— Комета... Звѣзда съ хвостомъ... Съ жидомъ цѣловался... бормоталъ онъ.
— Да скажи толкомъ, вѣдь ты къ монаху поѣхалъ.
— Къ монаху?... Все ты, шкура барабанная! накинулся вдругъ на жену Милентій Силантьевичъ. — Я-то что же?
— Я-то что же!... Шутъ те дернулъ тутъ про звѣзду съ хвостомъ разсказывать. — Да ты...
— Ну молчать!
— Что же молчать-то...
Разсвирѣпѣвшій самъ не выдержалъ долѣе и схвативъ супружницу за косы, принялся было тузить ее, но, потерявъ равновѣсіе, свалился на полъ. Прасковья Никифо
ровна убѣжала, а Милентій Силантьевичъ заснулъ на томъ мѣстѣ, на которомъ упалъ.
На другой день рано утромъ Милентій Силантьевичъ сумрачный и угрюмый ходилъ взадъ и впередъ по спальной, иногда онъ подходилъ къ зеркалу и, расправляя пальцами распухшее лицо, осматривалъ шрамъ на щекѣ и здоровый фонарь подъ глазомъ.
— Вотъ те звѣзда съ хвостомъ, вздыхалъ онъ,—што теперь, ни въ городъ выѣхать, ни домашнимъ показаться.
И дѣйствительно, нѣсколько дней Милентій Силантьевичъ сидѣлъ почти не выходя изъ спальной, примачивая свою разбитую физіономію.
И. В.
СУДЬБА
Нами судьба часто злобно играетъ, То коммерсанта загонитъ въ трубу,
То въ банкахъ кассы до дна обираетъ, То начинанья у насъ попираетъ,—
И всѣ клянутъ всюду злую судьбу.
Будь хоть природой иной не обиженъ,
Дѣло начнетъ съ упованьемъ, вдругъ—ба! Въ дѣлѣ дѣлецъ нашъ совсѣмъ обремиженъ, Въ обществѣ всѣми осмѣянъ, униженъ И восклицаетъ уныло: судьба!...
Банкъ ли у насъ вдругъ раздуетъ горою, Масса служащихъ за дѣломъ глядитъ, Превознесенъ онъ молвой биржевою— И вдругъ окажетея скорбной порою, Что та гора лишь мышенка родитъ.
Съ кислою миной идетъ съ содроганьемъ Акцій владѣльцевъ въ правленье гурьба,
И предсѣдатель предъ цѣлымъ собраньемъ Силится всѣмъ доказать со стараньемъ, Что въ дефицитѣ виновна судьба...
Въ Думахъ у насъ рѣчи рьяныя льются, Мыслей въ рѣчахъ миріады кишатъ, Груды проектовъ туда подаются,
Гласные тамъ, прежде чѣмъ разойдутся, Дѣльный проектъ отрицаньемъ рѣшатъ... И прожектеръ, на исходъ удивляясь,
Станетъ въ тупикъ неподвижнѣй столба,
Въ вѣрности мыслей своихъ сомнѣваясь... Но, предъ рѣшеніемъ думскимъ склоняясь, Чешетъ затылокъ и шепчетъ: судьба!...
Вдругъ человѣка недугъ постигаетъ, Безъ эскулапа тутъ не сдобровать,— Къ помощи доктора онъ прибѣгаетъ, Снадобья кухни латинской глотаетъ И въ довершеніе слегъ на кровать.
Докторъ ошибся—больной умираетъ, Встрѣтитъ врача чуть не брани пальба, Тотъ гонорарій въ карманъ забираетъ Да подбородокъ себѣ потираетъ,
Глубокомысленно молвивъ: судьба...
Сдѣлку устроить задумалъ купчина: Книги поддѣлалъ, итоги подвелъ,—
Чтобъ подходящей казалась причина
И, помолившись затѣмъ, для почина Домъ на хозяйку свою перевелъ. Да подвели адвокаты всезнайки,
Дрожь бьетъ купчину отъ пятокъ до лба,— Домъ оттягали назадъ у хозяйки, Узнаны всѣ по торговлѣ утайки,
И, засопѣвъ, «самъ» промолвилъ: судьба!...
Въ домѣ купецкомъ невѣста готова,
И хоть женихъ то куда ей не милъ, Но: «не перечить»! самъ молвилъ сурово— Страшно, чтобъ дѣломъ не стало то слово, И не хватило «перечить» ей силъ. У молодаго натура лихая,
Тутъ ужь на счастье надежда слаба, Буйствуетъ купчикъ, на мигъ не стихая, А новобрачной родные, вздыхая,
Только толкуютъ: что-жъ дѣлать?—судьба!...
Эта судьба, какъ она донимаетъ И какъ вѣдь труденъ съ ней смертному бой! Руки у многихъ она отнимаетъ; —
Каждый отлично изъ насъ понимаетъ, Что нѣтъ возможности спорить съ судьбой, И почему-жъ это, сила науки
И сила воли въ томъ спорѣ слаба? Лишь неудача,—тотъ гибнетъ отъ скуки, А у того опускаются руки...
Да ужь такая, должно-быть, судьба!...
Китти Кингъ.