и вялая.
—...Пойдемте! обратился ко мнѣ старикаша, взявъ меня за руку н какъ-то судорожно сжавъ ее.—Пойдемте!
И онъ, оглядываясь робко по сторонамъ и какъ бы боясь, чтобы кто не увидалъ его, хотя Сокольники были еще совсѣмъ пусты, сталъ вмѣстѣ со мною пробираться къ тому мѣсту, гдѣ стояли столы Лизы.
—...Пойдемте, батюшка, пойдемте! Утѣшимъ ее!
Мы подходили уже къ ней; Лиза накрывала столъ цвѣтной салфеткой и украдкой смотрѣла на насъ. Старикаша помѣстился на самой ближней къ выходу, принадлежавшей ей, скамейкѣ.
—...Какъ бы это, батюшка, позвать ео сюда, а, какъ бы это? Закурите-ка, подите, у ией папиросочку, какъ вы это всегда дѣлаете, и шепните ей, чтобъ пришла, пусть для виду и самоварчикъ намъ поставитъ.
{I иодошелъ къ Лизѣ. Опа приняла меня очень недружелюбно.
—...Что вы лѣзете, ну что вы лѣзете ко мнѣ? обратилась она ко мнѣ.

■— Чего ты злишься, Лиза?—самоваръ нужно.

—...Ну, подамъ; уйдите только Христа ради, Христа ради, уйдите!...
*— Да что съ тобой, скажи на милость? —...Ахъ, да уйдите, уйдите отъ меня!
Она какъ-то робко оглядывалась... Я взглянулъ въ сторону—не вдалекѣ отъ этого мѣста, около пустаго, еще непокрытаго стола, сидѣлъ давншпій дѣтина «сигарыпапиросы», онъ невидимому спалъ или притворялся спящимъ: кудрявая голова его покоилась на локтяхъ, кото
рыми онъ расположился на столѣ, предъ нимъ стоялъ недопитой полуштофъ, на травѣ рядомъ валялся его ящикъ съ сигарами, который обнюхивали двѣ-три сбѣжавшіяся собаки.
«А, вотъ оно что!» подумалъ я и иодошелъ къ старику. — Онъ здѣсь! шепнулъ я ему. —...Кто онъ?
—...Ну, вотъ эги «сигары-папиросы». —...А! Гдѣ же онъ, гдѣ? —...Вонъ тамъ у стола.
—...Можно на него посмотрѣть? —...Я полагаю... пойдемте.
—...Да опъ ничего... ничего онъ? —...Онъ спитъ.
—...А, ну это ничего... Пойдемте.
Мы встали и вышли нѣсколько на площадку... Но такъ какъ ужь начали сбираться и другія самоварницы, то старикаша, чтобъ какъ нибудь маскироваться, довольно громко сказалъ, обратясь къ Лизѣ:

—...Послушай, Лиза, что же ты это, что же самоваръ-то?

—...Си-ча-а-асъ! отвѣтила она протяжно и также громко. «Сигары-папиросы» поднялъ голову и оглянулъ все
кругомъ. Лице его было красно, вѣроятнѣе всего отъ водки...
—...Пшъ, вы! крикнулъ онъ на собакъ, перевѣсившись нетвердо, досталъ сигару и палилъ стаканъ водки.
—...Фу, какой страшный! прошепталъ старикаша и попятился назадъ.

—...Пойдемте, иойдемте! тащилъ онъ меня назадъ.

И жалко, и смѣшно было видѣть его въ эту минуту; изблѣдна-желтый, съ блуждающими глазами, въ камло
товой шинели застегнутой до верху, въ картузѣ съ большимъ козырькомъ, онъ походилъ какъ бы на сумасшедшаго, убѣжавшаго изъ больницы.
—...Лиза, Лиза! дорогая ты моя! ирошеиталъ онъ, подходя какъ можно ближе къ дѣвушкѣ, которая несла самоваръ для пасъ,—драгоцѣнная ты моя! Обидѣли тебя, бѣдную!—И столько было въ этихъ словахъ нескончаемой любви, столько душевной муки, что нельзя было въ то время равнодушно смотрѣть на этого человѣка.
—...Лиза, маточка! нродолжалъ онъ, иодходя съ ней къ столу,—дай намъ чайку, голубушка... и... сливочекъ иодай.—И онъ съ такою нѣжностью смотрѣлъ на нее, что грѣшио бы было и смѣяться надъ нимъ.
—...Ахъ, Василій Васильичъ, какъ вы мнѣ надоѣли, ужасти! проговорила дѣвушка,—кажись бы и рубля вашего пе пужно.
—...Да чѣмъ же, милушка ты моя, чѣмъ же я иадоѣлъ-то?—Онъ, кажется, и забылъ нро меня.

—...Тѣмъ, что смерть мнѣ отъ васъ приходится! Вотъ чѣмъ!

—...Смерть? какъ смерть? какая смерть?
—...Какая смерть! Настоящая смерть, хоть утониться, аль зарѣзаться!
И дѣвушка круто повернулась и пошла прочь. Старикаща такъ и опѣшилъ.