— Вы, кажется, не заняты во второмъ отдѣленіи концерта, такъ не поужинаемъ-ли мы?..
— Я-то не занята, но и вы, кажется, не заняли еще на ужинъ, такъ какъ ни единаго изъ вашихъ богатыхъ пріятелей сегодня что-то нѣтъ...
СВАДЬБА.
(Картинка).
Антонъ Ѳомичъ Ботиковъ вошелъ въ столовую, гдѣ его мамаша, купеческая вдова Фелицата Степановна, сидѣла за утреннимъ чаемъ, и потянулся, громко зѣвнувъ.
— Налейте чай су, мамашенька! —сказалъ онъ, запахивая полы халата и подходя къ столу.
— Угорѣіъ, что-ли?—подняла на него мамаша глаза.— Нонѣ вѣнчаютъ его, день свадьбы нонѣ, а онь—чай! . Да вѣдь не пьютъ, не ѣдятъ до вѣнчанья-то, шалый!..
— Развѣ?.. А я, признаться, двѣ рюмочки водки опрокинулъ и кочанной капустки тарелочку сожралъ,— чердакъ болитъ послѣ вчерашняго мальчишника...
— Ну, и дуракъ!—рѣшила мамаша,- И дураьч , и грішникъ окаянный...
— Да я развѣ зналъ, мамаша?.. Первый разъ женюсь-то, дѣло непривычное-съ... Дайте ужь и чайку, за одно грѣшигь-то, авось, не взыщется ..
— Съ дурака-то, можетъ, и не взыщется, эго вѣрно... Трескай ужь и чай, ежели водкою осквернился... Эна рожа-то у тебя нонѣ, Антонъ!..
— А что-съ?..
— Препакостная, . Опухъ весь, глаза словно щелки красныя, носъ даже съ просинью...
Антонъ Ѳомичъ подошелъ къ зеркалу, посмотрѣлъ на сзбі, сдѣлалъ гримасу и показалъ себѣ языкъ.
— Да, рожа довольно отвлекательная, не очень хорошее лицо! —проговорилъ онъ.—Мальчишникъ вчера былъ, ниче
го ужь не подѣлаешь... Я хоть рожу только перемѣнилъ, а вонь Егорь Пустяковъ вь прошломъ году померъ послѣ мгіьчишника-то!.. Надо было въ церковь къ вѣнцу ѣхать, а его на столъ положили... Налейте чайку-го... Погуще, мімаша, —крѣгкій чай оттяжку, говорятъ, дѣдаетч..
— Арагпникомъ хорошимъ оттяжку - то сдѣлать - бы тебѣ!..
— Да за что-же съ?.. Я, мамашенькв, женюсь не по влеченію моего сердца, не какъ влюбленный, а такъ, для порядка. .
— Вотъ мой маленьній сынъ, который обѣщаетъ быть большимъ актеромъ!..
— Обѣщаетъ?.. Пори, пока еще не исполнилъ обѣщанія-то!..
Женюсь, чтобы васъ успокоить да нѣкоторый приливъ денегъ къ кассѣ нашей сдѣлать, ну, танъ поневолѣ выпьешь для забвенія ..
— И довольно глупо!—сказала мамаша.— Невѣста у тебя молоденькая, недурненькая, изъ хорошей семьи...
— Одяако двумя ротондами да тремя платьями обстаьила семья-то эга хорошая!... Условились четыре ротонды дать, —двѣ плюшевыя, одну бархатную и одну матерчатую на пуху, а дали только двѣ-съ!.. И платьевъ не додали,— малиноваго бархатнаго ве дали, шелковаго и двухъ рас
хожихъ шерстяныхъ.. Жулики, выходитъ-съ, а не .хорошая семья-съ“!..
— Будетъ съ тебя и того, что даютъ,—возрагила мамаша.—За такого огарка, какъ ты, сынокъ лобезный, другіе родители и не отдали бы еще,—славушка то по тебѣ идетъ по городу, ну, да и съ лица не ахги какой красавецт, правду ужь надо говорить.
Антонъ Ѳомичъ опять подошелъ къ зеркалу и доволіно презрительно посмотрѣлъ на свое лицо, на свои оттопьренныя уши, на бѣлобрысые вихрастые волосы, на жидкіе, слозно выщипанные усишки подъ цвѣтъ многочисленныхъ веснушекъ, покрывающихъ все лицо.
— Да-съ, родили вы меня, мамаша, довольно сьвернымъ, и эга ужь ваша вина!—сказалъ онъ.— Фотографія плевая, можно сказать, но тѣмъ не менѣе вкусъ-то у меня есть, и Варенька Перчаткина не очень мнѣ ндравится...
— Чѣмь-же это?
— Тоща-съ... Я обожаю жирныхъ, круглыхъ, высокихъ, а Варенька фитюлистая, такихъ десятокъ на фунтъ идетъ! .
— Будешь кормить хорошо да нѣжить, такъ раздобрѣетъ...
— Ждите съ!..Мнѣ бы, мамаша, такую вотъ, какъ жена у нашего повѣреннаго Шарамыгина,—это ютъ бабецъ, это,
можно-сказать, кулебяка съ ливеромъ, а Варенька ван а, извините, килька ревельская !..
— Ваша !.. Не наша она, а ваша!..
— Вы избрали-то... „Женись да женись“, ну, я и женюсь, чтибы родительницѣ удовольствіе сдѣлать, а мсе влеченіе