БОЛОТНАЯ ТИНА


ОЧЕРКЪ ИЗЪ УҌЗДНЫХЪ НРАВОВЪ М. Е. Политковской.
(Окончаніе).
V
ПЕДАГОГИЧЕСКІЙ ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ.
Дѣвицы Ѳеоктистовы уже съ мѣсяцъ какъ поступили въ Зинину школу, а, глядя на нихъ, и другія купеческія дочки стали наполнять классныя скамейки маленькаго домика. Зина была въ восхищеніи: такого успѣха она и во снѣ не воображала.
Въ одно утро, когда классъ начался, и дѣвицы очень внимательно и съ довольными лицами слушали лекцію
своей учительницы, въ комнату вкатилась шарообразная головиха, вся красная и впопыхахъ.
Не поздоровавшись съ хозяйкой, она кликнула дочерей: — Домой!... сейчасъ домой!... Папаша ие приказалъ вамъ сюда ходить!... Вотъ вамъ деньги за мѣсяцъ, мамзель! обратилась она къ Зинѣ и бросила на столъ четвертную.—Годится вашей сестрѣ на приданое, когда исправпикъ овдовѣетъ.
Вслѣдъ за головихой явились и другія матери: всѣ спѣшили увезти дочерей, не скупясь на дерзости, отъ которыхъ съ бѣдняжкой учительницей сдѣлалась истерика... Школа опустѣла.
Вечеромъ Зина лежала въ постелѣ, блѣдная, разбитая горемъ а стыдомъ. Наташа ходила по комнатѣ въ сильномъ .гнѣвѣ.
— Подлецъ Корновъ! это онъ мпѣ мститъ за то, что я дала ему оплеуху, когда онъ засталъ меня одну у Наркиза Ивановича да вздумалъ ко мнѣ лѣзть съ своими поцѣлуями!... Жалко, что Наркизъ Ивановичъ этого не знаетъ, а не хотѣла его разстраивать, а то бы онъ съ нимъ раздѣлался... А впрочемъ не.стоитъ того!...


Я болотинскими мнѣніями не дорожу... завтра же меня здѣсь не будетъ!...


— Что ты говоришь, Natalie?... Куда же ты хочешь уѣхать?... Ради Бога, не дѣлай глупостей; все это устроится, пріѣдетъ Владиміръ и послѣ вашей свадьбы общество убѣдится, что Корцовъ сплетникъ, угова
ривала Зина, хотя сама не надѣялась на счастливый исходъ такой скандальной исторіи.
— Съ Владиміромъ я покончила и отказала ему въ
письмѣ... да если бы я и не отказала, то вѣрно онъ, послѣ такой огласки, не взялъ бы скомпрометированной дѣвушки... Лучше самой отступиться, чѣмъ перевести позоръ покинутой невѣсты! отвѣчала она.
Не смотря на просьбы и слезы сестры, Наташа уѣхала. Еруслановъ взялъ отпускъ и тоже уѣхалъ, на вопросы отвѣчая, что ѣдетъ навѣстить больную дочку... И день,
и ночь проводя въ ужасной тревогѣ возлѣ постели ребенка, напрасно жена ждала своего невѣрнаго мужа... Дѣвочкѣ становилось хуже... Еруслановъ хлопоталъ объ устройствѣ швейнаго магазина для прекрасной Natalie. Наконецъ исполнилась ея завѣтная мечта и вывѣска: «Мужское бѣлье, готовое и на заказъ» привлекала множество заказчиковъ, которые скоро превра
тились въ интимныхь друзей. Наконецъ исправникъ возвратился въ Болотинскъ и разсказалъ знакомымъ, что дочка его умерла, но къ сожалѣнію онъ ужь не засталъ ее въ живыхъ.
— Дѣла меня задержали въ М. и я опоздалъ,—печально добавилъ онъ.—А propos, Аполинарія Максимовна! я слышалъ, что вы продаете корову: одна моя знакомая просила меня купить,—тутъ же обратился онъ къ львицѣ.
— Это онъ своей Наташкѣ обѣщалъ подарить! шепнуль ей Корновъ.
Корова была крупная, голландской породы и ею часто восхищалась Наташа. Аполинарія Максимовна уступила ее за хорошую цѣну и Еруслановъ командировалъ сотскаго пѣшкомъ за 60 верстъ съ четвероногимъ подаркомъ къ своей «Ъіеп-аішёе». Эта интрига кончи
лась какъ всѣ ей подобныя: исправника замѣнилъ
какой-то гвардеецъ, а послѣ него занялъ мѣсто «аті du соеиг» богатый купецъ... Natalie закинула швей
ную машину и перебралась на отлично-меблированную квартиру. У ней завелись лошади, экипажъ-, дорогіе наряды... и очень большой кругъ знакомства...
Школа не совсѣмъ упала, благодаря стараніямъ предсѣдателя болотинской управы: онъ убѣдилъ головиху и другихъ маменекъ, объяснивъ имъ, что Зина не виновата въ шалостяхъ своей сестры; къ тому же Наташа оставила Болотинскъ и долго не знали, гдѣ
она и чѣмъ занимается. Репутація учительницы была безупречна и, не смотря на бдительный надзоръ болотинскихъ сплетницъ, ни одна изъ нихъ ие имѣла осно
ванія бросить въ нее камнемъ; пришлось отдать справедливость, что она «дѣвица честная и скромная». Жизнь Зины вошла въ прежнюю колею, но она тосковала: пропала ея вѣра въ людей и въ счастіе... Одиночество давило ее, и только усилешшя заняпія заглушали сер


дечное горе... Такъ прошло болѣе года. Объ Ольшия