Снѣговъ ничего не замѣтилъ; онъ былъ въ восторгѣ, что СтёФа повеселѣла и воображалъ, что она забав
ляется надъ его остротами, тогда какъ она смѣялась просто отъ полноты своего душевнаго блаженства.
Кассіановъ опять сталъ ежедневно ходить къ сосѣдкамъ. Онъ находилъ случай говорить со Стёфой наединѣ и пересталъ ее ревновать. Какъ дѣти, они лю
били безъ заботъ о будущемъ, — настоящее было такъ прекрасно! СтёФа была еще молода и о ея замужствѣ пикто не помышлялъ; всѣ считали ее почти ребенкомъ и мать съ отцомъ не обращали вниманія па ея поступки.
Но купеческому обычаю, меньшую дочь нельзя было отдать прежде старшей и старики были серіозно оза
бочены сватовствомъ Ѳіоиы; стали ходить и ѣздить разные сваты да свахи, но подходящей партіи не пред
ставлялось, тѣмъ болѣе, что Ѳеня всѣми средствами старалась разстроить сватовство. Молодой Снѣговъ устроилъ свои дѣлишки и, добывъ порядочную сумму, уѣхалъ въ Москву. Порфирій изгналъ всѣ романы ІІольде-Кока изъ свѣтелки сестры и перенесъ туда свою маленькую библіотеку. СтёФа была очень любознательна; имѣя большой досугъ и желая угодить своему любез
ному, она усердно принялась за чтеніе, а Порфирій мечталъ дать основательное образованіе своей будущей женѣ. Сомнѣнія его въ осуществленіи этого прекраснаго плана мало по малу разсѣялись и убѣжденный въ искрен
ней преданности СтёФЫ, ему теперь казалось легко преодолѣть самыя большія препятствія.
Такъ прошло недѣли три. Ужовское населеніе стало постепенно позабывать бѣднаго Константина. Филиппъ
Савельевъ упорно стоялъ на своемъ прежнемъ обвиненіи и хотя его старанія узнать, куда Копя сбылъ вещи, остались тщетными, но онь не терялъ бодрости и надѣялся открыть это темное дѣло.
Настя была неутѣшна; она похудѣла отъ слезъ и безсонницы, но ее ожидало еще большее горе: Бурла
ковъ прислалъ сказать Силантію Ѳомичу, что въ его рукахъ находится на 40 тысячъ его векселей, которые онь подастъ ко взысканію, если черезъ нѣсколько дней не получитъ уплаты. Какъ громомъ пораженный, отецъ Пасти кинулся къ своему кредитору; онъ просилъ, мо
лилъ объ отсрочкѣ, но Семенъ Сергѣевичъ и слышать не хотѣлъ. «Деньги мнѣ подавай, почтеннѣйшій, а нѣтъ денегъ —въ яму садиться надо!» говорилъ отвергнутый женихъ.
— Потерпи, отецъ родной! не погуби! Разсрочку хоша махонькую дай: я Тебѣ 20 процентовъ заплачу! Бурлаковъ засмѣялся.
— Ха, ха, ха! Чудакъ ты, Силантій Ѳомичъ! Ты думаешь мнѣ деньги-то твои нужны! Процентами-де его алчность ублажу!... Нѣтъ! ты мнѣ хоть рубль за рубль сули, а я все-таки тебя въ яму упрячу.
— За что же? за что, Семенъ Сергѣичъ? Чѣмъ я твою милость разгнѣвалъ ? удивился недогадливый старикъ.
— Припомни, любезный, пословину: не плюй въ колодезь—пригодится водицы напиться! Ты за меня свою дочку не отдалъ, наплевалъ па такого ничтожнаго женишеііка, какъ Семенъ Серіѣичъ Бурлаковъ...
вотъ теперь во вѣкъ будешыюмпить мою услугу...
Тутъ понялъ старикъ причину его несговорчивости! Пришлось выбирать одно изъ двухъ: или отступить отъ коренныхъ, отцами, дѣдами заповѣданныхъ убѣжденій, или сдѣлаться несостоятельнымъ и попробовать казен
ныхъ харчей. Не вдругъ сдался упрямый старовѣръ; но когда Бурлаковъ подалъ ко взысканію, представилъ кормовыя, должникъ его не выдержалъ и пожертвовалъ дочерью.
— Бери, только не серчай, коли она тебѣ будетъ жена неласковая, не покорная! говорилъ бѣдный отецъ.— Ты знаешь, что опа своего жениха Костю шибко любила, да и теперь неутѣшно по немъ плачетъ.
— Мы утѣшимъ! сказалъ Бурлаковъ, не вѣровавшій къ женское постоянство, считавшій жену не болѣе какъ первымъ домашнимъ звѣркомъ, необходимой при
надлежностью домашняго быта, а расположеніе женскаго пола мѣрявшій на вѣсъ золота.- Мы ей такихъ наря
довъ да подарковъ накупимъ, какихъ здѣшнія купчихи и во снѣ не видывали... Бъ Москву ее возить стану, всѣ прихоти капризы ея исполнять буду... Свыкнется — слюбится! Еще благодарить тебя послѣ сама буд-тъ...
Но Настя иначе разсуждала и предложеніе идти за Бурлакова встрѣтило съ ея стороны ужасный взрывъ негодованія; ни ласки, ни убѣжденія отца не могли совладѣть съ ея упорствомъ; наконецъ старикъ рѣшительно ей объявилъ, что хоть бы Константинъ и оправ
дался, но никогда ей за нимъ не бывать, что непо
корная дочь будетъ «анаѳема проплата»... Зла послѣдняя угроза поколебала Настю.
— Все равно, что умереть, что за другаго идти! Дѣлай какъ знаешь, батюшка, отдавай меня въ ка
балу .. только не губи души моей, не кляни... чтобы и па томъ-то свѣтѣ мнѣ не маяться.
Въ одномъ только воля Насти осталась тверда и непреклонна:
— Хоть жилы изъ меня тяни, пытай, жги огнемъ, мечемъ казни... не отступлю отъ старой вѣры, гово
рила дѣвушка, вскормленная и воспитанная въ духѣ самопожертвованія ради вѣры.
Даже Бурлаковъ, считавшій женшину такимъ ничтожнымъ и безхарактернымъ существомъ, у дивился ея твер
дости, но ему хотѣлось поставить на своемъ, а красота Насти была такъ заманчива, что религіозный вопросъ остался нерѣшеннымъ; только вѣнчаніе должно было происходить но православнымъ обрядамъ, н вообще Настя обѣщалась скрывать передъ родными и знакомыми будущаго мужа свои раскольничьи новѣрія.
Началось шитье приданого; женихъ каждый вечеръ ѣздилъ къ Невѣстѣ. Наста была блѣдна и молчалива, но Семенъ Сергѣевичъ дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ ея неласковыхъ взглядовъ: онъ твердо надѣялся на силу подарковъ, которые возилъ и присылалъ ей без, рестанно; однако бывшая любительница нарядовъ, кокет
ливая Настя, равноду шно глядѣла на эти атласы, дам&, муары, бархаты... ни соболя, ни горностаи, пн заман
чивый блескъ брилліантовъ, яхонтовъ и изумрудовъ не могли разсѣять ея печали. Силантій Ѳомичъ также былъ не в. селъ: совѣсть не давала ему покою и воображеніе представляло сму въ ужасныхъ размѣрахъ тотъ грѣхъ, который за отдачу дочери въ зашужотво съ нослѣдова
ляется надъ его остротами, тогда какъ она смѣялась просто отъ полноты своего душевнаго блаженства.
Кассіановъ опять сталъ ежедневно ходить къ сосѣдкамъ. Онъ находилъ случай говорить со Стёфой наединѣ и пересталъ ее ревновать. Какъ дѣти, они лю
били безъ заботъ о будущемъ, — настоящее было такъ прекрасно! СтёФа была еще молода и о ея замужствѣ пикто не помышлялъ; всѣ считали ее почти ребенкомъ и мать съ отцомъ не обращали вниманія па ея поступки.
Но купеческому обычаю, меньшую дочь нельзя было отдать прежде старшей и старики были серіозно оза
бочены сватовствомъ Ѳіоиы; стали ходить и ѣздить разные сваты да свахи, но подходящей партіи не пред
ставлялось, тѣмъ болѣе, что Ѳеня всѣми средствами старалась разстроить сватовство. Молодой Снѣговъ устроилъ свои дѣлишки и, добывъ порядочную сумму, уѣхалъ въ Москву. Порфирій изгналъ всѣ романы ІІольде-Кока изъ свѣтелки сестры и перенесъ туда свою маленькую библіотеку. СтёФа была очень любознательна; имѣя большой досугъ и желая угодить своему любез
ному, она усердно принялась за чтеніе, а Порфирій мечталъ дать основательное образованіе своей будущей женѣ. Сомнѣнія его въ осуществленіи этого прекраснаго плана мало по малу разсѣялись и убѣжденный въ искрен
ней преданности СтёФЫ, ему теперь казалось легко преодолѣть самыя большія препятствія.
Такъ прошло недѣли три. Ужовское населеніе стало постепенно позабывать бѣднаго Константина. Филиппъ
Савельевъ упорно стоялъ на своемъ прежнемъ обвиненіи и хотя его старанія узнать, куда Копя сбылъ вещи, остались тщетными, но онь не терялъ бодрости и надѣялся открыть это темное дѣло.
Настя была неутѣшна; она похудѣла отъ слезъ и безсонницы, но ее ожидало еще большее горе: Бурла
ковъ прислалъ сказать Силантію Ѳомичу, что въ его рукахъ находится на 40 тысячъ его векселей, которые онь подастъ ко взысканію, если черезъ нѣсколько дней не получитъ уплаты. Какъ громомъ пораженный, отецъ Пасти кинулся къ своему кредитору; онъ просилъ, мо
лилъ объ отсрочкѣ, но Семенъ Сергѣевичъ и слышать не хотѣлъ. «Деньги мнѣ подавай, почтеннѣйшій, а нѣтъ денегъ —въ яму садиться надо!» говорилъ отвергнутый женихъ.
— Потерпи, отецъ родной! не погуби! Разсрочку хоша махонькую дай: я Тебѣ 20 процентовъ заплачу! Бурлаковъ засмѣялся.
— Ха, ха, ха! Чудакъ ты, Силантій Ѳомичъ! Ты думаешь мнѣ деньги-то твои нужны! Процентами-де его алчность ублажу!... Нѣтъ! ты мнѣ хоть рубль за рубль сули, а я все-таки тебя въ яму упрячу.
— За что же? за что, Семенъ Сергѣичъ? Чѣмъ я твою милость разгнѣвалъ ? удивился недогадливый старикъ.
— Припомни, любезный, пословину: не плюй въ колодезь—пригодится водицы напиться! Ты за меня свою дочку не отдалъ, наплевалъ па такого ничтожнаго женишеііка, какъ Семенъ Серіѣичъ Бурлаковъ...
вотъ теперь во вѣкъ будешыюмпить мою услугу...
Тутъ понялъ старикъ причину его несговорчивости! Пришлось выбирать одно изъ двухъ: или отступить отъ коренныхъ, отцами, дѣдами заповѣданныхъ убѣжденій, или сдѣлаться несостоятельнымъ и попробовать казен
ныхъ харчей. Не вдругъ сдался упрямый старовѣръ; но когда Бурлаковъ подалъ ко взысканію, представилъ кормовыя, должникъ его не выдержалъ и пожертвовалъ дочерью.
— Бери, только не серчай, коли она тебѣ будетъ жена неласковая, не покорная! говорилъ бѣдный отецъ.— Ты знаешь, что опа своего жениха Костю шибко любила, да и теперь неутѣшно по немъ плачетъ.
— Мы утѣшимъ! сказалъ Бурлаковъ, не вѣровавшій къ женское постоянство, считавшій жену не болѣе какъ первымъ домашнимъ звѣркомъ, необходимой при
надлежностью домашняго быта, а расположеніе женскаго пола мѣрявшій на вѣсъ золота.- Мы ей такихъ наря
довъ да подарковъ накупимъ, какихъ здѣшнія купчихи и во снѣ не видывали... Бъ Москву ее возить стану, всѣ прихоти капризы ея исполнять буду... Свыкнется — слюбится! Еще благодарить тебя послѣ сама буд-тъ...
Но Настя иначе разсуждала и предложеніе идти за Бурлакова встрѣтило съ ея стороны ужасный взрывъ негодованія; ни ласки, ни убѣжденія отца не могли совладѣть съ ея упорствомъ; наконецъ старикъ рѣшительно ей объявилъ, что хоть бы Константинъ и оправ
дался, но никогда ей за нимъ не бывать, что непо
корная дочь будетъ «анаѳема проплата»... Зла послѣдняя угроза поколебала Настю.
— Все равно, что умереть, что за другаго идти! Дѣлай какъ знаешь, батюшка, отдавай меня въ ка
балу .. только не губи души моей, не кляни... чтобы и па томъ-то свѣтѣ мнѣ не маяться.
Въ одномъ только воля Насти осталась тверда и непреклонна:
— Хоть жилы изъ меня тяни, пытай, жги огнемъ, мечемъ казни... не отступлю отъ старой вѣры, гово
рила дѣвушка, вскормленная и воспитанная въ духѣ самопожертвованія ради вѣры.
Даже Бурлаковъ, считавшій женшину такимъ ничтожнымъ и безхарактернымъ существомъ, у дивился ея твер
дости, но ему хотѣлось поставить на своемъ, а красота Насти была такъ заманчива, что религіозный вопросъ остался нерѣшеннымъ; только вѣнчаніе должно было происходить но православнымъ обрядамъ, н вообще Настя обѣщалась скрывать передъ родными и знакомыми будущаго мужа свои раскольничьи новѣрія.
Началось шитье приданого; женихъ каждый вечеръ ѣздилъ къ Невѣстѣ. Наста была блѣдна и молчалива, но Семенъ Сергѣевичъ дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ ея неласковыхъ взглядовъ: онъ твердо надѣялся на силу подарковъ, которые возилъ и присылалъ ей без, рестанно; однако бывшая любительница нарядовъ, кокет
ливая Настя, равноду шно глядѣла на эти атласы, дам&, муары, бархаты... ни соболя, ни горностаи, пн заман
чивый блескъ брилліантовъ, яхонтовъ и изумрудовъ не могли разсѣять ея печали. Силантій Ѳомичъ также былъ не в. селъ: совѣсть не давала ему покою и воображеніе представляло сму въ ужасныхъ размѣрахъ тотъ грѣхъ, который за отдачу дочери въ зашужотво съ нослѣдова