когда Церберъ уже положительно отказывался отъ исполненія своей прямой обязанности и Ермолаичу самому доводилось принимать холодную ванпу.
Вотъ Ермолаичъ примѣрилъ шомполъ, прикинулъ па глазъ, немного подстрогалъ—и готово. Затѣмъ мас
сивная Фигура Ермолаича выпрямилась и потянулась, раскрывъ при этомъ внушительныхъ размѣровъ ротъ, изъ котораго не замедлилъ вылетѣть неясный звукъ, обыкновенно предшествующій выраженію Ермолаича: »тапере-бы важнымъ манеромъ семь часовъ на боко
вую...» Но Ермолаичъ на боковую не отправился, а сталъ что-то глубокомысленно соображать, пока про
ходившій мимо пѣтухъ не вывелъ его изъ этого самоуглубленія своимъ хлопаньемъ крыльевъ и гром
кимъ «ку-ка-ре-ку». Ермолаичъ даже замѣтно осердился на эту неделикатную выходку пѣтуха, швырнувъ въ него попавшимся подъ руку комкомъ земли, па что тотъ въ свою очередь заявилъ неудовольствіе громкимъ кудахтаньемъ.
Ты, Ермолаичъ, на куръ начипаешъ охотиться, посмѣялся я.
Штожь ему окаянному кадыкъ-отъ драть куды не слѣдоваетъ! сердито сказалъ Ермолаичъ подходя къ моему окну.
— Какъ, куда?... спросилъ я.
Да эвдакъ... потому на челаэка не приходится ему кадыкъ-отъ драть, да хлопать крыльями... Таку, братъ, напасть на тебя накричитъ, што вѣкъ не челаэкъ
будешь, пояспилъ Ермолаичъ причину своего озлобленія противъ певиппаго крикуна.
На охоту видно задумалъ? Спросилъ я, указавъ на ружье въ рукахъ Ермолаича.
Звѣстно хто о чемъ, а нашъ братъ, охотникъ, объ единомъ замыселъ держитъ... Вотъ давеча встрѣлъ
мужика изъ Семкипа, говоритъ, па ихнемъ пруду страсть
што эфтой птицы, индо воды не видать, какъ подъ вечеръ насядетъ.—Важно катнуть туды—ужь были-бы съ добычей, добавилъ Ермолаичъ.
Поди, вралъ опъ, подзадорилъ я. Ермолаича
Съ чего-шь брехать-то ему? што за прибыль... Да супротивъ Семкина пруда птицы болѣ нигдѣ не сыс
кать,—эфто я доподлинно знаю самъ... Увѣрялъ Ермолаичъ.

— Значитъ, больше чѣмъ въ заморской палестипѣ, про которую ты недавно разсказывалъ?

— Ну тамъ, братъ, особь статья... къ примѣру сказать: страгусъ, аль друга кака птица и не суйся па ее съ такимъ струмептомъ, и Ермолаичъ указалъ па свою мѣшалку.

— Почему же? полюбопытствовалъ я.

— А потому по самому, што тебѣ ни въ жисть пи одного перушка не прошибить па ей, не токма убить; а опа тебя скорѣе склюнетъ все едино какъ червя... Што же, соловья баснями не кормятъ: въ Семкину то махнемъ штоль? нетерпѣливо добавилъ Ермолаичъ.
— За чѣмъ же дѣло?
— Да дѣло-то вишь за тобой, а я, самъ знаешь, завсегды готовъ: патроны и все какъ слѣдоваетъ припасъ...
— Ну такъ Барпаулову повѣстку дай, да и маршъ. — Эфто мы бѣглымъ шагомъ...
И Ермолаичъ поспѣшно зашагалъ къ Барпаулову, составлявшему третье лицо нашего охотничьяго тріумвирата. Наружность Барнаулова была довольно не
опредѣленнаго вида; о происхожденіи же его извѣстно только, что онъ принадлежалъ къ типу бывшихъ дво
ровыхъ людей. Прошедшій при барскомъ дворѣ всѣ состоянія, подобпо нѣкоему романтическому «Жильблазу де Сантильяна» и имѣвшій на челѣ своемъ мно
гіе шрамы, свидѣтельствовавшіе о грозныхъ временахъ прошедшаго владычества, Бариауловъ по свойству сво
ему былъ не менѣе пожалуй Ермолаича страстнымъ, только исключительно, ружейнымъ охотникомъ, всегда готовымъ по первому кличу Ермолаича явиться въ полномъ вооруженіи, не смотря па время и погоду.

II

Спустя нѣсколько часовъ послѣ описаннаго мпою разговора съ Ермолаичемъ нашъ тріумвиратъ въѣз
жалъ въ с. Семкино, безпорядоно вытянувшееся въ одну длинную улицу вдоль берега огромнаго мельничнаго пруда, въ густыхъ камышахъ котораго водилось множество утокъ. Въ началѣ улицы, па пригоркѣ возвы
шалась незатѣйливой архитектуры и миніатюрныхъ размѣровъ церковь, предъ которою крестьянскія избы почтительно отступили и тѣмъ оброзавали площадку— цептръ деревенской жизпи, гдѣ обыкновенно нельзя не замѣтить пятистѣннаго съ крылечкомъ дома приходскаго священника, павѣса съ лубочною вывѣскою: «тарговля разпыихъ тавароФъ», непременно какой иибудь чернички и необходимое «распивошпо и навыносъ», съ мотающейся на длинномъ шестѣ красной тряпицей, вѣроятно свидѣ
тельствующей о не совсѣмъ смирномъ положеніи во время распивочнаго.
Мы своимъ появленіемъ на улицѣ собрали десятковъ до двухъ рябятишекъ, которые разсматривали насъ какъ нѣчто необыкновенное и высказывали другъ другу свои предположенія относительно нашего вооруженнаго появленія въ ихъ селѣ. Эта демонстрація, слѣдуя за пами вдоль улицы, прогрессивно увеличивалась и вскорѣ