умъ, красота и масса самыхъ разнообразныхъ талантовъ. Онъ съ успѣхомъ окончилъ курсъ въ кадетскомъ корпусѣ, былъ выпущенъ въ гвардію и могъ бы составить себѣ блестящую каррьеру. Фламманштейнъ совершенно сво
бодно, какъ на родномъ языкѣ, говорилъ по французски и по нѣмецки и зналъ удовлетворительно по англійски; игралъ на роялѣ, на скрипкѣ, флейтѣ и віолончели;
имѣлъ звучный теноръ и пѣлъ очаровательно; красиво танцовалъ, рисовалъ пейзажи и каррикатуры, писалъ и импровизировалъ стихи, устраивалъ спектакли, искусно ѣздилъ верхомъ, стрѣлялъ и такъ далѣе. Но эта масса разнообразныхъ талантовъ и послужила, можетъ быть, какъ это нерѣдко случается, къ тому, что Фламманштейнъ не составилъ себѣ извѣстности ни на какомъ поприщѣ и за дуэль былъ переведенъ изъ гвардейской кавалеріи въ армію тѣмъ же чиномъ.
Въ Петербургѣ, служа въ гвардіи, Фламманштейнъ былъ принятъ въ лучшемъ обществѣ и въ томъ числѣ въ домѣ князя Константина Антоновича Мерчинскаго,
не имѣвшаго большаго чина, но гордившагося своимъ аристократическимъ происхожденіемъ изъ дома Пястовъ и богатствомъ. У князя была дочь Климептина, дѣвушка лѣтъ семнадцати, очаровательная красавица. Она хорошо танцовала, играла на рояли, вышивала въ пяльцахъ, но все это она дѣлала какъ-то слишкомъ машинально,
будто бы автоматъ... Она долго и свободно никогда ни съ кѣмъ не говорила, не разсуждала, а какъ бы ро
няла фразы, порою не лишенныя смысла; затѣмъ она погружалась въ раздумье, въ какой-то полусонъ, во время котораго открывала свой коралловый ротикъ, съ рядомъ бѣлыхъ жемчужинъ, безсильно опуская руки. Вслѣдъ за этимъ дѣвушка, точно пробужденная отъ дремоты, дѣлала нервное движеніе и широко раскрывъ свои чудные, большіе, огненные черные глаза, осѣненныя длинными и шелковистыми рѣсницами, страннымъ, загадоч
нымъ и испуганнымъ взглядомъ окинувъ окружающіе ея предметы, съ недоумѣніемъ останавливала ихъ на своемъ собесѣдникѣ. Этотъ дикій взглядъ красавицы поражалъ, смущалъ и наводилъ на мысль: не помѣшана ли она?...
но въ тоже время и чаровалъ, потому что Климентина была обворожительно хороша въ эти моменты! Въ ея глазахъ свѣтился и горѣлъ фосфоръ и магнетизмъ... Какъ эстетикъ, Рудольфъ Христіановичъ Фламманштейнъ не могъ не замѣтить обольстительную красоту княжны Мерчинской. Нѣсколько встрѣчь на балахъ и визитовъ въ домъ Мерчинскихъ рѣшили участь молодаго офицера, хотя онъ зналъ только то, что самъ сильно влюбленъ
въ прелестную дѣвушку, а чувства ея къ нему были неизвѣстны. Княжна, правда, охотно танцовала съ нимъ и отдавала ему преимущество предъ другими кавалерами; по слушала его разговоръ о чувствахъ къ себѣ крайне

разсѣянно и не рѣдко уходила отъ него, словно испуганная...

— Любите-ли вы меня, или нѣтъ? скажите прямо! настойчиво спросилъ въ одинъ вечеръ княжну Фламманштейнъ.
— Ахъ!... я ничего не знаю... Поговорите объ этомъ, съ отчаяніемъ отвѣчала дѣвушка,—съ моимъ отцомъ...
Я забылъ сказать, что князь Константинъ Антоновичъ Мерчинскій былъ вдовъ. Жена его умерла, подаривъ ему Климентину.
Фламманштейнъ прибылъ къ князю офиціально, утромъ, и попросилъ у него аудіенціи. Оиъ былъ очень взвол
нованъ. Взглянувъ на него, князь догадался о цѣли его визита и самъ поблѣднѣлъ.
Послѣ двухъ-трехъ незначительныхъ фразъ о здоровьѣ и погодѣ, Фламманштейнъ рѣзко началъ:
— Князь Константинъ Антоновичъ! Я люблю вашу дочь и прошу у васъ ея руки.
— А въ какой степени вы ее любите? спросилъ старикъ, бросая изъ подъ пависшихъ бровей глубоко-испытующій взглядъ на молодаго человѣка.
— Болѣе своей жизни! пылко отвѣчалъ Фламманштейнъ.—Вашъ отказъ будетъ равносиленъ приговору меня къ смерти.

— Несчастный!... И она васъ любитъ?!...

— Пе знаю, но полагаю... Иначе она бы не поручила мпѣ переговорить съ вами.
— Но, неужели вы ничего не замѣчаете? неужели не знаете того, что вовсе не тайна въ нашемъ обще
ствѣ? спросилъ старикъ, прия:имая носовой платокъ къ глазамъ и опрокидывая голову на спинку кресла. Моя дочь не можетъ ни за кого выдтп замужъ...
— Пе можетъ?... ІІочему-же?... За меня, потому что я пе князь?... вскричалъ Фламманштейнъ.
— О, нѣтъ!... Я же сказалъ ни за кого... Успокойте свое самолюбіе, молодой человѣкъ, уговаривалъ старикъ, отирая слезы:—я зналъ вашего батюшку, достойнаго генерала, и радъ съ вами породниться, но согласится ли ваша матушка на бракъ съ моею дочерью?.
— Отчего-жс?...
— Оттого, оттого— что это гибель для васъ обоихъ... Оттого, что моя дочь помѣшанная!... быстро проговорилъ князь и зарыдалъ.—Какъ вы не замѣтили этого?...
Фламманштейнъ былъ поражонъ. Онъ всталъ съ мѣста и сталъ шагать по комнатѣ, что то взвѣшивая и раздумывая.
— Кпязь! остановился онъ передъ старикомъ.—Номѣ