тутъ глыбоко, а одинъ и въ эфтомъ кораблѣ можетъ дѣвствовать. Эвдакимъ манеромъ и зададимъ трезвону...
Распоряженіе Ермолаича было немедленно приведено въ исполненіе. Самъ онъ и Барнауловъ, по грудь въ водѣ, отправились камышами вдоль берега, а мнѣ было предоставлено плыть въ лодкѣ и держаться параллельно съ первыми.
Началась ружейная канонада и эхо повторяло каждый выстрѣлъ. Испуганныя утки поднимались подъ выстрѣ
лами нашихъ трехъ двухстволокъ и многимъ изъ нихъ не суждено было болѣе летать; а тѣ, которыя ускользали изъ подъ перекрестнаго огня, кружились надъ прудомъ и тутъ же опускались опять, подвергая себя вто
ричной опасности. Вообще дичи было много и она, какъ видно, привыкла къ мирной жизни, потому что вела себя въ отношеніи къ намъ, своимъ злѣйшимъ врагамъ, крайне довѣрчиво и неопытно. Этимъ въ особенности воспользовались Ермолаичъ и Барнауловъ и просто свирѣпствовали, подобно туркамъ на Балканскомъ полуостровѣ.
правленіемъ утинаго семейства, спасающагося бѣгствомъ по камышамъ,—лѣвѣй... на прогалину смотри...
Испуганная близостью преслѣдователей, выплывшая случайно на чистое отъ зарослей мѣсто, мать семейства поднималась, оставляя на произволъ своихъ дѣтенышей, но тутъ Ермолаичъ произносилъ свое неумолимое: «жарь!» и два убійственныхъ трахъ-трахъ слѣдовали почти еди
новременно, слѣдствіемъ которыхъ были убитыя наповалъ или раненыя птицы.(Послѣднія обыкновенно не такъ-то скоро даются въ руки и до послѣдней капли силъ ста
раются спастись отъ вражескихъ рукъ; но Ермолаичъ съ неутомимостью хорошей лягавой собаки преслѣдо
валъ нырявшихъ и увертывавшихся «подсѣченныхъутокъ и утятъ.
— Эхъ, да кабы собаку заправскую, сичасъ зло
вила-бъ, а съ эфтимъ старымъ балбесомъ—наказанье чистое!—жаловался Ермолаичъ па отупѣвшаго Цербера, который отъ поощрительныхъ пинковъ и шомпола раз
судилъ скрыться куда-то въ кусты й не принимать своего участія въ охотѣ.—Иванычъ! держи, держи пожалуйста, къ тебѣ кажись пошли! умолялъ Ермолаичъ.
— Да брось ты пожалуйста, увѣщевалъ Барнауловъ,— ей-богу, только одно время проводишь...
— Ну ужь, братъ, шалишь: эфто штобъ зарядъ запапрасно пропалъ—пикогды ни бывало.
И въ концѣ своего преслѣдованія Ермолаичъ попалъ въ обрывъ и началъ топуть, но по близости былъ я
въ байдарѣ, которая поспѣшила принять Ермолаича на буксиръ.
— Вотъ грѣхъ-то, братцы! говорилъ Ермолаичъ, выбравшись на материкъ.—Случись евдакъ одному, ну и пропалъ ни за понюхъ табаку...
— Эфтимъ не шутютъ! обидчиво произнесъ Ермолаичъ,—потому грѣхъ-отъ да бѣда съ кѣмъ не живутъ.
Ну, кажись и довольно,—натѣшились; вонъ у меня и мѣшалка па печку просится,—указывалъ онъ на свою мокрую двухстволку, съ которой неразлученъ былъ онъ въ критическую минуту.
ІV
Солнце уже спустилось за горизонтъ и стало замѣтно темнѣть, когда мы пристали къ тому мѣсту берега, которымъ заканчивался задній дворъ «Василь Хеедотыча».
Еще издали на этомъ мѣстѣ берега намъ замѣтны были три темнѣвшіяся Фигуры и, подъѣзжая ближе, въ одной изъ нихъ, мы узнали нашего хозяина, державшаго сзади какого-то очень страннаго на видъ ста
рика, который видимо старался вырваться изъ крѣпкихъ рукъ, охватившихъ его; рядомъ съ послѣднимъ стояла мордовка, судя по костюму, и дѣлала какіе-то таин
ственные знаки по направленію къ потухавшей вечерней зарѣ. Странность и таинственность всей этой обстановки сильно заинтересовала насъ, и мы, высадившись на бе
регъ, направились было къ таинственной группѣ, но «Василь Хеедотычъ» убѣдительнѣйшимъ жестомъ просилъ не подходить.
— Эфто штой-то не спроста... почти шопотомъ произнесъ Ермолаичъ, остановившись въ нерѣшимости на полпути къ предмету своего любопытства.
Но вскорѣ загадка объяснилась. Старика, не смотря на сильныя его сопротивленія и съ помощью еще дю
жаго парня, Василій Ѳедотычъ увелъ въ стоявшую тутъ неподалеку баню, гдѣ его содержали прикованнымъ,
такъ какъ старикъ оказался умалишеннымъ, т. е. «спорченнымъ», по выраженію самого Василія Ѳедотыча.
— Вотъ, други вы мои, напасть какая, говорилъ онъ намъ,—почитай цѣльный годъ таперя маюсь съ батькой (помѣшанный былъ отецъ Василія Ѳедотыча).
— Вихорь стало дурной пахнулъ,—«политично» вступилъ въ разговоръ Ермолаичъ.
— Звѣстно спортили... Есть тамъ на концѣ улицы такой негодный челаэкъ, штобъ ему въ таръ-тарары
провалиться,—боязливо осматриваясь по сторонамъ, пожелалъ хозяинъ.—Старикъ-отъ вишь былъ вынимши, ну и согруби штой-то ему; а тотъ: смотри, говоритъ
Распоряженіе Ермолаича было немедленно приведено въ исполненіе. Самъ онъ и Барнауловъ, по грудь въ водѣ, отправились камышами вдоль берега, а мнѣ было предоставлено плыть въ лодкѣ и держаться параллельно съ первыми.
Началась ружейная канонада и эхо повторяло каждый выстрѣлъ. Испуганныя утки поднимались подъ выстрѣ
лами нашихъ трехъ двухстволокъ и многимъ изъ нихъ не суждено было болѣе летать; а тѣ, которыя ускользали изъ подъ перекрестнаго огня, кружились надъ прудомъ и тутъ же опускались опять, подвергая себя вто
ричной опасности. Вообще дичи было много и она, какъ видно, привыкла къ мирной жизни, потому что вела себя въ отношеніи къ намъ, своимъ злѣйшимъ врагамъ, крайне довѣрчиво и неопытно. Этимъ въ особенности воспользовались Ермолаичъ и Барнауловъ и просто свирѣпствовали, подобно туркамъ на Балканскомъ полуостровѣ.
— Вотъ, вотъ... смотри лѣвѣй, громкимъ, шипящимъ шопотомъ говорилъ Ермолаичъ, слѣдя за на
правленіемъ утинаго семейства, спасающагося бѣгствомъ по камышамъ,—лѣвѣй... на прогалину смотри...
Испуганная близостью преслѣдователей, выплывшая случайно на чистое отъ зарослей мѣсто, мать семейства поднималась, оставляя на произволъ своихъ дѣтенышей, но тутъ Ермолаичъ произносилъ свое неумолимое: «жарь!» и два убійственныхъ трахъ-трахъ слѣдовали почти еди
новременно, слѣдствіемъ которыхъ были убитыя наповалъ или раненыя птицы.(Послѣднія обыкновенно не такъ-то скоро даются въ руки и до послѣдней капли силъ ста
раются спастись отъ вражескихъ рукъ; но Ермолаичъ съ неутомимостью хорошей лягавой собаки преслѣдо
валъ нырявшихъ и увертывавшихся «подсѣченныхъутокъ и утятъ.
— Эхъ, да кабы собаку заправскую, сичасъ зло
вила-бъ, а съ эфтимъ старымъ балбесомъ—наказанье чистое!—жаловался Ермолаичъ па отупѣвшаго Цербера, который отъ поощрительныхъ пинковъ и шомпола раз
судилъ скрыться куда-то въ кусты й не принимать своего участія въ охотѣ.—Иванычъ! держи, держи пожалуйста, къ тебѣ кажись пошли! умолялъ Ермолаичъ.
— Да брось ты пожалуйста, увѣщевалъ Барнауловъ,— ей-богу, только одно время проводишь...
— Ну ужь, братъ, шалишь: эфто штобъ зарядъ запапрасно пропалъ—пикогды ни бывало.
И въ концѣ своего преслѣдованія Ермолаичъ попалъ въ обрывъ и началъ топуть, но по близости былъ я
въ байдарѣ, которая поспѣшила принять Ермолаича на буксиръ.
— Вотъ грѣхъ-то, братцы! говорилъ Ермолаичъ, выбравшись на материкъ.—Случись евдакъ одному, ну и пропалъ ни за понюхъ табаку...
— За то водяному закуска была бы отличная-съ! подсмѣивался Барнауловъ.
— Эфтимъ не шутютъ! обидчиво произнесъ Ермолаичъ,—потому грѣхъ-отъ да бѣда съ кѣмъ не живутъ.
Ну, кажись и довольно,—натѣшились; вонъ у меня и мѣшалка па печку просится,—указывалъ онъ на свою мокрую двухстволку, съ которой неразлученъ былъ онъ въ критическую минуту.
ІV
Солнце уже спустилось за горизонтъ и стало замѣтно темнѣть, когда мы пристали къ тому мѣсту берега, которымъ заканчивался задній дворъ «Василь Хеедотыча».
Еще издали на этомъ мѣстѣ берега намъ замѣтны были три темнѣвшіяся Фигуры и, подъѣзжая ближе, въ одной изъ нихъ, мы узнали нашего хозяина, державшаго сзади какого-то очень страннаго на видъ ста
рика, который видимо старался вырваться изъ крѣпкихъ рукъ, охватившихъ его; рядомъ съ послѣднимъ стояла мордовка, судя по костюму, и дѣлала какіе-то таин
ственные знаки по направленію къ потухавшей вечерней зарѣ. Странность и таинственность всей этой обстановки сильно заинтересовала насъ, и мы, высадившись на бе
регъ, направились было къ таинственной группѣ, но «Василь Хеедотычъ» убѣдительнѣйшимъ жестомъ просилъ не подходить.
— Эфто штой-то не спроста... почти шопотомъ произнесъ Ермолаичъ, остановившись въ нерѣшимости на полпути къ предмету своего любопытства.
Но вскорѣ загадка объяснилась. Старика, не смотря на сильныя его сопротивленія и съ помощью еще дю
жаго парня, Василій Ѳедотычъ увелъ въ стоявшую тутъ неподалеку баню, гдѣ его содержали прикованнымъ,
такъ какъ старикъ оказался умалишеннымъ, т. е. «спорченнымъ», по выраженію самого Василія Ѳедотыча.
— Вотъ, други вы мои, напасть какая, говорилъ онъ намъ,—почитай цѣльный годъ таперя маюсь съ батькой (помѣшанный былъ отецъ Василія Ѳедотыча).
— Вихорь стало дурной пахнулъ,—«политично» вступилъ въ разговоръ Ермолаичъ.
— Звѣстно спортили... Есть тамъ на концѣ улицы такой негодный челаэкъ, штобъ ему въ таръ-тарары
провалиться,—боязливо осматриваясь по сторонамъ, пожелалъ хозяинъ.—Старикъ-отъ вишь былъ вынимши, ну и согруби штой-то ему; а тотъ: смотри, говоритъ