Черезъ часъ послѣ отъѣзда Вальтрапова явился Ташкинъ; Петръ Петровичъ принялъ его крайне любезно и ласково и тотчасъ же пригласилъ въ кабинетъ.
— Вы вѣроятно пріѣхали за отвѣтомъ? —спросилъ онъ. — Да... я хотѣлъ бы...
— И напрасно вы не обратились лично, положимъ это все равно, но неужели вы разсчитывали получить отказъ? Можете быть увѣрены, что я васъ отъ души люблю и уважаю.
— Благодарю васъ, благодарю васъ, Петръ Петровичъ,— говорилъ Ташкинъ, съ чувствомъ пожимая руку Надолбина.
— Даже если желаете можете хоть сейчасъ получить и деньги.
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
Въ это время въ кабинетъ вошла Вѣрочка.
— Деньги что, вставая сказалъ Ташкинъ, дѣло не въ деньгахъ, мнѣ вотъ кто нуженъ. Ну, Вѣрочка, обратился онъ къ ней,—дѣло наше устроилось и теперь я смѣю поцѣловать тебя какъ невѣсту,—и корнетъ размашисто об
нялъ и поцѣловалъ Вѣрочку, которая припала къ нему на грудь.
— Позвольте, позвольте, что это такое?! вскочивъ съ кресла, крикнулъ Петръ Петровичъ.
— Э, Петръ Петровичъ, я знаю, вы желаете соблюденія нѣкоторыхъ формальностей, но намъ не до нихъ, сказалъ Ташкинъ и вновь началъ цѣловать Вѣрочку, съ удовольствіемъ отвѣчавшую ему.
— Да оставьте же, чертъ васъ возьми! вспылилъ Петръ Петровичъ, толкнувъ въ плечо корнета, — какое вы имѣете право цѣловать мою дочь?!
Ташкинъ выпустилъ Вѣрочку.
— Какъ какое право? спросилъ онъ, — право жениха. — Да откуда вы ей въ женихи попали?
— Да вѣдь вы сами же минуту назадъ дали свое согласіе, сами же сказали, что принимаете мое предложеніе...
— Вы у меня просили денегъ и я согласенъ былъ дать вамъ ихъ.
— Я у васъ просилъ денегъ? — Да чрезъ Вальтрапова.
— Я просилъ денегъ у Вальтрапова, а у васъ я просилъ руки Вѣры Петровны.
— Отъ кого же я это слышалъ?
— Вы ни отъ кого не могли это слышать, потому, что я писалъ объ этомъ въ письмѣ.
— Никакого письма не видалъ.
— Это странно, однако письмо носилъ мой человѣкъ.
Петръ Петровичъ позвонилъ горничную и спросилъ о письмѣ, та ничего не знала, позвали кухарку.
— Извинцте, барииъ, сказала та,—дѣйствительно человѣкъ приносилъ письмо, а мнѣ отъ печки то отойти нельзя было, я положила на полочку, да и забыла.
Петръ Петровичъ смотрѣлъ на положенное кухаркою письмо, на Ташкина, на Вѣрочку и не зналъ, на что рѣшиться. Кухарка вышла.
— Это ошибка, проговорилъ наконецъ Надолбишь.
— Слушай, папа, сказала Вѣрочка,—эту ошибку послала сама судьба и предъ ней слѣдуетъ преклониться.
— Судьба... преклониться, толковалъ Надолбинъ.
— Конечно судьба, знаешь, папа, пословицу—суженаго и конемъ не объѣдешь.
Петръ Петровичъ зналъ характеръ дочери, зналъ, что то, чего онъ боялся, случилось и что теперь съ Вѣрочкой не сладишь. Ему оставалось одно дать свое согласіе, что онъ и сдѣлалъ.
Вальтраповъ отъ души смѣялся, когда узналъ, что его вмѣшательство устроило судьбу влюбленныхъ и что онъ нечаянно оказался въ качествѣ свата.
I.
„ Услужу-съ !“
Утро. Благодушествуя за чайкомъ на террасѣ, почтенный коммерсантъ Тихонъ Тихоновичъ Разуваевъ, занятъ былъ чтеніемъ какого то письма. Передъ нимъ стоялъ въ очень почтительной позѣ щеголевато одѣтый молодой человѣкъ, съ красивымъ, но глупымъ лицомъ.
— Тутъ вотъ въ письмѣ мой пріятель Кривошеевъ проситъ, чтобы я, того, на мѣсто тебя употребилъ, по конторской части, сказалъ въ носъ Тихонъ Тихоновичъ, переставая читать письмо.
— Сдѣлайте такое одолженіе, Тихонъ Тихонычъ, услужу-съ, —поклонился молодой человѣкъ.
— Ну, братъ, ты мнѣ, того, не по шерсти. У меня нужно работать; а къ работѣ, по своему обличью, ты, того, не пригоденъ.
— Чѣмъ-съ, смѣю спросить? Я съ своей стороны, завсегда, то-есть, въ нотѣ лица-съ...
— Говорю по обличью своему ты мнѣ непригоденъ... модникъ, манишки носишь, куцый сюртукъ напялилъ...
— Что же-съ, если прикажете, можно и подлиннѣе надѣть... Только ужь вы, Тихонъ Тихонычъ, своимъ вниманіемъ осчастливьте, но гробъ буду помнить-съ! Услужу-съ.
— Ты вотъ, того, просишься конторщикомъ тебя поставить, а конторщиковъ у меня полный «комплектъ». Не гнать же мнѣ, ради тебя, старыхъ...
— Вы-съ, теперича на счетъ эвтаго не сумлѣвайтесь, Тихонъ Тихоновичъ, я-съ могу вамъ служить-съ по всякой части, нетокмо конторщикомъ. Только ужь не оставьте!— просилъ молодой человѣкъ.
Тихонъ Тихоновичъ задумался.
— Вы вѣроятно пріѣхали за отвѣтомъ? —спросилъ онъ. — Да... я хотѣлъ бы...
— И напрасно вы не обратились лично, положимъ это все равно, но неужели вы разсчитывали получить отказъ? Можете быть увѣрены, что я васъ отъ души люблю и уважаю.
— Благодарю васъ, благодарю васъ, Петръ Петровичъ,— говорилъ Ташкинъ, съ чувствомъ пожимая руку Надолбина.
— Даже если желаете можете хоть сейчасъ получить и деньги.
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
Въ это время въ кабинетъ вошла Вѣрочка.
— Деньги что, вставая сказалъ Ташкинъ, дѣло не въ деньгахъ, мнѣ вотъ кто нуженъ. Ну, Вѣрочка, обратился онъ къ ней,—дѣло наше устроилось и теперь я смѣю поцѣловать тебя какъ невѣсту,—и корнетъ размашисто об
нялъ и поцѣловалъ Вѣрочку, которая припала къ нему на грудь.
— Позвольте, позвольте, что это такое?! вскочивъ съ кресла, крикнулъ Петръ Петровичъ.
— Э, Петръ Петровичъ, я знаю, вы желаете соблюденія нѣкоторыхъ формальностей, но намъ не до нихъ, сказалъ Ташкинъ и вновь началъ цѣловать Вѣрочку, съ удовольствіемъ отвѣчавшую ему.
— Да оставьте же, чертъ васъ возьми! вспылилъ Петръ Петровичъ, толкнувъ въ плечо корнета, — какое вы имѣете право цѣловать мою дочь?!
Ташкинъ выпустилъ Вѣрочку.
— Какъ какое право? спросилъ онъ, — право жениха. — Да откуда вы ей въ женихи попали?
— Да вѣдь вы сами же минуту назадъ дали свое согласіе, сами же сказали, что принимаете мое предложеніе...
— Вы у меня просили денегъ и я согласенъ былъ дать вамъ ихъ.
— Я у васъ просилъ денегъ? — Да чрезъ Вальтрапова.
— Я просилъ денегъ у Вальтрапова, а у васъ я просилъ руки Вѣры Петровны.
— Отъ кого же я это слышалъ?
— Вы ни отъ кого не могли это слышать, потому, что я писалъ объ этомъ въ письмѣ.
— Никакого письма не видалъ.
— Это странно, однако письмо носилъ мой человѣкъ.
Петръ Петровичъ позвонилъ горничную и спросилъ о письмѣ, та ничего не знала, позвали кухарку.
— Извинцте, барииъ, сказала та,—дѣйствительно человѣкъ приносилъ письмо, а мнѣ отъ печки то отойти нельзя было, я положила на полочку, да и забыла.
Петръ Петровичъ смотрѣлъ на положенное кухаркою письмо, на Ташкина, на Вѣрочку и не зналъ, на что рѣшиться. Кухарка вышла.
— Это ошибка, проговорилъ наконецъ Надолбишь.
— Слушай, папа, сказала Вѣрочка,—эту ошибку послала сама судьба и предъ ней слѣдуетъ преклониться.
— Судьба... преклониться, толковалъ Надолбинъ.
— Конечно судьба, знаешь, папа, пословицу—суженаго и конемъ не объѣдешь.
Петръ Петровичъ зналъ характеръ дочери, зналъ, что то, чего онъ боялся, случилось и что теперь съ Вѣрочкой не сладишь. Ему оставалось одно дать свое согласіе, что онъ и сдѣлалъ.
Вальтраповъ отъ души смѣялся, когда узналъ, что его вмѣшательство устроило судьбу влюбленныхъ и что онъ нечаянно оказался въ качествѣ свата.
Квтти Кингъ. СОКОЛЬНИЦКӀЯ ИДИЛЛІИ.
I.
„ Услужу-съ !“
Утро. Благодушествуя за чайкомъ на террасѣ, почтенный коммерсантъ Тихонъ Тихоновичъ Разуваевъ, занятъ былъ чтеніемъ какого то письма. Передъ нимъ стоялъ въ очень почтительной позѣ щеголевато одѣтый молодой человѣкъ, съ красивымъ, но глупымъ лицомъ.
— Тутъ вотъ въ письмѣ мой пріятель Кривошеевъ проситъ, чтобы я, того, на мѣсто тебя употребилъ, по конторской части, сказалъ въ носъ Тихонъ Тихоновичъ, переставая читать письмо.
— Сдѣлайте такое одолженіе, Тихонъ Тихонычъ, услужу-съ, —поклонился молодой человѣкъ.
— Ну, братъ, ты мнѣ, того, не по шерсти. У меня нужно работать; а къ работѣ, по своему обличью, ты, того, не пригоденъ.
— Чѣмъ-съ, смѣю спросить? Я съ своей стороны, завсегда, то-есть, въ нотѣ лица-съ...
— Говорю по обличью своему ты мнѣ непригоденъ... модникъ, манишки носишь, куцый сюртукъ напялилъ...
— Что же-съ, если прикажете, можно и подлиннѣе надѣть... Только ужь вы, Тихонъ Тихонычъ, своимъ вниманіемъ осчастливьте, но гробъ буду помнить-съ! Услужу-съ.
— Ты вотъ, того, просишься конторщикомъ тебя поставить, а конторщиковъ у меня полный «комплектъ». Не гнать же мнѣ, ради тебя, старыхъ...
— Вы-съ, теперича на счетъ эвтаго не сумлѣвайтесь, Тихонъ Тихоновичъ, я-съ могу вамъ служить-съ по всякой части, нетокмо конторщикомъ. Только ужь не оставьте!— просилъ молодой человѣкъ.
Тихонъ Тихоновичъ задумался.