изъ трактира и въ пролеткѣ Разгогошина пустились въ Петровскій паркъ и скоро сидѣли уже за столомъ одного
изъ ресторановъ. Общее оживленіе, громъ музыки, блескъ освѣщенія, все это благопріятно подѣйствовало на коммер
сантовъ. Милентій Силантьевичъ развеселился окончательно и встрѣтивъ одного знакомаго конториста еврея, притащилъ его за свой столъ.
— Слышь, Абрамъ Соломонычъ, мы съ тобой дѣло дѣлаемъ? —спрашивалъ Разгогошинъ. — Звѣстно дѣлаемъ. — Ну пей значитъ. — Право я...
— Чего тамъ право, лѣво—пей и весь сказъ, потому, братецъ ты мой, звѣзда съ хвостомъ ходитъ.
— Ну пусть себѣ ходитъ.
— Да пей, лѣшій! Пусть себѣ ходитъ... Ежели, судырь мой, она землю-то спихнетъ, тогда не то заговоришь.
Выпивъ еще нѣсколько стакановъ вина, Разгогошинъ опьянѣлъ окончательно.
— Слышь, Абрамъ Соломонычъ, слышь, приставалъ онъ къ еврею,—мы съ тобой дѣло дѣлаемъ, ну поцѣлуемся, по
тому таперь звѣзда съ хвостомъ,—и Разгогошинъ обнялъ и поцѣловалъ собесѣдника.
— Позвольте, очень больно.
— Важное дѣло! Ну выпьемъ еще. — Право я не могу.
— Да выпьемъ, чортъ! Микита Фирсычъ, пей, ну, Абрамъ Соломонычъ, чокнемся и выпьемъ.
Выпивъ стаканъ вина, контористъ поднялся со стула. — Ты што?—спросилъ Разгогошинъ. — Идти хочу.
— Ну это, братъ, играй иазадъ. Сиди. — Да пора мнѣ.
— Сиди, когда говорятъ. — И что я буду сидѣть.
— Ну ложись, шутъ гороховый, а не уходи. — Нѣтъ, я право пойду.
— Што? Нѣтъ, этого ты не моги и думать, я тебя, примѣрно, цѣловалъ, почему-што звѣзда съ хвостомъ, ну ты и долгкенъ цѣнить это. Сиди и ней.
— Когда-жь я не могу.
Грузно поднявшись съ дивана, Разгогошинъ схватилъ конториста въ охабку и хотѣлъ посадить на стулъ, но сдѣлалъ это такъ неудачно, что стулъ подломился и кон
тористъ, а на него и самъ Разгогошинъ, полетѣли на полъ. Набѣжала прислуга и подняла пріятелей.
— Ничего, не сердись, Абрамъ Соломоновичъ, это такъ. — Это невѣжество, мужичество! горячился контористъ.
— Што? А ты того, братъ, я тебѣ такую звѣзду съ хвостомъ поднесу, што небо съ овчинку покажется.
— Не очень я боюсь. — Молчи!
— Я такой же купецъ...
Но контористъ не договорилъ и сраженный мощнымъ кулакомъ Милентія Силантьевича кувыркомъ покатился на полъ.
— Я-те покажу звѣзду съ хвостомъ! оралъ Разгогошинъ, вновь нападая на конториста; тотъ, вооружившись бутылкой, влѣпилъ ее въ физіономію противника. Скандалъ грозилъ принять еще большіе размѣры, но контористъ забла
горазсудилъ уйти, а Разгогошина и Холкина едва-едва удалось выпроводить изъ ресторана.
— Какъ же я ихъ новезу-то?—говорилъ кучеръ,—надоть веревку бы што ли.
— Такъ довезешь,—говорили лакеи.
— Растеряешь пожалуй,—качалъ головою кучеръ,— ктой-то рыло-то разворотилъ нашему хозяину? Ишь ты какъ разукрасили.
— Степка! крикнулъ на кучера Разгогошинъ, — ты чего гамъ?
— Я ничего-съ, Милентей Силантьичъ, ничего-съ, сейчасъ поѣдемъ.
— То-то звѣзда съ хвостомъ... Ну скоро ли? — Сію минутую съ.
Кучеръ поднялъ верхъ пролетки, всадилъ туда съ помощію лакеевъ обоихъ пріятелей, застегнулъ фартукомъ и взобрался на козлы.
— Фирсычъ! крикнулъ Разгогошинъ. — Ммъ? промычалъ Холкинъ. — Спишь?
— Нѣ—тъ.
— Звѣзда, братъ, съ хвостомъ. — Пущай ее. — Пошолъ!
Поѣхали. Завезя домой Никиту Фирсовича, Разгогошинъ вернулся къ себѣ. Всѣ уже спали въ домѣ, когда раздался громкій звонокъ у воротъ. Провожаемый насмѣшливыми взглядами горничной, тяжело пошатываясь изъ стороны въ сторону, направился Милентій Силантьевичъ въ спальную.
Разбуженная шумомъ Прасковья Никифоровна, зная характеръ мужа, ожидала его въ спальной—не прикажетъ ли подать квасу, а можетъ быть и водки.
— Батюшки свѣти! Милентій Силантьичъ, гдѣй-то ты былъ?! воскликнула она, увидавъ благовѣрнаго.
— Гдѣ былъ, тамъ нѣту.
— Кто-жъ это лицо-то тебѣ искровянилъ?
— Што? пошатываясь на одномъ мѣстѣ и обводя мутными глазами комнату, спросилъ Разгогошинъ.
— Лицо-то говорю кто искровянилъ тебѣ?
Милентій Силантьевичъ казалось какъ бы вспомнилъ что-то.
изъ ресторановъ. Общее оживленіе, громъ музыки, блескъ освѣщенія, все это благопріятно подѣйствовало на коммер
сантовъ. Милентій Силантьевичъ развеселился окончательно и встрѣтивъ одного знакомаго конториста еврея, притащилъ его за свой столъ.
— Слышь, Абрамъ Соломонычъ, мы съ тобой дѣло дѣлаемъ? —спрашивалъ Разгогошинъ. — Звѣстно дѣлаемъ. — Ну пей значитъ. — Право я...
— Чего тамъ право, лѣво—пей и весь сказъ, потому, братецъ ты мой, звѣзда съ хвостомъ ходитъ.
— Ну пусть себѣ ходитъ.
— Да пей, лѣшій! Пусть себѣ ходитъ... Ежели, судырь мой, она землю-то спихнетъ, тогда не то заговоришь.
Выпивъ еще нѣсколько стакановъ вина, Разгогошинъ опьянѣлъ окончательно.
— Слышь, Абрамъ Соломонычъ, слышь, приставалъ онъ къ еврею,—мы съ тобой дѣло дѣлаемъ, ну поцѣлуемся, по
тому таперь звѣзда съ хвостомъ,—и Разгогошинъ обнялъ и поцѣловалъ собесѣдника.
— Позвольте, очень больно.
— Важное дѣло! Ну выпьемъ еще. — Право я не могу.
— Да выпьемъ, чортъ! Микита Фирсычъ, пей, ну, Абрамъ Соломонычъ, чокнемся и выпьемъ.
Выпивъ стаканъ вина, контористъ поднялся со стула. — Ты што?—спросилъ Разгогошинъ. — Идти хочу.
— Ну это, братъ, играй иазадъ. Сиди. — Да пора мнѣ.
— Сиди, когда говорятъ. — И что я буду сидѣть.
— Ну ложись, шутъ гороховый, а не уходи. — Нѣтъ, я право пойду.
— Што? Нѣтъ, этого ты не моги и думать, я тебя, примѣрно, цѣловалъ, почему-што звѣзда съ хвостомъ, ну ты и долгкенъ цѣнить это. Сиди и ней.
— Когда-жь я не могу.
Грузно поднявшись съ дивана, Разгогошинъ схватилъ конториста въ охабку и хотѣлъ посадить на стулъ, но сдѣлалъ это такъ неудачно, что стулъ подломился и кон
тористъ, а на него и самъ Разгогошинъ, полетѣли на полъ. Набѣжала прислуга и подняла пріятелей.
— Ничего, не сердись, Абрамъ Соломоновичъ, это такъ. — Это невѣжество, мужичество! горячился контористъ.
— Што? А ты того, братъ, я тебѣ такую звѣзду съ хвостомъ поднесу, што небо съ овчинку покажется.
— Не очень я боюсь. — Молчи!
— Я такой же купецъ...
Но контористъ не договорилъ и сраженный мощнымъ кулакомъ Милентія Силантьевича кувыркомъ покатился на полъ.
— Я-те покажу звѣзду съ хвостомъ! оралъ Разгогошинъ, вновь нападая на конториста; тотъ, вооружившись бутылкой, влѣпилъ ее въ физіономію противника. Скандалъ грозилъ принять еще большіе размѣры, но контористъ забла
горазсудилъ уйти, а Разгогошина и Холкина едва-едва удалось выпроводить изъ ресторана.
— Какъ же я ихъ новезу-то?—говорилъ кучеръ,—надоть веревку бы што ли.
— Такъ довезешь,—говорили лакеи.
— Растеряешь пожалуй,—качалъ головою кучеръ,— ктой-то рыло-то разворотилъ нашему хозяину? Ишь ты какъ разукрасили.
— Степка! крикнулъ на кучера Разгогошинъ, — ты чего гамъ?
— Я ничего-съ, Милентей Силантьичъ, ничего-съ, сейчасъ поѣдемъ.
— То-то звѣзда съ хвостомъ... Ну скоро ли? — Сію минутую съ.
Кучеръ поднялъ верхъ пролетки, всадилъ туда съ помощію лакеевъ обоихъ пріятелей, застегнулъ фартукомъ и взобрался на козлы.
— Фирсычъ! крикнулъ Разгогошинъ. — Ммъ? промычалъ Холкинъ. — Спишь?
— Нѣ—тъ.
— Звѣзда, братъ, съ хвостомъ. — Пущай ее. — Пошолъ!
Поѣхали. Завезя домой Никиту Фирсовича, Разгогошинъ вернулся къ себѣ. Всѣ уже спали въ домѣ, когда раздался громкій звонокъ у воротъ. Провожаемый насмѣшливыми взглядами горничной, тяжело пошатываясь изъ стороны въ сторону, направился Милентій Силантьевичъ въ спальную.
Разбуженная шумомъ Прасковья Никифоровна, зная характеръ мужа, ожидала его въ спальной—не прикажетъ ли подать квасу, а можетъ быть и водки.
— Батюшки свѣти! Милентій Силантьичъ, гдѣй-то ты былъ?! воскликнула она, увидавъ благовѣрнаго.
— Гдѣ былъ, тамъ нѣту.
— Кто-жъ это лицо-то тебѣ искровянилъ?
— Што? пошатываясь на одномъ мѣстѣ и обводя мутными глазами комнату, спросилъ Разгогошинъ.
— Лицо-то говорю кто искровянилъ тебѣ?
Милентій Силантьевичъ казалось какъ бы вспомнилъ что-то.