Владиміръ-Губернскій.

(Отъ собственнаго корреспондента).
Общественная жизнь въ богоспасаемомъ градѣ Владимірѣ не идетъ въ послѣднее время дальше обычныхъ разговоровъ объ урожаѣ клюквы и новинкахъ мѣстнаго театра. Хотя клюква и театръ двѣ вещи совершенно разныя, и но характеру и по существу, но дѣлу это не мѣшаетъ. Одинаково азартно толкуютъ и обо одномъ и объ другомъ.
Общество любителей драматическаго искусства до сихъ поръ не возобновляетъ своихъ функцій, по той причинѣ, что г-жа 3. Б. Островская, стоявшая во главѣ кружка и игравшая превосходно комическихъ старухъ—отпросилась на покой и почиваетъ на лаврахъ отъ дѣлъ праведныхъ.
— Мы не въ состояніи далѣе продолжать свою дѣятельность, мы теперь сирые, нищіе, убогіе, — кричатъ любители. — Зинаида Борисовна насъ покинула, а кто теперь будетъ играть комическихъ старухъ?., Кто?.. Кто, спрашиваемъ васъ?..
— Пригласите другую старуху.
— Намъ нужно только одну старуху—г-жу Островскую!.. Другой мы не желаемъ!.. Не же-ла-емъ!..
И вотъ «изъ-за пустого, какъ видите, каприза не функціонируетъ цѣлое общество. Не губернскій ли это курьезъ?..
Въ смыслѣ городского благоустройства—у насъ теперь прямо благодать!.. Мостовыя — роскошныя, по образцу тѣхъ, которыя устроены на Сѣверномъ полюсѣ, т. е. снѣжныя; водопроводъ, какъ вещь излишней роскоши, — натурально отсутствуетъ; освѣщеніе, смотря по сезону: лунное или псевдо-керосиновое — на главныхъ улицахъ^ На второстепенныхъ—ходятъ, какъ практиче
скіе бюргеры, съ собственными фонарями. Однимъ словомъ, со
всѣхъ сторонъ пахнетъ Европой!.. А мѣстный театръ?.. Это ли не послѣднее слово новѣйшей архитектуры, техники и комфорта?.. Это ли не точное подобіе вѣнскаго „Бургъ-Театра“?.. А какова труппа?.. Каковъ импрессаріо, Виссаріонъ Бурлаковъ!.. Каковы лицедѣи?.. Да смѣетъ ли мечтать даже Московскій Художественный театръ о такой постановкѣ? Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ!.. Я
былъ въ театрѣ, когда давали, извините за выраженіе, „Даму съ Камеліями“ и нашелъ, что если бы Маргарита Готье во время но умерла отъ чахотки, то опа непремѣнно вышла бы замужъ за маркера,— до того реальна была игра. Впрочемъ, позвольте, господа вамъ представить мѣстную труппу in corpore. Бурлаковъ Виссаріонъ — антрепренеръ. Онъ же трагикъ и комикъ, смотря по погодѣ и по сбору. Личность невинная, какъ новорожденный мла
денецъ, хотя успѣлъ построить во Владимірѣ собственный домъ. Галлъ-Совальскій — резонеръ, хотя, по недоразумѣнію, играетъ и
любовниковъ. Истоминъ-Кастровскій—простякъ и живой фортель. „Кренделитъ“ на сценѣ, какъ сорокъ тысячъ Аркашекъ. Кал
пашниковъ — любовникъ и герой съ большимъ темпераментомъ и гардеробомъ. Если не дебютировалъ еще въ парижскомъ „Портъ- Сенъ-Мартенъ“, то только потому, что театръ этотъ давно сго
рѣлъ. Херсонскій—комикъ и режиссеръ. Очень трудно сказать— играетъ ли онъ лучше или режиссируетъ, но во всякомъ случаѣ куритъ хорошія сигары и вольнодумствомъ не занимается. Соко
ловъ— артистъ на роли благородныхъ папашъ; очень благороденъ и въ жизни. Гурко — лицедѣй, спеціально созданный для отсебя
тинъ. Прославился „игрой“ въ водевилѣ собственнаго сочинонія. Дарьялова— хорошая актриса, но, къ созкалѣнію, „болящая“. Не
сомнѣнно, когда оправится—то и Саррѣ Бернаръ десять очковъ
дастъ. Ленская — больше но водевильной части, съ пѣніемъ и безъ онаго. Самойлова—драматическое „ingenue“, очень любящая музыку и мечтающая поэтому сдѣлаться капельмейсторшѳй (но
вость-фуроръ!!. Первый разъ въ Россіи!!!). ИГастанъ — нѣчто водевильное, каскадное, и не лишенное извѣстныхъ способностей.
Вотъ вамъ, за малымъ исключеніемъ (я не считаю гг. Суревича и Киселева. Они уѣзжаютъ на дняхъ гастролировать въ Лондонскій Ковенгардскій театръ, въ труппу Ирвинга), вся наша труппа, вся дѣйствующая армія мѣстнаго театра. Какъ видите, особо громкихъ или подозрительныхъ именъ — нѣтъ, но за то, говоря серьезно, труппа вполнѣ приличная и даже слишкомъ для скромнаго Владимірскаго бюджета. Да, вспомнилъ! Есть и еще одинъ артистъ г. Филипповъ, но ему никакъ не удается высту
пить... дальше буфета. Въ буфетѣ онъ уже нѣсколько разъ лично читалъ монологи „Мертвое тѣло“ (собственнаго приготовленія)... Но довольно о зрѣлищахъ!.. Pour la bonne bouche, перейду къ административнымъ мотивамъ. Въ смыслѣ порядка и благонравія—городъ сталъ теперь буквально неузнаваемъ. Мѣстный поли
ціймейстеръ такъ бдительно слѣдитъ за всѣмъ этимъ, что приходиться только удивлялся его неутомимой энергіи, и граждане несомнѣнно должны ему быть весьма благодарны. Вездѣ чистота, порядокъ... Сторожа не флиртуютъ съ румяными няньками, извоз
чики - и тѣ до того подтянулись, что казкдаго сѣдока встрѣчаютъ московскимъ возгласомъ: „Пожалуйте, ваше степенство. За цѣл
ковый съ почтеніемъ прокачу“... Попрежнему только Владимірское горе—это вода!.. Вода ужасная, отъ которой за десять верстъ іодоформомъ несетъ!.. Если хотите, вода даже неприличная!.. Но объ этой водѣ и о причинахъ отсутствія другой, болѣе сносной,
до слѣдующаго раза. И на этотъ разъ письмо, противъ желанія, вышло длиннымъ, какъ проселочная дорога въ Оренбургской гу
берніи, и я даже не успѣлъ посвятить нѣсколько строкъ знаменитой Мало-Солдатской улицѣ и Коммгьрчискимъ нумѣрамъ.
Мѣстный.

Изъ жизни г. Харькова:

Въ Харьковѣ имѣется „Отдѣленіе общества покровительства животнымъ“. Но, странное совпаденіе: въ томъ лсѳ Харьковѣ, гдѣ при торжественной обстановкѣ не столь давно студенты въ изящныхъ мундирчикахъ, въ присутствіи публики, массы барышень и проч-, составляли протоколы’ о калѣчныхъ одрахъ конки, въ томъ зке Харьковѣ на пространствѣ отъ желѣзно-дорожнаго моста до арестантскихъ ротъ наблюдается ежедневно нѣчто въ
родѣ живодёрни. Дорога тутъ идетъ въ гору, сотни ломовыхъ запрузкаютъ путь съ разсвѣта до полуночи, и ужъ расправляются же они съ лошадьми: быотъ палками (кнутики у нихъ не въ по
четѣ) по спинамъ, бьютъ досками по ребрамъ, кулаками по мордѣ, сапогами подъ животъ... волосъ подымается при видѣ этихъ истя
заній... настоящая живодерня, но здѣсь нѣтъ барышень, нѣтъ интеллигентной публики, да и грязно здѣсь, а потому здѣсь никто не составляетъ протоколовъ.
Въ одномъ изъ почтовыхъ отдѣленій г. Харькова служащіе вообразили себя генералами (не возбраняется вѣдь никому вообразить себя хоть испанскимъ королемъ), а потому и обраща
ются эти генералы съ публикой тоже по генеральски. „Куда, куда вы, тутъ вотъ, на полъ, на полъ слоэките свою посылку...надоѣли ужъ эти посылки“... ворчитъ одинъ изъ этихъ лжѳгенераловъ, косясь на даму, принесшую посылку, и чуть не полчаса копаясь въ какихъ-то книжкахъ и тряпкахъ. „Вишь ты“, философствуетъ онъ, занявшись чтеніемъ какого-то конверта, „объявленія тутъ, заявленія, да появленія ... а дама сидитъ и ждетъ, пока гг. генералы соблаговалятъ обратить на нее милостивое вниманіе. Полчаса сидитъ она, публики ни души. Наконецъ-то, истощивъ тер
пѣніе ея, гг. генералы приняли кое-какъ посылку... Подумаешь, какое Олимпійское величіе! Какое благодѣяніе—принять посылку. „Надоѣли ему посылки“... да брось ты, ради Бога, уволь себя отъ этой надоѣвшей обязанности, но зачѣмъ зке задерживать публику, зачѣмъ грубить и ворчать?
Ф. П.

Двѣ несравнимыя величины.

Осипшая фея съ бульвара Тверского Себя за цѣлкачъ продаетъ...
Зато какъ объ ней отзовется сурово Толпа разодѣтыхъ господъ!
Пѣвица — фуроръ изъ театра Омоиа... Двѣ сотни — ей будетъ цѣна.
Для этихъ господъ она — вродѣ закона, И ими вертѣть создана.
Рѣшится нетрудно такая задача: Не могутъ сравняться никакъ,
Татарамъ въ бифштексъ только годная кляча И тысячный, кровный рысакъ.
Б.