одно изъ писемъ,—какъ пріятно помогать бѣднымъ, утѣшать несчастныхъ! А безъ этихъ денегъ и рада бы,
да не было никакой возможности: состоянье у Лавра Петровича небольшое, служба тоже немного даетъ, всего получаемъ какихъ нибудь тысячъ двѣнадцать,—гдѣ тутъ думать объ организаціи особой кассы для выдачи та
кихъ безвозвратныхъ пособій, какія я теперь выдаю. Такъ, право, кстати случился этотъ выигрышъ!... По
смотримъ, однако, что пишутъ. Я очень люблю читать, когда краспорѣчиво описываютъ свои песчастья, свои скорби: такъ и представляешь себѣ картины, какія ри
суютъ въ письмѣ, и благодаришь судьбу, что опа дала возможность удовлетворять просьбамъ страждущихъ— И такъ... Фу, да какъ неразборчиво написано!» недовольнымъ голосомъ замѣтила Анна Алексѣевна, загля
нувъ въ письмо.—«Хоть бы переписчика взяли что ли, коли писать порядочпо не умѣютъ. Но, можетъ быть,
красоты слога искупаютъ недостатки сквернаго почерка? Посмотримъ»...
И она начала читать:
«Я слышалъ, сударыня, что вы помогаете бѣдпымъ: помогите и мнѣ! Я, конечно, не хочу милостыни, но прошу васъ на время поддержать меня... Я нахожусь безъ мѣста и нигдѣ не могу пайдти работы. А, между тѣмъ, ѣсть-то вѣдь хочется... ужасно хочется. Дайте мнѣ, сударыия, немного денегъ, а, главное, какое шібудь мѣсто, какое шібудь дѣло, гдѣ можно честно за
работать хоть столько, чтобъ не умереть съ голоду. Я не благодарю, сударыия: благодарить за такую по
мощь значитъ только унижать и себя, и васъ... Доку
менты свои буду имѣть честь представить но вашему указанью. Дайте мнѣ дѣло, ради Бога!
Отставной титулярной совѣтпикъ Давидъ
Тихоновъ».
— Фу, какая мерзость! вскрикнула Покройкиііа, бросая письмо.—Писать бы прежде выучился, тогда бы и просилъ... А это что? И невѣжливо, и непонятно, и некрасиво, и некругло, и никакой литературной отдѣлки...
А еще титулярный совѣтникъ!... Нѣтъ, нѣтъ! основный капиталъ пашей кассы вовсе не такъ великъ, чтобъ я могла помогать всѣмъ безразлично: я должна дѣлать строгій выборъ... Тѣмъ болѣе, онъ титулярный совѣтникъ: пускай себѣ служитъ гдѣ нибудь—ему, какъ чи
Отдохнувъ нѣсколько отъ вышеизложенныхъ соображеній, Анна Алексѣевна прочла второе письмо. Ботъ что тамъ было написано красивынъ женскимъ почеркомъ:
«Милостивѣйшая Государыня,
Высокоуважаемая, почтеннѣйшая, добрѣйшая, великодушнѣйшая благодѣтельница
Анна Алексѣевна!
Простите величайшую дерзость ничтожной вдовы бѣднаго чиновника изъ дворянъ, осмѣлившейся писать къ особѣ высокопоставленной, всѣми глубокоуважаемой и чтимой за высокія нравственныя качества благородной души! Но неоднократно слышавъ о просвѣщенной вни
мательности вашей къ просьбамъ несчастныхъ, о теп
ломъ участіи, какое Вы изволите принимать въ страда
ніяхъ своихъ ближнихъ, меньшихъ о Христѣ братьяхъ,
я позволила себѣ обратиться къ Вашему безграничному великодушію къ Вашему доброму сердцу, къ Вашей милосердной сострадательности.
«Не смѣю описывать горестной обстановки своей мансарды: Вы содрогнетесь отъ ужаса, читая такое опи
санье, при мысли, въ какомъ положеньи находится благородная дворянка, привыкшая не къ такой жизни, воспитанная не въ такихъ понятіяхъ... Вѣрите-ли, вы
сокоуважаемая благодѣтельница: не юворя о томъ, что часто приходится носить башмаки—pardon за выра
женье!—въ заплатахъ, сплошь и рядомъ я не имѣю денегъ на покупку перчатокъ, даже Фильдекосовыхъ, самыхъ дешевенькихь. Послѣ смерти мужа, котораго я любила всѣми силами души, ума и сердца, мужа добраго, благороднаго, хотя и подверженнаго несчастной слабости, свойственной многимъ мужчинамъ, и потому мнѣ ничего не оставившаго,—всѣ мои привязанности сосредоточились на бѣдномъ любимцѣ покойнаго: котѣ, котораго зовутъ Матросомъ. Мнѣ часто не на что бываетъ
купить лишняго куска говядины, или какой нибудь рыбки и несчастное животное принуждено довольство
ваться жалкими остатками моего скромнаго обѣда или ужина... Воспитанная въ строгихъ религіозныхъ пра
вилахъ, я провожу большую часть времени въ постѣ и молитвѣ; по часто не имѣю средствъ поставить свѣчу дороже, чѣмъ въ пять копеекъ, не говоря о томъ, чтобъ класть на блюдечко въ церкви больше этой суммы. Я сильцѣе скорблю тогда о своемъ безпомощномъ состо
да приметъ Онъ мое скромное приношеиье такъ-же милостиво, какъ принялъ лепту вдовицы!
О, великодушнѣйшая, высокоуважаемая благодѣтельница! сжальтесь надъ моимъ горькимъ сиротствомъ и одиночествомъ! Обратите милостивое вниманье на мое ужасное положенье и протяните неоскудѣвающую въ щедротахъ руку помощи той, которая въ молитвахъ неусыпающе будетъ поминать ваше имя, всюду прослав
да не было никакой возможности: состоянье у Лавра Петровича небольшое, служба тоже немного даетъ, всего получаемъ какихъ нибудь тысячъ двѣнадцать,—гдѣ тутъ думать объ организаціи особой кассы для выдачи та
кихъ безвозвратныхъ пособій, какія я теперь выдаю. Такъ, право, кстати случился этотъ выигрышъ!... По
смотримъ, однако, что пишутъ. Я очень люблю читать, когда краспорѣчиво описываютъ свои песчастья, свои скорби: такъ и представляешь себѣ картины, какія ри
суютъ въ письмѣ, и благодаришь судьбу, что опа дала возможность удовлетворять просьбамъ страждущихъ— И такъ... Фу, да какъ неразборчиво написано!» недовольнымъ голосомъ замѣтила Анна Алексѣевна, загля
нувъ въ письмо.—«Хоть бы переписчика взяли что ли, коли писать порядочпо не умѣютъ. Но, можетъ быть,
красоты слога искупаютъ недостатки сквернаго почерка? Посмотримъ»...
И она начала читать:
«Я слышалъ, сударыня, что вы помогаете бѣдпымъ: помогите и мнѣ! Я, конечно, не хочу милостыни, но прошу васъ на время поддержать меня... Я нахожусь безъ мѣста и нигдѣ не могу пайдти работы. А, между тѣмъ, ѣсть-то вѣдь хочется... ужасно хочется. Дайте мнѣ, сударыия, немного денегъ, а, главное, какое шібудь мѣсто, какое шібудь дѣло, гдѣ можно честно за
работать хоть столько, чтобъ не умереть съ голоду. Я не благодарю, сударыия: благодарить за такую по
мощь значитъ только унижать и себя, и васъ... Доку
менты свои буду имѣть честь представить но вашему указанью. Дайте мнѣ дѣло, ради Бога!
Отставной титулярной совѣтпикъ Давидъ
Тихоновъ».
— Фу, какая мерзость! вскрикнула Покройкиііа, бросая письмо.—Писать бы прежде выучился, тогда бы и просилъ... А это что? И невѣжливо, и непонятно, и некрасиво, и некругло, и никакой литературной отдѣлки...
А еще титулярный совѣтникъ!... Нѣтъ, нѣтъ! основный капиталъ пашей кассы вовсе не такъ великъ, чтобъ я могла помогать всѣмъ безразлично: я должна дѣлать строгій выборъ... Тѣмъ болѣе, онъ титулярный совѣтникъ: пускай себѣ служитъ гдѣ нибудь—ему, какъ чи
новнику, дадутъ мѣсто; а я ничего не могу для него сдѣлать...
Отдохнувъ нѣсколько отъ вышеизложенныхъ соображеній, Анна Алексѣевна прочла второе письмо. Ботъ что тамъ было написано красивынъ женскимъ почеркомъ:
«Милостивѣйшая Государыня,
Высокоуважаемая, почтеннѣйшая, добрѣйшая, великодушнѣйшая благодѣтельница
Анна Алексѣевна!
Простите величайшую дерзость ничтожной вдовы бѣднаго чиновника изъ дворянъ, осмѣлившейся писать къ особѣ высокопоставленной, всѣми глубокоуважаемой и чтимой за высокія нравственныя качества благородной души! Но неоднократно слышавъ о просвѣщенной вни
мательности вашей къ просьбамъ несчастныхъ, о теп
ломъ участіи, какое Вы изволите принимать въ страда
ніяхъ своихъ ближнихъ, меньшихъ о Христѣ братьяхъ,
я позволила себѣ обратиться къ Вашему безграничному великодушію къ Вашему доброму сердцу, къ Вашей милосердной сострадательности.
«Не смѣю описывать горестной обстановки своей мансарды: Вы содрогнетесь отъ ужаса, читая такое опи
санье, при мысли, въ какомъ положеньи находится благородная дворянка, привыкшая не къ такой жизни, воспитанная не въ такихъ понятіяхъ... Вѣрите-ли, вы
сокоуважаемая благодѣтельница: не юворя о томъ, что часто приходится носить башмаки—pardon за выра
женье!—въ заплатахъ, сплошь и рядомъ я не имѣю денегъ на покупку перчатокъ, даже Фильдекосовыхъ, самыхъ дешевенькихь. Послѣ смерти мужа, котораго я любила всѣми силами души, ума и сердца, мужа добраго, благороднаго, хотя и подверженнаго несчастной слабости, свойственной многимъ мужчинамъ, и потому мнѣ ничего не оставившаго,—всѣ мои привязанности сосредоточились на бѣдномъ любимцѣ покойнаго: котѣ, котораго зовутъ Матросомъ. Мнѣ часто не на что бываетъ
купить лишняго куска говядины, или какой нибудь рыбки и несчастное животное принуждено довольство
ваться жалкими остатками моего скромнаго обѣда или ужина... Воспитанная въ строгихъ религіозныхъ пра
вилахъ, я провожу большую часть времени въ постѣ и молитвѣ; по часто не имѣю средствъ поставить свѣчу дороже, чѣмъ въ пять копеекъ, не говоря о томъ, чтобъ класть на блюдечко въ церкви больше этой суммы. Я сильцѣе скорблю тогда о своемъ безпомощномъ состо
яньи и въ глубинѣ души молю милосердаго Господа,
да приметъ Онъ мое скромное приношеиье такъ-же милостиво, какъ принялъ лепту вдовицы!
О, великодушнѣйшая, высокоуважаемая благодѣтельница! сжальтесь надъ моимъ горькимъ сиротствомъ и одиночествомъ! Обратите милостивое вниманье на мое ужасное положенье и протяните неоскудѣвающую въ щедротахъ руку помощи той, которая въ молитвахъ неусыпающе будетъ поминать ваше имя, всюду прослав