— Я, сударыня, судебный приставъ и пришелъ описать имущество вашего супруга по претензіи купца Крокодилова.
— Милостивый государь, мой мужъ не такъ воспитанъ, чтобы имѣть свое имущество! Не только все имущество здѣсь, но и самъ мужъ принадлежитъ безраздѣльно одной лишь мнѣ!..
— Какова штраннова парадки увъ Москвѣ: не имѣя ни малѣйшаго права на это, я считаюсь, однако, шубнымъ врачемъ, а когда назвался литераторомъ, написавъ увъ гажетѣ пять разныхъ опроверженій и баллотировался въ дѣйствительные члены художественнаго кружка, такъ меня прокатили па „вороныхъ“ !..
— Гдѣ, гдѣ она? — оживая, спросилъ пріятель Ивана Меркуловича.
— Вонъ... Высматриваетъ себѣ жертву и непремѣнно найдетъ... Отыщется среди всѣхъ этихъ идіотовъ какой-ни
будь идіотъ въ квадратѣ, въ «кубѣ и попадетъ къ ней въ лапы!.. Сперва—тройка, ужинъ у „Яра“, потомъ поднесе
ніе брилліантовъ, потомъ растрата, подлегъ, преступленіе и въ концѣ либо петля, либо ссылка въ мѣста болѣе или менѣе отдаленныя!.. Я-бы такихъ сквозь строй гонялъ. Ишь, ходитъ, высматриваетъ... Вотъ не угодно-ли вамъ, любезный мой Ѳедоръ Ѳедоровичъ, подойти къ ней и познакомиться?.. Идите, если желаете, въ каторгу!..
— Каторги я не боюсь, а только не смѣю я... Очень я робокъ, застѣнчивъ... Я много теряю изт-за сгоей прокля
той застѣнчивости, Иванъ Меркуловичъ, много!.. А очень
мнѣ хочется подойти, очень!.. Она мила до безконечности, и, кажется, довольно доступная,—я видѣлъ, какъ ова довѣрчиво и ласково, и съ улыбкою смотрѣла на тѣхъ, которые ею любовались...
— Да?—спросилъ Иванъ Меркуловичъ и прищурился на мелькающую вдали хорошенькую,
— Да .. Не будь я такъ застѣнчивъ, я подошелъ-бы къ ней и возможно, что она согласилась-бы поужинать со мною, прокатиться на тройкѣ... — Думаете?
— Увѣренъ!.. Ахъ, зачѣмъ я такъ позорно робокъ и застѣнчивъ!,.
— Ну, прокляните ее и идемъ на мѣсто,—звонятъ къ послѣднему акту...
Пріятели пошли.
— Вы не замѣтили, гдѣ сѣла крокодилица?—спросилъ Иванъ Меркуловичъ у пріятеля, когда они заняли мѣста во второмъ ряду,
— Кто?.. Какая „крокодилица?“ — удивился Ѳедоръ Ѳедоровичъ.
— Ну, эта вотъ... съ бархатными глазами...
— Видѣлъ,—въ амфитеатрѣ она сидитъ, въ первомъ ряду... Вонъ она... Вонъ толстая дама въ желтомъ платьѣ съ одной стороны, асъ другой свободное мѣсто.. А вамъ зачѣмъ?
— Такъ... Можетъ, я подойду къ ней во время дѣйствія и еще разъ обругаю, а, если будетъ удобно, ударю чѣмъ
нибудь, либо наступлю ей на ногу.
— Да будетъ вамъ!. Какой вы, однако, злой и женоненавистникъ, Иванъ Меркуловичъ!..
— Всѣхъ-бы ихъ я утопилъ! — прохрипѣлъ тотъ и взялся за бинокль,—занавісъ поднялся.
Послѣдній актъ пьесы былъ очень интересенъ, а кремѣ того въ немъ появилась прехорошенькая актрисочка, и нѣжный сердцемъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ, вооружившесь тоже биноклемъ, смотрѣлъ на сцену, не отрывая глазъ.
Товарищъ его взглянулъ на него, остсрсжно поднялся, скользнулъ ужомъ—и черезъ минутку сидѣлъ уже рядомъ съ хирсшеньксю дамочкею, которою хотѣла улграь.
Она съ испугомъ взглянула на него -и слегка отодвинулась.
— Не сердитесь!—шепнулъ ей мрачный человѣкъ.—Я напугалъ васъ?.. Ну, простите.. Прощаете?..
Ему отвѣтили улыбкою и чарующимъ взглядомъ.
— А зачѣмъ вы такой сердитый?—спуосили у кого.
— Печень у меня болитъ... Впрочемъ, я сердитый только съ сердитыми, а ежели кто добръ, ласковъ, такъ я не сердитъ... Васъ какъ зовутъ?.. — А зачѣмъ вамъ?..
— Затѣмъ, чтобы называть по имени... Вѣра Ивановна, что-ли?..
Хорошенькая засмѣялась.
— Совсѣмъ не Вѣра Ивановна, а Клавдія Степановна!— отвѣтила она.
— Это тоже хорошо... Вы здѣсь одна, КлавдіяСтепановна? — Одна...
Спектакль окончился.
Ѳедоръ Ѳедоровичъ, не найдя рядомъ съ собою пріятеля, съ которымъ условился ужинать, отправился къ вѣшал
камъ и, предъявивъ номерокъ отъ платья капельдинеру, спросилъ:
— А гдѣ-же господинъ въ енотовой шубѣ и въ ушастой шапкѣ, который пришелъ со мною?
— Они уѣхали съ дамою-съ, — отвѣтилъ капельдинеръ. Ѳедоръ Ѳедоровичѣ надѣлъ шинель, далъ двугривенный
на чай и поѣхалъ ужинать одинъ, думая дорогою: „ахъ, не убилъ-бы этотъ злой женоненавистникъ эту хорошенькую дамочку!..“
Лордъ Ремингтонъ.
— Милостивый государь, мой мужъ не такъ воспитанъ, чтобы имѣть свое имущество! Не только все имущество здѣсь, но и самъ мужъ принадлежитъ безраздѣльно одной лишь мнѣ!..
— Какова штраннова парадки увъ Москвѣ: не имѣя ни малѣйшаго права на это, я считаюсь, однако, шубнымъ врачемъ, а когда назвался литераторомъ, написавъ увъ гажетѣ пять разныхъ опроверженій и баллотировался въ дѣйствительные члены художественнаго кружка, такъ меня прокатили па „вороныхъ“ !..
— Гдѣ, гдѣ она? — оживая, спросилъ пріятель Ивана Меркуловича.
— Вонъ... Высматриваетъ себѣ жертву и непремѣнно найдетъ... Отыщется среди всѣхъ этихъ идіотовъ какой-ни
будь идіотъ въ квадратѣ, въ «кубѣ и попадетъ къ ней въ лапы!.. Сперва—тройка, ужинъ у „Яра“, потомъ поднесе
ніе брилліантовъ, потомъ растрата, подлегъ, преступленіе и въ концѣ либо петля, либо ссылка въ мѣста болѣе или менѣе отдаленныя!.. Я-бы такихъ сквозь строй гонялъ. Ишь, ходитъ, высматриваетъ... Вотъ не угодно-ли вамъ, любезный мой Ѳедоръ Ѳедоровичъ, подойти къ ней и познакомиться?.. Идите, если желаете, въ каторгу!..
— Каторги я не боюсь, а только не смѣю я... Очень я робокъ, застѣнчивъ... Я много теряю изт-за сгоей прокля
той застѣнчивости, Иванъ Меркуловичъ, много!.. А очень
мнѣ хочется подойти, очень!.. Она мила до безконечности, и, кажется, довольно доступная,—я видѣлъ, какъ ова довѣрчиво и ласково, и съ улыбкою смотрѣла на тѣхъ, которые ею любовались...
— Да?—спросилъ Иванъ Меркуловичъ и прищурился на мелькающую вдали хорошенькую,
— Да .. Не будь я такъ застѣнчивъ, я подошелъ-бы къ ней и возможно, что она согласилась-бы поужинать со мною, прокатиться на тройкѣ... — Думаете?
— Увѣренъ!.. Ахъ, зачѣмъ я такъ позорно робокъ и застѣнчивъ!,.
— Ну, прокляните ее и идемъ на мѣсто,—звонятъ къ послѣднему акту...
Пріятели пошли.
— Вы не замѣтили, гдѣ сѣла крокодилица?—спросилъ Иванъ Меркуловичъ у пріятеля, когда они заняли мѣста во второмъ ряду,
— Кто?.. Какая „крокодилица?“ — удивился Ѳедоръ Ѳедоровичъ.
— Ну, эта вотъ... съ бархатными глазами...
— Видѣлъ,—въ амфитеатрѣ она сидитъ, въ первомъ ряду... Вонъ она... Вонъ толстая дама въ желтомъ платьѣ съ одной стороны, асъ другой свободное мѣсто.. А вамъ зачѣмъ?
— Такъ... Можетъ, я подойду къ ней во время дѣйствія и еще разъ обругаю, а, если будетъ удобно, ударю чѣмъ
нибудь, либо наступлю ей на ногу.
— Да будетъ вамъ!. Какой вы, однако, злой и женоненавистникъ, Иванъ Меркуловичъ!..
— Всѣхъ-бы ихъ я утопилъ! — прохрипѣлъ тотъ и взялся за бинокль,—занавісъ поднялся.
Послѣдній актъ пьесы былъ очень интересенъ, а кремѣ того въ немъ появилась прехорошенькая актрисочка, и нѣжный сердцемъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ, вооружившесь тоже биноклемъ, смотрѣлъ на сцену, не отрывая глазъ.
Товарищъ его взглянулъ на него, остсрсжно поднялся, скользнулъ ужомъ—и черезъ минутку сидѣлъ уже рядомъ съ хирсшеньксю дамочкею, которою хотѣла улграь.
Она съ испугомъ взглянула на него -и слегка отодвинулась.
— Не сердитесь!—шепнулъ ей мрачный человѣкъ.—Я напугалъ васъ?.. Ну, простите.. Прощаете?..
Ему отвѣтили улыбкою и чарующимъ взглядомъ.
— А зачѣмъ вы такой сердитый?—спуосили у кого.
— Печень у меня болитъ... Впрочемъ, я сердитый только съ сердитыми, а ежели кто добръ, ласковъ, такъ я не сердитъ... Васъ какъ зовутъ?.. — А зачѣмъ вамъ?..
— Затѣмъ, чтобы называть по имени... Вѣра Ивановна, что-ли?..
Хорошенькая засмѣялась.
— Совсѣмъ не Вѣра Ивановна, а Клавдія Степановна!— отвѣтила она.
— Это тоже хорошо... Вы здѣсь одна, КлавдіяСтепановна? — Одна...
Спектакль окончился.
Ѳедоръ Ѳедоровичъ, не найдя рядомъ съ собою пріятеля, съ которымъ условился ужинать, отправился къ вѣшал
камъ и, предъявивъ номерокъ отъ платья капельдинеру, спросилъ:
— А гдѣ-же господинъ въ енотовой шубѣ и въ ушастой шапкѣ, который пришелъ со мною?
— Они уѣхали съ дамою-съ, — отвѣтилъ капельдинеръ. Ѳедоръ Ѳедоровичѣ надѣлъ шинель, далъ двугривенный
на чай и поѣхалъ ужинать одинъ, думая дорогою: „ахъ, не убилъ-бы этотъ злой женоненавистникъ эту хорошенькую дамочку!..“
Лордъ Ремингтонъ.