— Да надо полагать-съ, потому поздно. — Ты знаешь его?
— Никакъ нѣтъ-съ.
— Гдѣ здѣсь домъ Иванова, генерала Иванова?
— Здѣсь-съ? Здѣсь я такого не слыхалъ-съ, генерала Васильева точно здѣсь есть домъ-съ, только въ немъ никого не живетъ, потому что онъ только еще строится.
— Да какъ-же онъ мнѣ сказалъ... — Да вы ихъ изволите знать-съ?
— Какой знать, только встрѣтились, я сегодня утромъ только въ Москву пріѣхалъ.
— Ну, такъ я вамъ вѣрно доложу-съ: вы не ждите, они не придутъ-съ. Это въ Москвѣ часто бываетъ.
— Что?
— Да кто стало быть здѣшнихъ порядковъ не знаетъ, ну приведутъ его въ гостинницу, угостятъ обѣдомъ и уйдутъ, а тамъ и плати.
— Развѣ онъ не заплатилъ?
— Да вѣдь вы вмѣстѣ изволили сидѣть, платилъ ли онъ?

— Можетъ быть тамъ...

— Нѣтъ-съ, я подавалъ, я и получать долженъ. Догадаевъ задумался.
— Сколько-же нужно? спросилъ онъ. — Сейчасъ я подамъ счетъ-съ.
Слуга подалъ счетъ, Николай Николаевичъ взглянулъ на итогъ и озадачился.
— Какъ, проговорилъ онъ,-—неужели слѣдуетъ девять рублей двадцать пять коиеекъ?!
— Точно такъ-съ. Извольте посмотрѣть, все ли вѣрно написано, что подавали,—провѣрьте по прейскуранту.
— За что же я буду платить, когда оиъ меня угощалъ! — Мы этого, сударь, не знаемъ, опъ ушелъ, а вы остались, намъ съ кого нибудь получать надобно.
Догадаевъ согласился, что это резонно, заплатилъ по счету и вышелъ изь ресторана. Онъ былъ страшно озлобленъ.
— Чортъ бы его дралъ! говорилъ опъ, стоя у подъѣзда гостинницы,—дядю тамъ какого-то небывалаго выдумалъ, а я оселъ уши-то развѣсилъ...Ахъ, жуликъ проклятый! Куда же теперь идти? Чертъ знаетъ, что это за улица!
Догадаевъ взялъ извощика и отправился домой. Пріѣхалъ опъ страшно злой и, ложась спать, далъ себѣ слово быть какъ можпо осторожнѣе при слѣдующихъ встрѣчахъ.
И. Ва—ш—въ. (До слѣдующ. №).

ДВА ПИСЬМА

РАЗСКАЗЪ
У подъѣзда роскошной квартиры Покройкиныхъ одновременно
становились двѣ личности: мущина и женщина. Первому можно было дать на видъ съ не
большимъ лѣтъ сорокъ. Довольпо длинные волосы, падавшіе на плеча, длинная всклокоченная борода ры
жеватаго цвѣта, худое лицо съ большими сверкающими изъ подъ густыхъ нависшихъ бровей глазами, сильно помятая шляпа неопредѣленной, далеко не модной, Формы,—придавали ему большое сходство съ бандитомъ. Костюмъ, состоявшій изъ весьма поношеннаго, поры
жѣвшаго отъ времени длиннаго до земли плаща, тщательно скрывавшаго отъ любопытныхъ взоровъ осталь
ныя принадлежности мужскаго одѣяпья,—могъ только увеличивать сходство.
Фигура женщины представляла значительную противоположность. Это была недурная собой брюнетка лѣтъ
тридцати пяти, высокаго для женщины роста, въ шляпкѣ съ черной кружевпой вуалью и въ драповомъ темнаго цвѣта бурнусѣ, изъ подъ котораго виднѣлось чистое ситцевое платье. Малепькій зонтикъ и перчатки, надѣтыя на красивую, небольшую руку, обличали нѣкоторую претензію на щегольство.
Оба ждали, когда выйдетъ швейцаръ.
— Что угодно? спросилъ онъ, появившись наконецъ на порогѣ отвореппой двери.
— Вотъ, письмо барынѣ вашей,—разомъ сказали два голоса и двѣ руки въ одно время подали два запечатанныхъ конверта.
Посѣтители отошли, дверь захлопнулась. Швейцаръ передалъ письма на половицу хозяйки.
Anna Алексѣевна ІІокройкипа полулежала на диванѣ своей гостиной и читала какую-то киижку, когда подали ей письма.
«А, вѣрно опять съ просьбами о вспомоществованіи!» подумала опа, замѣтивъ, что конверты безъ марокъ, т. е. поданы прямо въ домъ, а не на почту.—«Какъ, право, хорошо, что Лавръ Петровичъ выигралъ тогда шестьдесятъ тысячъ!» думала она дальше, распечатывая