— Слышь! Эй! Привезли что ли водку? — Привезли—утѣшься! отвѣтили ему.
Оиъ вышелъ, должно быть для того, чтобы выпить. Немного спустя, онъ вернулся на прежнее мѣсто, крикнувъ въ дверяхъ: «Ужинать сейчасъ! Я уйду!»—и, усѣвшись снова, началъ отдуваться.
выскочивши изъ воды, накинули ихъ на себя и босикомъ, припрыгивая, побѣжали куда-то въ поле.


— А, Маруся здравствуй! окликнулъ онъ встрѣтившуюся молодую бабу съ ребенкомъ на рукахъ; другой, мальчуганъ лѣтъ 3-хъ, бѣжалъ около нея.




— Это его тоже дѣтишки! сказалъ онъ мнѣ, когда баба прошла мимо.




— А, такъ при многихъ другихъ достоинствахъ оиъ еще и Донъ-Жуаномъ здѣсь? пошутилъ я.


— Да еще какой! И достается ему частенько за куры свои и отъ бабъ, и отъ мужиковъ, да пѣтъ—не уни


мается. Донжуанство его породило здѣсь не мало пре




курьезныхъ анекдотовъ, въ которыхъ ему отводится всегда главная, хотя частію и страдательная роль...




А въ работницы къ нему ни одна баба не пойдетъ; живетъ только одна слѣпая старуха-уродъ. Остается




послѣ этого за всѣмъ смотрѣть и все дѣлать одной женѣ его. Какой же тутъ порядокъ можетъ быть въ домѣ, ладъ въ семьѣ и уходъ за дѣтьми?


Онъ видимо волновался самъ при своемъ разсказѣ, по вѣроятно желая полнѣе обрисовать передо мпою лич


ность Бонжура и плачевное состояніе хозяйства его, онъ молча выкурилъ папироску и снова началъ:




— Вотъ прудъ. Сколько рыбы въ немъ! А какая богатая ружейная охота! А у пана ни ружья, ни удочки даже. Хоть бы для себя имѣлъ дичь и рыбу—ѣстъ




пустыя щи съ пшеничною кутьею. А убей крестьянинъ утку—штрафъ. И штрафъ этотъ—кварта или полкварты водки, роспиваемыя имъ въ шинкѣ вмѣстѣ съ пойманнымъ съ поличнымъ.




Тутъ мы подошли къ хутору, куда шелъ мой собесѣдникъ. Распростившись съ нимъ, я возвратился въ Саповку


Было уже далеко за полдень, когда я пришелъ въ домъ Бонжура, но его еще не было. Уставши отъ дальней прогулки, я пробрался въ кабинетъ и прилегъ от


дохнуть—дѣлать было больше нечего; спросилъ: нѣтъ ли газеты какой нибудь?




— Да зачѣмъ имъ быть у насъ? Онъ читать-то кажется разучился, отвѣтили мнѣ


Поздно вечеромъ пріѣхалъ наконецъ панъ на бѣговыхъ дрожкахъ и дѣйствительно съ провожатымъ; но послѣдній, при всей убѣдительности просьбъ хозяина войдти въ домъ отдохнуть, почему-то рѣшительно отказался и поѣхалъ обратно одинъ.
Сердито швырнулъ пріѣхавшій свою Фуражку въ уголъ, войдя въ залъ, и, иовидимому пе замѣчая моего присутствія, посидѣлъ.немного, отдуваясь какъ бы отъ усталости. Наконецъ, по вчерашнему, вскочилъ, отворилъ дверь въ сосѣднюю комнату и закричалъ:
Необходимо было воспользоваться хоть этимъ моментомъ, чтобы поговорить съ нимъ: что пора же заняться дѣломъ, что и нынѣшній день напрасно потерянъ за отсутствіемъ его и проч., и проч. Но онъ, не слушая, говорилъ какъ бы самъ съ собою:
— Дождя пѣтъ. Бѣда! Жену что ли выкупать въ прудѣ?—Говорятъ, при бездождіи вѣдьму купаютъ.


Я возобновилъ свою просьбу не задерживать меня напрасно.




— Да я и не задерживаю васъ! отвѣтилъ онъ, точно пробудившись.




— Помилуйте! Какъ же не задерживаете? Васъ нѣтъ, а одинъ я что же здѣсь могу сдѣлать?




— Да ничего!




Меня это начало сердить.




— Такъ ужь позвольте мнѣ выѣхать обратно! — Извольте!




— Если можно, я хотѣлъ бы даже теперь. — Извольте, извольте!


Съ этимъ онъ отправился ужинать, не сказавъ мнѣ болѣе ничего.
Я пе зналъ, что мнѣ дѣлать: была ночь, гдѣ было найдти извощика? На панскихъ лошадей трудно было надѣяться, и я рѣшился выждать: не выйдетъ ли панъ, отужинавши. Ужинъ, какъ и всегда вѣроятно, сопро


вождался еще большею бранью, чѣмъ вчера. Слышу




наконецъ—ужинъ окончился; онъ всталъ изъ-за стола и, скомандовавши женѣ: «Подай Фуражку!», вышелъ изъ дома, направившись въ поле, крича па ходу: «Слу




шай! А-т-ту его!» Оказалось, что. возвращаясь изъ гостей, онъ замѣтилъ крестьянина, пріѣхавшаго па покосъ ржи съ своего участка и пустившаго лошадь па скошенное панское поле, на которомъ стояли не убран




ныя еще копицы. Крестьянинъ могъ потравить лошадью сѣно—и вотъ, ьъ предупрежденіе такого убытка, онъ и рѣшился отправиться ночевать туда.


На слѣдующее утро и во весь день я только мелькомъ видѣлъ Бонжура; о моемъ отъѣздѣ онъ кажется и не думалъ совсѣмъ.


Къ вечеру я сходилъ въ деревню, нанялъ лошадей и выѣхалъ изъ Саиовки.




M. W.