угощеніямъ и конца не было какъ для дивчатъ, такъ равно и для хлопцевъ.
— Старый съ панычемъ разгулялись! только и слышалось кругомъ; а все-то гульбище и обошлось мнѣ не болѣе трехъ рублей. Кончилась джеджера.
— А нуте, хлопцы! раздался звонкій голосъ Филиппа: теперь довольно: завтра надо рано вставать, сказалъ онъ.
— Правда, дѣдъ, правда! раздалось со всѣхъ сторонъ, и торФокопы, благодаря насъ за угощеніе, разошлись по своимъ землянкамъ на ночной покой.
III
Уже давно нѣжнымъ свѣтло-голубымъ Флеромъ отъ лучей взошедшей луны покрылась; уснувшая природа, а мы только что съ дѣдомъ съ гульбища возвращаемся въ мою землянку, въ которой старый всегда ночевалъ и въ отличіе передъ другими, и отъ того, что онъ своимъ яснымъ умомъ развлекалъ меня въ пустынѣ. Раз
болтаемся бывало и не замѣтимъ, какъ уже народъ всталъ и передъ работой спѣшитъ къ завтраку. Удивляемся, куда это ночь дѣлась? Точно муха пролетѣла!
Пришли въ землянку, стали ужинать чѣмъ Богъ послалъ; а дѣдъ между прочимъ съ иронической улыбкой спрашиваетъ меня:
— А съ какою дивчиною вы жартовали тамъ, на мельницѣ?
— Да съ обѣими! смѣючись, отвѣчалъ я ему.— Вѣдь ты знаешь мои жарты?
— Знаю, знаю! прервалъ онъ меня. —.Знаю, что вы па умѣ ничего поганаго не маете; а если спросилъ объ этомъ у васъ, такъ отъ того, что дивчата, которыя съ вами жартовали, мои родныя племяппицы!
— Вотъ какъ!... Такъ отчего же ты меня не познакомилъ съ ними прежде? невольно вырвалось у меня.
Старый усмѣхнулся и, помолчавъ немного, пристально взглянувъ на меня, сталъ говорить своимъ монотоннымъ манеромъ:
— Да прежде я васъ не зналъ... совсѣмъ не зналъ! Потомъ вижу, все наукой да наукой занимаетесь... все пишете что-то, ни съ одною дивчипою слова не скажете... мнѣ и жалко васъ стало... и думалось: познакомлю его съ своими племянницами для утѣхи, да по
томъ подумалъ: а что если изъ сего выйдетъ какая шібудь шкода?. . Не сердитесь, баринъ, я старъ, такъ и глупъ... Даже боялся больше всего, чтобы не позна
комились съ Настей: опа такая уродилась, что и работу, и все на свѣтѣ забудетъ, только хоть что нибудь ум
ненькое ей разсказывай, такъ и замретъ, слушая; а что запомнитъ, того уже вѣкъ не забудетъ... Вотъ какая памятливая!... А съ наробками все смѣется да дурнями ихъ обзываетъ за то, что женятся; а если услышитъ, что тамъ дивчина замужъ выходитъ, то за
смѣется а скажетъ: «вотъ еще одна съ ума сошла!» Ботъ какая дѣвка!... Сваталось за нее сколько,—пи за одного не пошла, не смотря даже па то, что за это и отецъ, и мать не разъ ее били... Лучше, говоритъ, петлю на шею, чѣмъ за какого нибудь урода въ неволю идти!... Вотъ какая!
Разсказъ дѣда чрезвычайно заинтересовалъ меня и я употребилъ всѣ усилія, чтобы поближе познакомиться съ Настею, и достигъ своей цѣли; мы съ ней цѣлые вечера проводили, споря при дѣдѣ, что она дурно дѣ
лаетъ, что замужъ нейдетъ, потому что ее Богъ за тѣмъ и на свѣтъ народилъ, чтобы матерью быть. До
казывалъ я ей, что родъ человѣческій совсѣмъ бы исчезъ съ лица земли, если бы всѣ послѣдовали ея примѣру;
но никакіе доводы, даже серьезныя замѣчанія дяди, ничто не поколебало ея убѣжденій. Опа только отговаривалась тѣмъ, что «одна голова не бѣдна», что «моя хата съ краю и я ничего не знаю». И крѣпко стояла за свою независимость и свободу.
Такъ и прошло дней десять въ безплодныхъ преніяхъ съ Настей, не измѣнившихъ ея убѣжденій ни на Іоту; такъ что самъ Филиппъ рѣшилъ, что «съ поганой дѣвкой словомъ ничего не сдѣлаешь».
Наступалъ полуденный жаръ, когда торФокопы, окончивъ свой обѣдъ, залегли въ землянкахъ переспать его; а мы со старымъ, лежа подъ вербой, мурлыкали чтото и уже совсѣмъ засыпали, какъ громогласное:
— Будьте здравы, панычу! Здорово, братъ!
точно пушечнымъ выстрѣломъ показалось намъ съ просонковъ, такъ что мы даже вскочили.
Оглянулись, а передъ нами стоялъ старый хохолъ, братъ Филиппа.
— Я къ вамъ, баринъ! началъ онъ.—Тутъ у васъ па болотѣ двѣ дочки мои работаютъ,такъ будьте ласковы, дайте мнѣ ихъ разсчетъ. Опѣ мнѣ дома оченно нужны!
Филиппъ молчалъ и не смотрѣлъ мнѣ въ глаза, значитъ съ вѣдома его былъ мпѣ сдѣланъ визитъ.
— Сдѣлай одолженіе, старикъ, сказалъ я,—ты знаешь, что я никого не удерживаю; позови ихъ въ мою землянку; а ты, Филиппъ, по биркѣ [(*)] сосчитай, сколько имъ. слѣдуетъ.
И самъ съ какимъ-то грустнымъ, безотчетнымъ чувствомъ пошелъ къ своей землянкѣ.
Нѣсколько минутъ прошло, а я точно ослѣпшій не могу въ рабочей книгѣ отыскать Приську да Настю, по Фамиліи Корболенко, когда въ мою землянку вошли старики съ дивчатами.
Сосчитались. Я отдалъ деньги. Распростились.
Филиппъ, опершись па кулаки, молча сидѣлъ, потягивая люльку. Я тоже молчалъ и не говорилъ ни слова, занятый думой, зачѣмъ этотъ старикъ, не дождавшись конца работъ, взялъ отъ меня своихъ дочерей.
А спросить о причинѣ у дѣда мнѣ первому не хотѣлось, потому что дѣйствительно меня интересовала Настя.
Вскорѣ торФокопы стали вставать и я, не сказавши ни слова, пошелъ на работы.
Вдругъ изъ-за землянки кто-то окликнулъ меня. Я оглянулся. Это была Настя.
Прощайте, баринъ! Меня насильно выдаютъ замужъ; значитъ навѣрное пропаду, такъ дайте на па
мять мнѣ одинъ цвѣточекъ изъ тѣхъ, которые я вамъ подарила. Они уже высушены у васъ, я сама видѣла;
[(*)]Палочка, на которой считаютъ число рабочихъ дней,
— Старый съ панычемъ разгулялись! только и слышалось кругомъ; а все-то гульбище и обошлось мнѣ не болѣе трехъ рублей. Кончилась джеджера.
— А нуте, хлопцы! раздался звонкій голосъ Филиппа: теперь довольно: завтра надо рано вставать, сказалъ онъ.
— Правда, дѣдъ, правда! раздалось со всѣхъ сторонъ, и торФокопы, благодаря насъ за угощеніе, разошлись по своимъ землянкамъ на ночной покой.
III
Уже давно нѣжнымъ свѣтло-голубымъ Флеромъ отъ лучей взошедшей луны покрылась; уснувшая природа, а мы только что съ дѣдомъ съ гульбища возвращаемся въ мою землянку, въ которой старый всегда ночевалъ и въ отличіе передъ другими, и отъ того, что онъ своимъ яснымъ умомъ развлекалъ меня въ пустынѣ. Раз
болтаемся бывало и не замѣтимъ, какъ уже народъ всталъ и передъ работой спѣшитъ къ завтраку. Удивляемся, куда это ночь дѣлась? Точно муха пролетѣла!
Пришли въ землянку, стали ужинать чѣмъ Богъ послалъ; а дѣдъ между прочимъ съ иронической улыбкой спрашиваетъ меня:
— А съ какою дивчиною вы жартовали тамъ, на мельницѣ?
— Да съ обѣими! смѣючись, отвѣчалъ я ему.— Вѣдь ты знаешь мои жарты?
— Знаю, знаю! прервалъ онъ меня. —.Знаю, что вы па умѣ ничего поганаго не маете; а если спросилъ объ этомъ у васъ, такъ отъ того, что дивчата, которыя съ вами жартовали, мои родныя племяппицы!
— Вотъ какъ!... Такъ отчего же ты меня не познакомилъ съ ними прежде? невольно вырвалось у меня.
Старый усмѣхнулся и, помолчавъ немного, пристально взглянувъ на меня, сталъ говорить своимъ монотоннымъ манеромъ:
— Да прежде я васъ не зналъ... совсѣмъ не зналъ! Потомъ вижу, все наукой да наукой занимаетесь... все пишете что-то, ни съ одною дивчипою слова не скажете... мнѣ и жалко васъ стало... и думалось: познакомлю его съ своими племянницами для утѣхи, да по
томъ подумалъ: а что если изъ сего выйдетъ какая шібудь шкода?. . Не сердитесь, баринъ, я старъ, такъ и глупъ... Даже боялся больше всего, чтобы не позна
комились съ Настей: опа такая уродилась, что и работу, и все на свѣтѣ забудетъ, только хоть что нибудь ум
ненькое ей разсказывай, такъ и замретъ, слушая; а что запомнитъ, того уже вѣкъ не забудетъ... Вотъ какая памятливая!... А съ наробками все смѣется да дурнями ихъ обзываетъ за то, что женятся; а если услышитъ, что тамъ дивчина замужъ выходитъ, то за
смѣется а скажетъ: «вотъ еще одна съ ума сошла!» Ботъ какая дѣвка!... Сваталось за нее сколько,—пи за одного не пошла, не смотря даже па то, что за это и отецъ, и мать не разъ ее били... Лучше, говоритъ, петлю на шею, чѣмъ за какого нибудь урода въ неволю идти!... Вотъ какая!
Разсказъ дѣда чрезвычайно заинтересовалъ меня и я употребилъ всѣ усилія, чтобы поближе познакомиться съ Настею, и достигъ своей цѣли; мы съ ней цѣлые вечера проводили, споря при дѣдѣ, что она дурно дѣ
лаетъ, что замужъ нейдетъ, потому что ее Богъ за тѣмъ и на свѣтъ народилъ, чтобы матерью быть. До
казывалъ я ей, что родъ человѣческій совсѣмъ бы исчезъ съ лица земли, если бы всѣ послѣдовали ея примѣру;
но никакіе доводы, даже серьезныя замѣчанія дяди, ничто не поколебало ея убѣжденій. Опа только отговаривалась тѣмъ, что «одна голова не бѣдна», что «моя хата съ краю и я ничего не знаю». И крѣпко стояла за свою независимость и свободу.
Такъ и прошло дней десять въ безплодныхъ преніяхъ съ Настей, не измѣнившихъ ея убѣжденій ни на Іоту; такъ что самъ Филиппъ рѣшилъ, что «съ поганой дѣвкой словомъ ничего не сдѣлаешь».
Наступалъ полуденный жаръ, когда торФокопы, окончивъ свой обѣдъ, залегли въ землянкахъ переспать его; а мы со старымъ, лежа подъ вербой, мурлыкали чтото и уже совсѣмъ засыпали, какъ громогласное:
— Будьте здравы, панычу! Здорово, братъ!
точно пушечнымъ выстрѣломъ показалось намъ съ просонковъ, такъ что мы даже вскочили.
Оглянулись, а передъ нами стоялъ старый хохолъ, братъ Филиппа.
— Я къ вамъ, баринъ! началъ онъ.—Тутъ у васъ па болотѣ двѣ дочки мои работаютъ,такъ будьте ласковы, дайте мнѣ ихъ разсчетъ. Опѣ мнѣ дома оченно нужны!
Филиппъ молчалъ и не смотрѣлъ мнѣ въ глаза, значитъ съ вѣдома его былъ мпѣ сдѣланъ визитъ.
— Сдѣлай одолженіе, старикъ, сказалъ я,—ты знаешь, что я никого не удерживаю; позови ихъ въ мою землянку; а ты, Филиппъ, по биркѣ [(*)] сосчитай, сколько имъ. слѣдуетъ.
И самъ съ какимъ-то грустнымъ, безотчетнымъ чувствомъ пошелъ къ своей землянкѣ.
Нѣсколько минутъ прошло, а я точно ослѣпшій не могу въ рабочей книгѣ отыскать Приську да Настю, по Фамиліи Корболенко, когда въ мою землянку вошли старики съ дивчатами.
Сосчитались. Я отдалъ деньги. Распростились.
Филиппъ, опершись па кулаки, молча сидѣлъ, потягивая люльку. Я тоже молчалъ и не говорилъ ни слова, занятый думой, зачѣмъ этотъ старикъ, не дождавшись конца работъ, взялъ отъ меня своихъ дочерей.
А спросить о причинѣ у дѣда мнѣ первому не хотѣлось, потому что дѣйствительно меня интересовала Настя.
Вскорѣ торФокопы стали вставать и я, не сказавши ни слова, пошелъ на работы.
Вдругъ изъ-за землянки кто-то окликнулъ меня. Я оглянулся. Это была Настя.
Прощайте, баринъ! Меня насильно выдаютъ замужъ; значитъ навѣрное пропаду, такъ дайте на па
мять мнѣ одинъ цвѣточекъ изъ тѣхъ, которые я вамъ подарила. Они уже высушены у васъ, я сама видѣла;
[(*)]Палочка, на которой считаютъ число рабочихъ дней,