— А здѣся што! Это, я вамъ доподлинно скажу, пустошь одна, игра ума и ничего болѣ. Што вы думаете, теперь здѣсь ежели лошадь которая объѣдетъ всѣхъ, призъ этотъ самый значитъ возьметъ, хучь она тыщу рублевъ выбѣжитъ, развѣ она этимъ пользу свому хозяину предо
ставитъ? Ни на эстолько,—торговецъ указалъ на конецъ мизинца.—Теперь наѣзднику, кой ѣхалъ, отвалятъ, а опосля для своихъ благопріятелевъ угощеніе надоть сдѣлать. А знаемъ мы это господское то угощеніе... На повѣрку глядишь къ призу-то и придется своихъ добавлять.
— Да вѣдь это...
— Нѣтъ, вы позвольте. А лошадь-то, она вѣдь ѣстъ, помѣщеніе ей надоть, люди тоже при ей состоятъ—убы
токъ одинъ. Тутъ барыша, ай расчета никакого нѣтъ, а такъ къ примѣру у кого деньга лишняя въ карманѣ топырится, ну што-жь тому не новальяжничать.
— Вотъ вы осуждаете, а сами пріѣхали же.
— А мнѣ-ка тутъ убытку нисколько—полтина па все то, почему-што мы тутъ недалеча въ Ямской торгуемъ, ну оно какъ быдто передъ чаемъ поразмяться, опять же оно и пріятно. А вы-то вотъ, сударыня, бѣговъ не любите, а сказываете изъ Замоскворѣчья припожаловали.
— Ахъ, не для себя я, почтенный, притащилась сюда, для сынка больше; сыпокъ у меня молодой человѣкъ, на службѣ состоитъ, ну такъ для него больше.
— Да што же ему-то въ васъ здѣся? — Очень ужь онъ бѣга любитъ.
— Тутъ, сударыня, вы извините меня, мало хорошаго, ежели онъ любитъ бѣга, такъ поѣзжай одинъ, дли чего же вашу старость тревожитъ.
— Сама я, сама, родной мой, увязываюсь за нимъ, человѣкъ онъ молодой, ну я жалѣючи денегъ и не пускаю его одного то.
— Гмъ... Да вѣдь все за имъ, да за имъ вы, я такъ полагаю, не набѣгаетесь, вѣдь ежели ему што въ голову стукнетъ, такъ вамъ его какъ вѣтра въ нолѣ не удержать.
— То-то и дѣло, голубчикъ мой, что онъ куда хотите одинъ поѣдетъ и все ничего, а на бѣгъ—никакъ невозможно, потому что какъ онъ до лошадей оченно даже боль
шой охотникъ, то какъ послѣ бѣга—ему сейчасъ лихачь надобенъ, а какъ на лихачѣ, шибко то-есть, нѣсколько са
жень проѣхалъ, то ему непремѣнно выпить надобно, а какъ рюмку выпьетъ, такъ больше недѣли пропьетъ.

— А въ ииые разы не пьетъ?

— Не пьетъ, держится, на имяяинахъ бываетъ—держится, знаетъ себя и не пьетъ, а съ бѣгу и на лихачѣ никакъ не можетъ.
— Вишь ты дѣло то какое. Ну, а съ вами то поѣдетъ—ничего?
— Ничего. Пройдемся немного, а тамъ на конку сядемъ и ничего.
— Вишь ты... А это все таки вамъ, матушка, утѣшеніе—видать, што онъ къ вамъ уваженіе питаетъ и почтеніе вамъ оказываетъ.
— Ахъ, онъ почтительный, почтительный. — Гдѣ же онъ, сынокъ-атъ вашъ?
— А онъ не садится здѣсь, онъ все гдѣ то тамъ поближе, а мнѣ то все равно; миѣ и здѣсь хорошо.
— Это точно.
Состязаніе на ипподромѣ уже началось. На дальней галлереѣ разношерстная публика оживленно обмѣнивается замѣчаніями относительно состязающихся лошадей.
— Гли, гли—вороной-атъ садитъ; ахъ ты жидъ те въ ноги! раздается съ одной стороны.
— Садитъ и есь, слышится съ другой.
— Што вороной, замѣчаетъ сидящій сзади, повидиыому артельщикъ,—кораковый ему ни въ жись не уступитъ.
— Ну это ужъ атанде къ лоханкѣ! Ты вишь воронъатъ бѣжитъ ровно стелетъ, а это значитъ сила въ лошади сказывается, мы сами кучера—знаемъ.
— Толкуй тамъ—стелетъ, говоритъ артельщикъ,—у кораковаго рѣзвость видна, вотъ оно што.
— Рѣзвость, это чай не извощикъ на биржѣ, здѣся гладь нужна, знаемъ небось, сказываю што самъ въ кучерахъ живу.
— То-то ты здѣся и ѣздишь по лавкѣ на своемъ сидѣньи, ха, ха, ха! смѣется какой-то парень.
— Это што смѣху, и ты ѣздишь по лавкѣ, потому нынче праздникъ.
— Ты у кого-жь живешь то? спрашиваетъ артельщикъ. — У доктора.
— У доктора, вмѣшивается въ разговоръ новая личность въ порыжѣломъ пальто и грязной фуражкѣ, когда то бывшей бѣлою,—у докторовъ, братъ, копи одно слово — держи шапку, хе, хе, хе!
— Докторскія лошади—первый сортъ; съ трухмальныхъ воротъ сыми и тѣхъ объѣдутъ, замѣчаетъ одинъ изъ собесѣдниковъ.
— А что, другъ, обращается къ кучеру норыжѣлое пальто,—ежели бы тебя на докторскихъ-то сюда пустить, ты бы всѣхъ засушилъ.
Кругомъ смѣются, кучеръ, кивнувъ головой, съ полуулыбкою смотритъ на ипподромъ.
— Это што смѣяться, говоритъ онъ, вы нашихъ лошадей не знаете.

— Гли, гли!... Кто взялъ?

Состязаніе кончается, публика, вытягивая шеи, привстаетъ съ своихъ мѣстъ.
— Вороной и взялъ, кричитъ кто то. — Ишь ты, замѣчаетъ артельщикъ.
— Н сказывалъ вѣдь, говоритъ кучеръ, но началу ви
дать было, знаемъ тоже,