люди громче и веселѣе говорятъ, и въ отворенное окно чистымъ да свѣжимъ воздухомъ тянетъ въ душное, за
купоренное зимнее жилище. Сердце шибче бьется, кровь
быстро циркулируетъ въ жилахъ, и всѣ чувства, и всѣ мысли дѣлаются точно иныя; онѣ дышатъ сердечностію и душевной прямизной; и даже человѣку несчастному въ это время дѣлается какъ-то легче, потому что куда онъ ни оглянется, все веселитъ его взоръ и невольно Отвлекаетъ мысли его отъ житейскихъ невзгодъ.
А посмотришь въ это время въ лѣсахъ да въ садахъ что за дѣятельность идетъ: птицы и птички гнѣздышки Ньютъ, наеѣкомые неутомимо строятъ свои временныя жилища, многолѣтніе зимніе цвѣты не по днямъ, а точно но часамъ украшаютъ свои вѣнчики разнообраз
ными и разноцвѣтными лепестками; а хмѣль, точно боящійся, что ему мало пожить на свѣтѣ до перваго мороза, давно уже изъ своихъ красныхъ отпрысковъ пастилъ плети и на глазахъ ползетъ то по жердямъ, то по ивняку, украшаясь своими красивыми листьями.
Да, обаятельно это время для человѣка, который привыкъ наблюдать природу не изъ раствореннаго окна,
ощда онъ, какь въ самую узкую щель, смотритъ на безконечную дѣятельность творчества, видя только то, что веселитъ его глазъ, но теряя при этомъ бездну умственнаго наслажденія, потому что непонятно ему,
какая великая, повергающая въ прахъ умъ человѣка идетъ махинація даже въ первомъ лопнувшемъ бутонѣ цвѣтка.
Додъ вліяніемъ такихъ-то идей я сидѣлъ на берегу болота, гдѣ разрабатывался мой торФъ.
Вечерѣло.
ТорФокопы, окончивъ свои работы, толпами да съ пѣснями спѣшатъ поскорѣе поужинать да крѣпко и сладко уснуть послѣ тяжелаго дневнаго труда.
Говоръ и хохотъ ихъ па время точно оживилъ пустыню, въ которую я былъ брошешь волею судебъ; но вотъ не прошло и часу, какъ утихъ и успокоился трудящійся людъ.
Полная луна, единственная свидѣтельница моихъ думъ, плавно плыветъ по горизонту и мягко освѣщаетъ всѣ окружающіе предметы своимъ Фосфорическимъ свѣтомъ.
Въ воздухѣ тепло, кругомъ царствуегъ тишь, которая и нарушается развѣ только тѣмъ, что въ ближней землянкѣ всхрапнетъ торфокопъ, или птица буіай, всу
нувъ свой носъ въ воду, испускаетъ звуки точно ре
вущій быкъ, а то кругомъ сладостно тихо. И думамъ нѣтъ конца, потому что думается легко!
Да и въ самомъ дѣлѣ, чего не передумаешь въ эту пору? Вотъ уже и мѣсяцъ всплылъ высоко и подулъ легкій, теплый, утренній вѣтерокъ, а все спать не хо
чется; кажется, занѣмѣлъ бы, умеръ бы въ своихъ сладкихъ думахъ.
Вотъ какъ увлекательно дѣйствуютъ на умъ и душу человѣка силы, воскрешающія и обновляющія природу, какъ будто бы умершую во время зимы.
Я не замѣтилъ, какъ пролетѣло время, когда уже 8ардѣлся востокъ, и съ нетерпѣніемъ сталъ ждать того момента, когда блеснутъ первые лучи восходящаго солнца и магически разбудятъ спящій, точно временно умершій, міръ. До вотъ блеснули первые лучи. Цѣлая туча во
ронъ, галокъ, гайвороновъ и прочей птицы, пробужденная ими, съ криками, точно съ утренней молитвой, бросивъ свои гнѣзда и насѣсты, поднялись надъ сосѣднимъ дубнякомъ и, немного покружившись въ воз
духѣ надъ вершяпами деревъ, чтобы расправить свои крылья, разнеслась въ разныя стороны на добычу.
Не прошло и минуты, какъ на наше болото прилетѣли мои лыбимцы аисты, издалека еще примѣтные по своей бѣлой одеждѣ и краснымъ носамъ. Вотъ надъ самой моей головой, плавно махая крыльями, проле
тѣла цапля. Гдѣ-то въ высотѣ курлычатъ журавли. Вокругъ меня кишатъ насѣкомые, изъ которыхъ нѣко
торые всползутъ на стебелекъ и нѣсколько секундъ смотрятъ на востокъ и, поводя своими усиками, точно спрашиваютъ: дѣйствительно ли наступило утро? И убѣдившись, что это вѣрно, быстро спускаются въ траву, чтобы опять начать свой безъустанный трудъ, приготовляя жилище и пищу для своей генераціи.
А тутъ уже и ТорФокопы встаютъ, кто умывается, а кто, умывшись и обратясь на востокъ, молится Богу; а позаботливѣе и пораньше вставшіе всѣ заняты дѣ
ломъ: кто тачку чинитъ, кто натачиваетъ заступъ, а другіе одежу латаютъ. Оглянешься назадъ, а тамъ дымъ голубою струею столбомъ подымается въ спокой
номъ воздухѣ прямо къ самому небу,—это кашеварка завтракъ разогрѣваетъ; однимъ словомъ, куда ни посмотришь, все пробудилось и наступилъ ликующій весенній день.
Послѣ завтрака, отправивъ торфокоповъ на урочный трудъ, я обыкновенно осматривалъ работы; а потомъ до сильнаго жару, когда лучи солнца чуть не перпен
дикулярно падаютъ па землю, бродилъ по всему берегу, собирая различныя растенія для своего гербаріума.
Разумѣется, ночь, проведенная безъ сна, усталость отъ экскурсіи, загоняли меня наконецъ въ мою про
хладную землянку, гдѣ я, выпивъ нѣсколько стакановъ холоднаго молока, подъ вліяніемъ самыхъ наипріятнѣй
шихъ грезъ засыпалъ самымъ сладкимъ сномъ, пока не спадетъ жаръ и кашеварка не разбудитъ меня къ обѣду.
II
Наступалъ какой-то праздникъ; почему, зная, что завтра не будетъ работъ, я просидѣлъ на любимомъ мною берегу дольше обыкновеннаго, слѣдовательно и
всталъ позднѣе, не смотря, или точнѣе выражаясь, не слыша пѣсевь торФокоповъ, которыя лились одна за другой и стройными аккордами далеко разносились по необозримому пространству безконечной степи.
Вѣроятно онѣ долго убаюкивали бы меня, если-бъ хлопцы не затянули заунывную, но полную могучаго чувства пѣсню.
Въ просоньяхъ еще я долго прислушивался къ стройнымъ и задушевнымъ звукамъ родной пѣсни и отъ наслажденія, которое я испытывалъ, меня какое-то онѣмѣніе взяло,-—не хочется пробудиться, кажется такъ бы и лежалъ да и лежалъ въ подобномъ полузабытьи,
да вѣчно и безъ конца слушалъ бы, какъ въ словѣ и въ звукѣ выливается душа человѣка.
купоренное зимнее жилище. Сердце шибче бьется, кровь
быстро циркулируетъ въ жилахъ, и всѣ чувства, и всѣ мысли дѣлаются точно иныя; онѣ дышатъ сердечностію и душевной прямизной; и даже человѣку несчастному въ это время дѣлается какъ-то легче, потому что куда онъ ни оглянется, все веселитъ его взоръ и невольно Отвлекаетъ мысли его отъ житейскихъ невзгодъ.
А посмотришь въ это время въ лѣсахъ да въ садахъ что за дѣятельность идетъ: птицы и птички гнѣздышки Ньютъ, наеѣкомые неутомимо строятъ свои временныя жилища, многолѣтніе зимніе цвѣты не по днямъ, а точно но часамъ украшаютъ свои вѣнчики разнообраз
ными и разноцвѣтными лепестками; а хмѣль, точно боящійся, что ему мало пожить на свѣтѣ до перваго мороза, давно уже изъ своихъ красныхъ отпрысковъ пастилъ плети и на глазахъ ползетъ то по жердямъ, то по ивняку, украшаясь своими красивыми листьями.
Да, обаятельно это время для человѣка, который привыкъ наблюдать природу не изъ раствореннаго окна,
ощда онъ, какь въ самую узкую щель, смотритъ на безконечную дѣятельность творчества, видя только то, что веселитъ его глазъ, но теряя при этомъ бездну умственнаго наслажденія, потому что непонятно ему,
какая великая, повергающая въ прахъ умъ человѣка идетъ махинація даже въ первомъ лопнувшемъ бутонѣ цвѣтка.
Додъ вліяніемъ такихъ-то идей я сидѣлъ на берегу болота, гдѣ разрабатывался мой торФъ.
Вечерѣло.
ТорФокопы, окончивъ свои работы, толпами да съ пѣснями спѣшатъ поскорѣе поужинать да крѣпко и сладко уснуть послѣ тяжелаго дневнаго труда.
Говоръ и хохотъ ихъ па время точно оживилъ пустыню, въ которую я былъ брошешь волею судебъ; но вотъ не прошло и часу, какъ утихъ и успокоился трудящійся людъ.
Полная луна, единственная свидѣтельница моихъ думъ, плавно плыветъ по горизонту и мягко освѣщаетъ всѣ окружающіе предметы своимъ Фосфорическимъ свѣтомъ.
Въ воздухѣ тепло, кругомъ царствуегъ тишь, которая и нарушается развѣ только тѣмъ, что въ ближней землянкѣ всхрапнетъ торфокопъ, или птица буіай, всу
нувъ свой носъ въ воду, испускаетъ звуки точно ре
вущій быкъ, а то кругомъ сладостно тихо. И думамъ нѣтъ конца, потому что думается легко!
Да и въ самомъ дѣлѣ, чего не передумаешь въ эту пору? Вотъ уже и мѣсяцъ всплылъ высоко и подулъ легкій, теплый, утренній вѣтерокъ, а все спать не хо
чется; кажется, занѣмѣлъ бы, умеръ бы въ своихъ сладкихъ думахъ.
Вотъ какъ увлекательно дѣйствуютъ на умъ и душу человѣка силы, воскрешающія и обновляющія природу, какъ будто бы умершую во время зимы.
Я не замѣтилъ, какъ пролетѣло время, когда уже 8ардѣлся востокъ, и съ нетерпѣніемъ сталъ ждать того момента, когда блеснутъ первые лучи восходящаго солнца и магически разбудятъ спящій, точно временно умершій, міръ. До вотъ блеснули первые лучи. Цѣлая туча во
ронъ, галокъ, гайвороновъ и прочей птицы, пробужденная ими, съ криками, точно съ утренней молитвой, бросивъ свои гнѣзда и насѣсты, поднялись надъ сосѣднимъ дубнякомъ и, немного покружившись въ воз
духѣ надъ вершяпами деревъ, чтобы расправить свои крылья, разнеслась въ разныя стороны на добычу.
Не прошло и минуты, какъ на наше болото прилетѣли мои лыбимцы аисты, издалека еще примѣтные по своей бѣлой одеждѣ и краснымъ носамъ. Вотъ надъ самой моей головой, плавно махая крыльями, проле
тѣла цапля. Гдѣ-то въ высотѣ курлычатъ журавли. Вокругъ меня кишатъ насѣкомые, изъ которыхъ нѣко
торые всползутъ на стебелекъ и нѣсколько секундъ смотрятъ на востокъ и, поводя своими усиками, точно спрашиваютъ: дѣйствительно ли наступило утро? И убѣдившись, что это вѣрно, быстро спускаются въ траву, чтобы опять начать свой безъустанный трудъ, приготовляя жилище и пищу для своей генераціи.
А тутъ уже и ТорФокопы встаютъ, кто умывается, а кто, умывшись и обратясь на востокъ, молится Богу; а позаботливѣе и пораньше вставшіе всѣ заняты дѣ
ломъ: кто тачку чинитъ, кто натачиваетъ заступъ, а другіе одежу латаютъ. Оглянешься назадъ, а тамъ дымъ голубою струею столбомъ подымается въ спокой
номъ воздухѣ прямо къ самому небу,—это кашеварка завтракъ разогрѣваетъ; однимъ словомъ, куда ни посмотришь, все пробудилось и наступилъ ликующій весенній день.
Послѣ завтрака, отправивъ торфокоповъ на урочный трудъ, я обыкновенно осматривалъ работы; а потомъ до сильнаго жару, когда лучи солнца чуть не перпен
дикулярно падаютъ па землю, бродилъ по всему берегу, собирая различныя растенія для своего гербаріума.
Разумѣется, ночь, проведенная безъ сна, усталость отъ экскурсіи, загоняли меня наконецъ въ мою про
хладную землянку, гдѣ я, выпивъ нѣсколько стакановъ холоднаго молока, подъ вліяніемъ самыхъ наипріятнѣй
шихъ грезъ засыпалъ самымъ сладкимъ сномъ, пока не спадетъ жаръ и кашеварка не разбудитъ меня къ обѣду.
II
Наступалъ какой-то праздникъ; почему, зная, что завтра не будетъ работъ, я просидѣлъ на любимомъ мною берегу дольше обыкновеннаго, слѣдовательно и
всталъ позднѣе, не смотря, или точнѣе выражаясь, не слыша пѣсевь торФокоповъ, которыя лились одна за другой и стройными аккордами далеко разносились по необозримому пространству безконечной степи.
Вѣроятно онѣ долго убаюкивали бы меня, если-бъ хлопцы не затянули заунывную, но полную могучаго чувства пѣсню.
Въ просоньяхъ еще я долго прислушивался къ стройнымъ и задушевнымъ звукамъ родной пѣсни и отъ наслажденія, которое я испытывалъ, меня какое-то онѣмѣніе взяло,-—не хочется пробудиться, кажется такъ бы и лежалъ да и лежалъ въ подобномъ полузабытьи,
да вѣчно и безъ конца слушалъ бы, какъ въ словѣ и въ звукѣ выливается душа человѣка.