И юбки, и чулочки, И я съ охотой самъ Исполню всепокорно
Долгъ Фрейлипы придворной».
Красавица сперва
Немножечко дичилась,
Но все таки склонилась На нѣжныя слова...
«Ага! вотъ будетъ штука,—
Иной тутъ скажетъ,—ну-ка!»
Нѣтъ, милые друзья, Напрасны ожиданья:


Скоромнаго сказанья Не ждите отъ меня:


Не къ лѣтамъ мнѣ амуры,— Да... страшно и ценсуры!
Скажу лишь объ одномъ, Что ловкій волокита


Аттаку велъ открыто,


И время ихъ вдвоемъ,— Что ксякому понятно,— Текло весьма пріятно.
Но вотъ скандалъ какой: Изъ моря всѣ наяды
Вдругъ выплыли и рады Оказіи такой,—
Смотрѣли и смѣялись,
Краснѣли и шептались:


«Смотрите! экой стыдъ! На что-жь это похоже?»


Нептунъ тутъ смотритъ тоже И съ хохотомъ кричитъ, Облокотись на вилы:
«Брависсимо, мой милый!»


А знаете-ль, подъ часъ


Я радъ за полъ прекрасный, Что этотъ воръ опасный Давно оставилъ насъ.
А впрочемъ, нынче стало Такихъ быковъ не мало.
Ѳ. Миллеръ.


МЕБЛИРТЕ-ЦИММЕРЪ


(НРАВООПИСАТЕЛЬНЫЙ ОЧЕРКЪ).
I
Разсказъ мой, читатель, не посѣтуй, начнется такъ обыкновенно, такъ похоже на многое множество раз
сказовъ, съ которыми тебѣ, по всей вѣроятности, приходилось встрѣчаться, что ты примешь пожалуй и этотъ очеркъ сначала за варіацію на одну и ту-же давпо избитую и до дыръ изношенную тему; но, читатель, во-первыхъ, не будь такъ скоръ въ своемъ рѣшеніи, ибо скорость не есть еще очень больжая добродѣтель, а во-вторыхъ, прими во вниманіе и то обстоятельство,
что вѣдь это ничто иное, какъ очеркъ изъ жизни людей самыхъ обыкновенныхъ и притомъ занимающихъ сере
дину между крайнею бѣдностью съ одной стороны и всегдашнимъ довольствомъ съ другой. А такъ-какъ только въ крайностяхъ могутъ случаться необыкновен
ныя начала и столь же необыкновенные концы, то и мудрено было бы начать этотъ разсказъ необыкновен
нымъ событіемъ потому уже, что героями его состоятъ тѣ срединные, безъ крайностей, буднично-сѣренькіе, незамѣтные человѣчки, для которыхъ часто даже по
теря трехрублевой бумажки бываетъ очень важнымъ событіемъ, далеко выходящимъ изъ ряда обыкновен
ныхъ, и легко могущимъ сдѣлать эру въ цѣлой жизни каждаго изъ ихъ представителей...
Па дворѣ стоялъ скверный, безобразный октябрь: ни осень, ни зима, а такъ что-то среднее, пропорціональное и тому, и другому. Я бродилъ по грязнымъ, полу
замерзшимъ улицамъ, отыскивая квартиру. Вѣтеръ очень игриво, хотя впрочемъ и очень некстати, то и дѣло принимался надо мной подшучивать, го разворачивая полы пальто, начиналъ обшаривать и обыскивать меня тщательнѣе полицейскаго ОФицера, то, молодецки раз
махнувшись, съ визгомъ налеталъ на меня и чуть не срывалъ вмѣстѣ съ шапкой и самую голову... Вообще даже самыя невинныя его заигрыванья носили тотъ
мощный, величественный характеръ русско-славянской народности, свойства котораго имѣютъ такую невообразимо-увлекательную прелесть, особенно, когда вспоми
наешь о нихъ, сидя на мягкомъ покойномъ креслѣ, въ тепло-истопленной комнатѣ...
Предаваясь такимъ размышленіямъ, я наконецъ достигъ цѣли своего странствованія. Эта цѣль была ничто иное, какъ такъ называемыя «мёблирте-циммеръ».


Что такое «мёблирте-циммеръ?»...


«Мёблирте-циммеръ», въ настоящемъ значеніи этого слова, есть ничто иное, какъ одинъ изъ перловъ Фан


тазіи вывѣсочныхъ живописцевъ. Приходитъ, напри


мѣръ, содержатель номеровъ или нѣсколькихъ комнатъ съ мебелью къ такому живописцу и проситъ соорудить ему вывѣску «по необыкновеннѣе какую, чтобы сама, какъ говорится, на глаза лѣзла».
— Что же у васъ и благородные, будутъ стоять? важно освѣдомляется живописецъ,—или такъ, вообще, номера содержите для разночинцевъ?