И юбки, и чулочки, И я съ охотой самъ Исполню всепокорно
Долгъ Фрейлипы придворной».
Красавица сперва
Немножечко дичилась,
Но все таки склонилась На нѣжныя слова...
«Ага! вотъ будетъ штука,—
Иной тутъ скажетъ,—ну-ка!»
Нѣтъ, милые друзья, Напрасны ожиданья:
Не къ лѣтамъ мнѣ амуры,— Да... страшно и ценсуры!
Скажу лишь объ одномъ, Что ловкій волокита
И время ихъ вдвоемъ,— Что ксякому понятно,— Текло весьма пріятно.
Но вотъ скандалъ какой: Изъ моря всѣ наяды
Вдругъ выплыли и рады Оказіи такой,—
Смотрѣли и смѣялись,
Краснѣли и шептались:
Нептунъ тутъ смотритъ тоже И съ хохотомъ кричитъ, Облокотись на вилы:
«Брависсимо, мой милый!»
Я радъ за полъ прекрасный, Что этотъ воръ опасный Давно оставилъ насъ.
А впрочемъ, нынче стало Такихъ быковъ не мало.
Ѳ. Миллеръ.
(НРАВООПИСАТЕЛЬНЫЙ ОЧЕРКЪ).
I
Разсказъ мой, читатель, не посѣтуй, начнется такъ обыкновенно, такъ похоже на многое множество раз
сказовъ, съ которыми тебѣ, по всей вѣроятности, приходилось встрѣчаться, что ты примешь пожалуй и этотъ очеркъ сначала за варіацію на одну и ту-же давпо избитую и до дыръ изношенную тему; но, читатель, во-первыхъ, не будь такъ скоръ въ своемъ рѣшеніи, ибо скорость не есть еще очень больжая добродѣтель, а во-вторыхъ, прими во вниманіе и то обстоятельство,
что вѣдь это ничто иное, какъ очеркъ изъ жизни людей самыхъ обыкновенныхъ и притомъ занимающихъ сере
дину между крайнею бѣдностью съ одной стороны и всегдашнимъ довольствомъ съ другой. А такъ-какъ только въ крайностяхъ могутъ случаться необыкновен
ныя начала и столь же необыкновенные концы, то и мудрено было бы начать этотъ разсказъ необыкновен
нымъ событіемъ потому уже, что героями его состоятъ тѣ срединные, безъ крайностей, буднично-сѣренькіе, незамѣтные человѣчки, для которыхъ часто даже по
теря трехрублевой бумажки бываетъ очень важнымъ событіемъ, далеко выходящимъ изъ ряда обыкновен
ныхъ, и легко могущимъ сдѣлать эру въ цѣлой жизни каждаго изъ ихъ представителей...
Па дворѣ стоялъ скверный, безобразный октябрь: ни осень, ни зима, а такъ что-то среднее, пропорціональное и тому, и другому. Я бродилъ по грязнымъ, полу
замерзшимъ улицамъ, отыскивая квартиру. Вѣтеръ очень игриво, хотя впрочемъ и очень некстати, то и дѣло принимался надо мной подшучивать, го разворачивая полы пальто, начиналъ обшаривать и обыскивать меня тщательнѣе полицейскаго ОФицера, то, молодецки раз
махнувшись, съ визгомъ налеталъ на меня и чуть не срывалъ вмѣстѣ съ шапкой и самую голову... Вообще даже самыя невинныя его заигрыванья носили тотъ
мощный, величественный характеръ русско-славянской народности, свойства котораго имѣютъ такую невообразимо-увлекательную прелесть, особенно, когда вспоми
наешь о нихъ, сидя на мягкомъ покойномъ креслѣ, въ тепло-истопленной комнатѣ...
Предаваясь такимъ размышленіямъ, я наконецъ достигъ цѣли своего странствованія. Эта цѣль была ничто иное, какъ такъ называемыя «мёблирте-циммеръ».
«Мёблирте-циммеръ», въ настоящемъ значеніи этого слова, есть ничто иное, какъ одинъ изъ перловъ Фан
мѣръ, содержатель номеровъ или нѣсколькихъ комнатъ съ мебелью къ такому живописцу и проситъ соорудить ему вывѣску «по необыкновеннѣе какую, чтобы сама, какъ говорится, на глаза лѣзла».
— Что же у васъ и благородные, будутъ стоять? важно освѣдомляется живописецъ,—или такъ, вообще, номера содержите для разночинцевъ?
Долгъ Фрейлипы придворной».
Красавица сперва
Немножечко дичилась,
Но все таки склонилась На нѣжныя слова...
«Ага! вотъ будетъ штука,—
Иной тутъ скажетъ,—ну-ка!»
Нѣтъ, милые друзья, Напрасны ожиданья:
Скоромнаго сказанья Не ждите отъ меня:
Не къ лѣтамъ мнѣ амуры,— Да... страшно и ценсуры!
Скажу лишь объ одномъ, Что ловкій волокита
Аттаку велъ открыто,
И время ихъ вдвоемъ,— Что ксякому понятно,— Текло весьма пріятно.
Но вотъ скандалъ какой: Изъ моря всѣ наяды
Вдругъ выплыли и рады Оказіи такой,—
Смотрѣли и смѣялись,
Краснѣли и шептались:
«Смотрите! экой стыдъ! На что-жь это похоже?»
Нептунъ тутъ смотритъ тоже И съ хохотомъ кричитъ, Облокотись на вилы:
«Брависсимо, мой милый!»
А знаете-ль, подъ часъ
Я радъ за полъ прекрасный, Что этотъ воръ опасный Давно оставилъ насъ.
А впрочемъ, нынче стало Такихъ быковъ не мало.
Ѳ. Миллеръ.
МЕБЛИРТЕ-ЦИММЕРЪ
(НРАВООПИСАТЕЛЬНЫЙ ОЧЕРКЪ).
I
Разсказъ мой, читатель, не посѣтуй, начнется такъ обыкновенно, такъ похоже на многое множество раз
сказовъ, съ которыми тебѣ, по всей вѣроятности, приходилось встрѣчаться, что ты примешь пожалуй и этотъ очеркъ сначала за варіацію на одну и ту-же давпо избитую и до дыръ изношенную тему; но, читатель, во-первыхъ, не будь такъ скоръ въ своемъ рѣшеніи, ибо скорость не есть еще очень больжая добродѣтель, а во-вторыхъ, прими во вниманіе и то обстоятельство,
что вѣдь это ничто иное, какъ очеркъ изъ жизни людей самыхъ обыкновенныхъ и притомъ занимающихъ сере
дину между крайнею бѣдностью съ одной стороны и всегдашнимъ довольствомъ съ другой. А такъ-какъ только въ крайностяхъ могутъ случаться необыкновен
ныя начала и столь же необыкновенные концы, то и мудрено было бы начать этотъ разсказъ необыкновен
нымъ событіемъ потому уже, что героями его состоятъ тѣ срединные, безъ крайностей, буднично-сѣренькіе, незамѣтные человѣчки, для которыхъ часто даже по
теря трехрублевой бумажки бываетъ очень важнымъ событіемъ, далеко выходящимъ изъ ряда обыкновен
ныхъ, и легко могущимъ сдѣлать эру въ цѣлой жизни каждаго изъ ихъ представителей...
Па дворѣ стоялъ скверный, безобразный октябрь: ни осень, ни зима, а такъ что-то среднее, пропорціональное и тому, и другому. Я бродилъ по грязнымъ, полу
замерзшимъ улицамъ, отыскивая квартиру. Вѣтеръ очень игриво, хотя впрочемъ и очень некстати, то и дѣло принимался надо мной подшучивать, го разворачивая полы пальто, начиналъ обшаривать и обыскивать меня тщательнѣе полицейскаго ОФицера, то, молодецки раз
махнувшись, съ визгомъ налеталъ на меня и чуть не срывалъ вмѣстѣ съ шапкой и самую голову... Вообще даже самыя невинныя его заигрыванья носили тотъ
мощный, величественный характеръ русско-славянской народности, свойства котораго имѣютъ такую невообразимо-увлекательную прелесть, особенно, когда вспоми
наешь о нихъ, сидя на мягкомъ покойномъ креслѣ, въ тепло-истопленной комнатѣ...
Предаваясь такимъ размышленіямъ, я наконецъ достигъ цѣли своего странствованія. Эта цѣль была ничто иное, какъ такъ называемыя «мёблирте-циммеръ».
Что такое «мёблирте-циммеръ?»...
«Мёблирте-циммеръ», въ настоящемъ значеніи этого слова, есть ничто иное, какъ одинъ изъ перловъ Фан
тазіи вывѣсочныхъ живописцевъ. Приходитъ, напри
мѣръ, содержатель номеровъ или нѣсколькихъ комнатъ съ мебелью къ такому живописцу и проситъ соорудить ему вывѣску «по необыкновеннѣе какую, чтобы сама, какъ говорится, на глаза лѣзла».
— Что же у васъ и благородные, будутъ стоять? важно освѣдомляется живописецъ,—или такъ, вообще, номера содержите для разночинцевъ?