были при кончинѣ матушки и слышали ея завѣщаніе, дополнилъ Костя.
— Эго дѣло слѣдователя! сказалъ становой. — Къ сожалѣнію, я долженъ препроводить это дознаніе къ нему... и вы послѣдуете вмѣстѣ съ дѣломъ въ его распоряженіе...
Дознаніе пошло своимъ чередомъ: обвиненіе стараго раскольника и объясненія его сына были записаны; понятые приложили руки... актъ скрѣпили и на слѣ
дующее утро сотскій съ конвертомъ и съ личностью арестанта отправленъ въ ближайш й городъ къ мѣстному слѣдователю.
Этотъ господинъ, не столь гуманный, какъ становой, заваленный дѣлами, привыкшій къ ежедневнымъ гнус
нымъ преступленіямъ, которыя обыкновенно гнѣздятся
въ такихъ мѣстахъ, гдѣ скучено много Фабрикъ, не обратилъ никакого вниманія на Константина и велѣлъ засадить его вмѣстѣ со всевозможными отпѣтыми лич
ностями, составляющими общее населеніе городскихъ тюрьмъ и остроговъ.
никова, а то возьмите у меня романы Поль-де-Кока, вдоволь нахохочетесь! Я вчера Новинцевымъ барыш
нямъ читалъ «Бельвильскую дѣвственницу», еще тетка тамъ есть, старая дѣвка, и очень казаковъ полюбила... Потѣха!
— И это вы дѣвицамъ читаете? воскликнулъ Кассіановъ.
— Что-жь дѣвицамъ? Я вѣдь не отецъ имъ, чтобы ихнюю нравственность соблюдать! Опять же Стёфа такая печальная, надо же чѣмъ нибудь ее развеселить.
— Ну что-жь, она смЬялась? любопытствовалъ Порфирій.
— Ѳепя хохотала до упаду, а СтёФа ушла, говоритъ: голова заболѣла, отвѣчалъ купчикъ.
«Пойду туда!» подумалъ красильный мастеръ.— «Скажу ей, чтобы она такихъ книгъ не читала и не слушала... Эготъ развратникъ еще хуже тамъ что нибудь настряпаетъ».
Сестры сидѣли въ своей свѣтелкѣ; у пихъ была Катерина, только что пришедшая отъ Насти.
— Убивается ваша подружка страсть какъ! разсказывала вдова,— глазъ не осушаетъ: все о своемъ Костѣ тоскуетъ. Убѣгу, говоритъ, въ Сибирь съ нимъ уйду.
— Можетъ ли быть, чтобы такой славный малый и вправду былъ воръ? говорила СтёФа. — Удивительное дѣло, что съ нимъ вдругъ сдѣлалось! Кто бы могъ ожидать, что послѣ такого веселаго сговора все это сватовство разрушилось бы такъ скоро...
— Всѣ наши ужовскіе купцы ужасно объ Константинѣ жалѣютъ, толковала Ѳіона. —Всѣ Филиппа Са
вельева осуждаютъ, что онъ слишкомъ круто съ сыномъ поступилъ. Вотъ батюшка говоритъ, что вещи-то эти Костина мать приказала отдать ему да Антону... У ней и деньги остались, да все утаилъ у нихъ отецъ.
Не у однихъ Новинцевыхъ такъ разсуждали и дивились этому происшествію: все село только о томъ и говорило.
По лѣстницѣ въ мезопипъ послышались голоса. СтёФа надулась.
— Какая досада! опять Ваня идетъ! сказала опа.
— А тебѣ что тошно? спросила съ сердцемъ Ѳіона.— Ужасно весело тутъ намъ однимъ сидѣть! Но крайности Ваня что нибудь смѣшное разскажетъ, либо почитаетъ.
— Ну, эти книжки гадкія я слушать не намѣрена! возразила СтёФа. — Кабы матушка услыхала, она бы тебѣ задала!
— Ужь не хочешь ли ты па меня наябедничать? спросила Ѳеня рѣзко и желчно.
СтёФа встала и, не отвѣчая, хотѣла уйти.
— Здравствуйте, барышни! воскликнулъ входившій Снѣговъ. — Вотъ я вамъ схимника-пустынникапривелъ... подходите къ благословенію! — Хозяйскій сынокъ захохоталъ и толкнулъ Порфирія къ дѣвицамъ.
СтёФа не могла скрыть своей радости; она смѣялась, весело болтала цѣлый вечеръ; никогда она не была болѣе мила; счастіе оживляло всю ея наружность; она не могла оторвать своего взора отъ Порфирія, а онъ словно воскресъ... Любовь дѣвушки была очевидна и не онъ одинъ въ ней убѣдился, но и Ѳіона съ Катериной ясно прочли въ душѣ молодыхъ людей. Одинъ
XII
ДВѢ НЕВѢСТЫ.
Насталъ чистый понедѣльникъ и все угомонилось въ селѣ. Красильный мастеръ, грустный, разстроенный душевной бурей, принялся за свои обыденныя занятія. Протекла и первая недѣля поста; онъ упрямо избѣгалъ встрѣчи съ СтёФОй, не ходилъ къ нимъ и даже отвер
тывался, когда она ходила мимо его окна гулять съ его сестрою. Въ одинъ вечеръ Порфирій читалъ при свѣтѣ своей лампочки; вдругъ онъ услыхалъ рѣзкій голосъ молодаго Снѣгова, который, войдя въ прика
щичью комнату, спрашивалъ, гдѣ Кассіановъ; прикащики засуетились и показали ему дорогу въ коморку мастера.
— Что это вы, батенька, схимникомъ стали! Спасаться что ли вздумали? Нигдѣ васъ не видать; Ііовинцевы про васъ сто разъ спрашивали, говорилъ хо
зяйскій сынокъ, присаживаясь къ столу, гдѣ занимался Порфирій, который отвѣчалъ, что нездоровъ.
— Полноте, что за хворь! Вѣдь вы не лежите, значитъ можете къ сосѣдямъ дойти; а тамъ безъ васъ такая скука: старики все молятся, СтёФииькакапризничаетъ,
уйдетъ въ свою коморку, сидитъ въ потемкахъ да плачелъ, а съ Ѳеней мнѣ надоѣло съ глазу на глазъ си
дѣть. Право! такая тоска! Уѣхалъ бы въ Москву, да дѣлишки тутъ у меня. Пойдемте! Сегодня же воскресенье и вы свободиы; хоть поболтаемъ съ дѣвицами.
Порфирій отказывался, но Снѣювъ не отставалъ.
— Посмотримъ, что вы читаете? спрашивалъ онъ, перебирая книги, лежавшія на столѣ,—Что это? Пуш
кинъ... какая старина! А это Лермонтовъ! Знаю, еще славная тутъ есть «Казначейша», у которой грудь «бѣла какъ сахаръ, и такъ нѣжна, что жилка каждая видна»... А это что? «Мертвыя души» Гоголя, «Тарасъ Бульба» его же, «Обломовъ» Гончарова... Ну, любез
нѣйшій мой, не мудрено, что вы хандрите... вы бы читали что нибудь повеселѣй, позабористѣй; вотъ хоть бы «Взбаломученное море» Писемскаго, «Марево» Клюш
— Эго дѣло слѣдователя! сказалъ становой. — Къ сожалѣнію, я долженъ препроводить это дознаніе къ нему... и вы послѣдуете вмѣстѣ съ дѣломъ въ его распоряженіе...
Дознаніе пошло своимъ чередомъ: обвиненіе стараго раскольника и объясненія его сына были записаны; понятые приложили руки... актъ скрѣпили и на слѣ
дующее утро сотскій съ конвертомъ и съ личностью арестанта отправленъ въ ближайш й городъ къ мѣстному слѣдователю.
Этотъ господинъ, не столь гуманный, какъ становой, заваленный дѣлами, привыкшій къ ежедневнымъ гнус
нымъ преступленіямъ, которыя обыкновенно гнѣздятся
въ такихъ мѣстахъ, гдѣ скучено много Фабрикъ, не обратилъ никакого вниманія на Константина и велѣлъ засадить его вмѣстѣ со всевозможными отпѣтыми лич
ностями, составляющими общее населеніе городскихъ тюрьмъ и остроговъ.
никова, а то возьмите у меня романы Поль-де-Кока, вдоволь нахохочетесь! Я вчера Новинцевымъ барыш
нямъ читалъ «Бельвильскую дѣвственницу», еще тетка тамъ есть, старая дѣвка, и очень казаковъ полюбила... Потѣха!
— И это вы дѣвицамъ читаете? воскликнулъ Кассіановъ.
— Что-жь дѣвицамъ? Я вѣдь не отецъ имъ, чтобы ихнюю нравственность соблюдать! Опять же Стёфа такая печальная, надо же чѣмъ нибудь ее развеселить.
— Ну что-жь, она смЬялась? любопытствовалъ Порфирій.
— Ѳепя хохотала до упаду, а СтёФа ушла, говоритъ: голова заболѣла, отвѣчалъ купчикъ.
«Пойду туда!» подумалъ красильный мастеръ.— «Скажу ей, чтобы она такихъ книгъ не читала и не слушала... Эготъ развратникъ еще хуже тамъ что нибудь настряпаетъ».
Сестры сидѣли въ своей свѣтелкѣ; у пихъ была Катерина, только что пришедшая отъ Насти.
— Убивается ваша подружка страсть какъ! разсказывала вдова,— глазъ не осушаетъ: все о своемъ Костѣ тоскуетъ. Убѣгу, говоритъ, въ Сибирь съ нимъ уйду.
— Можетъ ли быть, чтобы такой славный малый и вправду былъ воръ? говорила СтёФа. — Удивительное дѣло, что съ нимъ вдругъ сдѣлалось! Кто бы могъ ожидать, что послѣ такого веселаго сговора все это сватовство разрушилось бы такъ скоро...
— Всѣ наши ужовскіе купцы ужасно объ Константинѣ жалѣютъ, толковала Ѳіона. —Всѣ Филиппа Са
вельева осуждаютъ, что онъ слишкомъ круто съ сыномъ поступилъ. Вотъ батюшка говоритъ, что вещи-то эти Костина мать приказала отдать ему да Антону... У ней и деньги остались, да все утаилъ у нихъ отецъ.
Не у однихъ Новинцевыхъ такъ разсуждали и дивились этому происшествію: все село только о томъ и говорило.
По лѣстницѣ въ мезопипъ послышались голоса. СтёФа надулась.
— Какая досада! опять Ваня идетъ! сказала опа.
— А тебѣ что тошно? спросила съ сердцемъ Ѳіона.— Ужасно весело тутъ намъ однимъ сидѣть! Но крайности Ваня что нибудь смѣшное разскажетъ, либо почитаетъ.
— Ну, эти книжки гадкія я слушать не намѣрена! возразила СтёФа. — Кабы матушка услыхала, она бы тебѣ задала!
— Ужь не хочешь ли ты па меня наябедничать? спросила Ѳеня рѣзко и желчно.
СтёФа встала и, не отвѣчая, хотѣла уйти.
— Здравствуйте, барышни! воскликнулъ входившій Снѣговъ. — Вотъ я вамъ схимника-пустынникапривелъ... подходите къ благословенію! — Хозяйскій сынокъ захохоталъ и толкнулъ Порфирія къ дѣвицамъ.
СтёФа не могла скрыть своей радости; она смѣялась, весело болтала цѣлый вечеръ; никогда она не была болѣе мила; счастіе оживляло всю ея наружность; она не могла оторвать своего взора отъ Порфирія, а онъ словно воскресъ... Любовь дѣвушки была очевидна и не онъ одинъ въ ней убѣдился, но и Ѳіона съ Катериной ясно прочли въ душѣ молодыхъ людей. Одинъ
XII
ДВѢ НЕВѢСТЫ.
Насталъ чистый понедѣльникъ и все угомонилось въ селѣ. Красильный мастеръ, грустный, разстроенный душевной бурей, принялся за свои обыденныя занятія. Протекла и первая недѣля поста; онъ упрямо избѣгалъ встрѣчи съ СтёФОй, не ходилъ къ нимъ и даже отвер
тывался, когда она ходила мимо его окна гулять съ его сестрою. Въ одинъ вечеръ Порфирій читалъ при свѣтѣ своей лампочки; вдругъ онъ услыхалъ рѣзкій голосъ молодаго Снѣгова, который, войдя въ прика
щичью комнату, спрашивалъ, гдѣ Кассіановъ; прикащики засуетились и показали ему дорогу въ коморку мастера.
— Что это вы, батенька, схимникомъ стали! Спасаться что ли вздумали? Нигдѣ васъ не видать; Ііовинцевы про васъ сто разъ спрашивали, говорилъ хо
зяйскій сынокъ, присаживаясь къ столу, гдѣ занимался Порфирій, который отвѣчалъ, что нездоровъ.
— Полноте, что за хворь! Вѣдь вы не лежите, значитъ можете къ сосѣдямъ дойти; а тамъ безъ васъ такая скука: старики все молятся, СтёФииькакапризничаетъ,
уйдетъ въ свою коморку, сидитъ въ потемкахъ да плачелъ, а съ Ѳеней мнѣ надоѣло съ глазу на глазъ си
дѣть. Право! такая тоска! Уѣхалъ бы въ Москву, да дѣлишки тутъ у меня. Пойдемте! Сегодня же воскресенье и вы свободиы; хоть поболтаемъ съ дѣвицами.
Порфирій отказывался, но Снѣювъ не отставалъ.
— Посмотримъ, что вы читаете? спрашивалъ онъ, перебирая книги, лежавшія на столѣ,—Что это? Пуш
кинъ... какая старина! А это Лермонтовъ! Знаю, еще славная тутъ есть «Казначейша», у которой грудь «бѣла какъ сахаръ, и такъ нѣжна, что жилка каждая видна»... А это что? «Мертвыя души» Гоголя, «Тарасъ Бульба» его же, «Обломовъ» Гончарова... Ну, любез
нѣйшій мой, не мудрено, что вы хандрите... вы бы читали что нибудь повеселѣй, позабористѣй; вотъ хоть бы «Взбаломученное море» Писемскаго, «Марево» Клюш