дое утро отдаютъ мародерамъ-пансіонерамъ булки, которыя могли бы съѣсть и сами, мародеры-пансіонеры тоже мало интересуются причинами и болѣе обращаютъ вниманія на то, что даютъ... À причины, безъ сомнѣнія,
заключаются въ внушительныхъ кулакахъ пансіонеровъ, такъ какъ опи вообще были, какъ я уже сказалъ, люди довольно практичные, отличающіеся аппетитомъ, объемомъ и вообще вожделѣннымъ здравіемъ; въ виду, вѣроятпо, послѣдняго обстоятельства, а главное, увѣсистыхъ ку
лаковъ мародеровъ-пансіонеровъ, филантропы-гимназисты, большею частію пародъ хилый, маменькины сыпки, птенчики и трусы, и отдаютъ каждое утро извѣстную по
дать пансіонерамъ, чтобы избавить себя отъ щипковъ и щелчковъ... Выгрузка кармаповъ гимпазистовъ-филан
троповъ кончилась... Тимковскій, нагрузивши всѣ свои карманы всевозможными удобосваримыми припасами ,
уничтоживши двѣ булки, для которыхъ уже не нашлось мѣста въ карманахъ, отправился въ классъ... Впро
чемъ, онъ пожалуй, и еще не отказался бы подежурить у лѣстницы и нагрузить еще свой желудокъ булками, но въ корридорѣ показалась фигура Владиміра Ивано
вича, старшаго надзирателя, и Тимковскій volens nolens принужденъ былъ прекратить свои занятія,чтобы не иозпа
комиться съ зало... Завидѣвши грозу всѣхъ вообще какъ филантроновъ-гимназистовъ, такъ и мародеровъ-пансіонеровъ—Тимковскій направился въ классъ, гдѣ, вполнѣ до
вольный добычей, и усѣлся на свое мѣсто... Первый урокъ былъ пѣмецкаго языка, но Тимковскій вовсе этимъ не интересовался, такъ какъ онъ вообще мало интересовался уроками: его болѣе занимали булки и прочіе припасы, статистическими свѣдѣніями которыхъ онъ и за
нялся, предварительно разложивши на столѣ нѣмецкую книгу и потомъ уже принявшись за разгруженіе карма
новъ... Тимковскаго также мало интересовало и то, что дѣлается кругомъ его въ классѣ; онъ весь погрузился въ свое занятіе...
— Genugsam—умѣренный, genugsam—умѣренный, genugsam—умѣренный, умѣренный!!... зубрилъ около Тимковскаго худощавый, прилизанный гимназистикъ...
— Drei Dingezieren die Judeiul: Witz im Kopfe, громко читалъ сзади другой гимназистъ, посматривая въ тоже время въ столъ къ Тимковскому, вѣроятно тоже иптересуясь статистическими свѣдѣніями вкусныхъ бутербродовъ и сдобныхъ булокъ...
— Тимковскій!... обратился къ нашему герою одинъ изъ гимназистовъ, запуская въ тоже время руку въ столъ къ бутербродамъ. — Не зпаешь ли, какъ перевести: Wer bat mein Heft?!...
— Пошелъ къ чорту!... показывая кулакъ, отвѣчалъ Тимковскій, недовольный тѣмъ, что ему помѣшали. Гим
назистъ отходитъ и принимается убирать за обѣ щеки бутербродъ, который ему удалось таки утащить изъ
стола Тимковскаго... Пробилъ первый звонокъ и всѣ усѣлись на свои мѣста, за исключеніемъ дежурпаго по классу, который стоялъ у дверей... Взошелъ Руихъ съ журналомъ и, отмѣтивши кого нѣтъ въ классѣ, снова ушелъ. Въ классѣ снова зашумѣли, спова послышалось чтеніе нѣмецкихъ фразъ, зазубриваніе нѣмецкихъ словъ.
— Господа!... поднявшись изъ-за карты, прокричалъ вдругъ высокій, здоровенный пансіонеръ изъ мародеровъ;
въ одпой рукѣ у него было пять сухарей, эту руку онъ поднялъ къ верху и величественно потрясая и по
водя ею во всѣ стороны, продолжалъ:—Вотъ эти пять сухарей я отдаю тому, кто, заложивши руки на
задъ, не сгибая ногъ въ колѣнахъ, достанетъ верхній изъ нихъ ртомъ съ полу!... Если же не достанетъ, то обѣщается принести мнѣ булку или два бутерброда?... Ну, господа, желающіе!?!— Желающихъ никого не нашлось.—Въ такомъ случаѣ я удваиваю ставку!... продолжалъ высокій пансіонеръ.
На этотъ разъ желающій нашелся; это былъ никто иной, какъ Тимковскій... Пять сухарей положены были па полъ, другіе пять на столъ... Заложивши руки на
задъ, раздвипувши короткія толстыя ноги въ стороны, принялся Тимковскій нагибаться и доставать сухари...
— Э-э-э!... Да ты, братъ, ноги въ колѣнахъ согнулъ!... закричалъ высокій пансіонеръ.
Тимковскій поправился и снова началъ нагибаться... — Постой, постой!... продолжалъ опять высокій пан
сіонеръ, увидавши, что разстояніе до сухарей все ста
новится меньше и меньше. — Постой, зачѣмъ руку опустилъ?!... Уговору не было!...
Да коего-же черта ты жилишь?!., отдуваясь проговорилъ измученный Тимковскій... Ну, гляди теперь... закончилъ онъ и снова съ усердіемъ принялся нагибаться...
— Да ты постой!... началъ было опять высокій пансіонеръ—но было уже поздно:
Тимковскій слишкомъ низко нагнулся, ноги его разъѣхались по паркету, онъ потерялъ равновѣсіе, упалъ всѣмъ корпусомъ на полъ,—расшибъ себѣ носъ, раз
давилъ лбомъ въ мелкія крошки сухари—и такимъ образомъ проигралъ пари... Пыхтѣнье и сопѣнье Тимков
скаго было заглушено всеобщимъ хохотомъ, хлопаньемъ въ ладоши и криками: bis, браво, fora... Высокій, здоровенный пансіонеръ направился къ столу Тимков
скаго—и выбралъ два самыя аппетитные бутерброта...
Тимковскій послѣ долгихъ усилій поднялся наконецъ съ полу—и увидавши, что у него похитили два самые большіе бутерброта,—принялся ругаться съ нансіоне
заключаются въ внушительныхъ кулакахъ пансіонеровъ, такъ какъ опи вообще были, какъ я уже сказалъ, люди довольно практичные, отличающіеся аппетитомъ, объемомъ и вообще вожделѣннымъ здравіемъ; въ виду, вѣроятпо, послѣдняго обстоятельства, а главное, увѣсистыхъ ку
лаковъ мародеровъ-пансіонеровъ, филантропы-гимназисты, большею частію пародъ хилый, маменькины сыпки, птенчики и трусы, и отдаютъ каждое утро извѣстную по
дать пансіонерамъ, чтобы избавить себя отъ щипковъ и щелчковъ... Выгрузка кармаповъ гимпазистовъ-филан
троповъ кончилась... Тимковскій, нагрузивши всѣ свои карманы всевозможными удобосваримыми припасами ,
уничтоживши двѣ булки, для которыхъ уже не нашлось мѣста въ карманахъ, отправился въ классъ... Впро
чемъ, онъ пожалуй, и еще не отказался бы подежурить у лѣстницы и нагрузить еще свой желудокъ булками, но въ корридорѣ показалась фигура Владиміра Ивано
вича, старшаго надзирателя, и Тимковскій volens nolens принужденъ былъ прекратить свои занятія,чтобы не иозпа
комиться съ зало... Завидѣвши грозу всѣхъ вообще какъ филантроновъ-гимназистовъ, такъ и мародеровъ-пансіонеровъ—Тимковскій направился въ классъ, гдѣ, вполнѣ до
вольный добычей, и усѣлся на свое мѣсто... Первый урокъ былъ пѣмецкаго языка, но Тимковскій вовсе этимъ не интересовался, такъ какъ онъ вообще мало интересовался уроками: его болѣе занимали булки и прочіе припасы, статистическими свѣдѣніями которыхъ онъ и за
нялся, предварительно разложивши на столѣ нѣмецкую книгу и потомъ уже принявшись за разгруженіе карма
новъ... Тимковскаго также мало интересовало и то, что дѣлается кругомъ его въ классѣ; онъ весь погрузился въ свое занятіе...
— Genugsam—умѣренный, genugsam—умѣренный, genugsam—умѣренный, умѣренный!!... зубрилъ около Тимковскаго худощавый, прилизанный гимназистикъ...
— Drei Dingezieren die Judeiul: Witz im Kopfe, громко читалъ сзади другой гимназистъ, посматривая въ тоже время въ столъ къ Тимковскому, вѣроятно тоже иптересуясь статистическими свѣдѣніями вкусныхъ бутербродовъ и сдобныхъ булокъ...
— Тимковскій!... обратился къ нашему герою одинъ изъ гимназистовъ, запуская въ тоже время руку въ столъ къ бутербродамъ. — Не зпаешь ли, какъ перевести: Wer bat mein Heft?!...
— Пошелъ къ чорту!... показывая кулакъ, отвѣчалъ Тимковскій, недовольный тѣмъ, что ему помѣшали. Гим
назистъ отходитъ и принимается убирать за обѣ щеки бутербродъ, который ему удалось таки утащить изъ
стола Тимковскаго... Пробилъ первый звонокъ и всѣ усѣлись на свои мѣста, за исключеніемъ дежурпаго по классу, который стоялъ у дверей... Взошелъ Руихъ съ журналомъ и, отмѣтивши кого нѣтъ въ классѣ, снова ушелъ. Въ классѣ снова зашумѣли, спова послышалось чтеніе нѣмецкихъ фразъ, зазубриваніе нѣмецкихъ словъ.
— Господа!... поднявшись изъ-за карты, прокричалъ вдругъ высокій, здоровенный пансіонеръ изъ мародеровъ;
въ одпой рукѣ у него было пять сухарей, эту руку онъ поднялъ къ верху и величественно потрясая и по
водя ею во всѣ стороны, продолжалъ:—Вотъ эти пять сухарей я отдаю тому, кто, заложивши руки на
задъ, не сгибая ногъ въ колѣнахъ, достанетъ верхній изъ нихъ ртомъ съ полу!... Если же не достанетъ, то обѣщается принести мнѣ булку или два бутерброда?... Ну, господа, желающіе!?!— Желающихъ никого не нашлось.—Въ такомъ случаѣ я удваиваю ставку!... продолжалъ высокій пансіонеръ.
На этотъ разъ желающій нашелся; это былъ никто иной, какъ Тимковскій... Пять сухарей положены были па полъ, другіе пять на столъ... Заложивши руки на
задъ, раздвипувши короткія толстыя ноги въ стороны, принялся Тимковскій нагибаться и доставать сухари...
— Э-э-э!... Да ты, братъ, ноги въ колѣнахъ согнулъ!... закричалъ высокій пансіонеръ.
Тимковскій поправился и снова началъ нагибаться... — Постой, постой!... продолжалъ опять высокій пан
сіонеръ, увидавши, что разстояніе до сухарей все ста
новится меньше и меньше. — Постой, зачѣмъ руку опустилъ?!... Уговору не было!...
Да коего-же черта ты жилишь?!., отдуваясь проговорилъ измученный Тимковскій... Ну, гляди теперь... закончилъ онъ и снова съ усердіемъ принялся нагибаться...
— Да ты постой!... началъ было опять высокій пансіонеръ—но было уже поздно:
Тимковскій слишкомъ низко нагнулся, ноги его разъѣхались по паркету, онъ потерялъ равновѣсіе, упалъ всѣмъ корпусомъ на полъ,—расшибъ себѣ носъ, раз
давилъ лбомъ въ мелкія крошки сухари—и такимъ образомъ проигралъ пари... Пыхтѣнье и сопѣнье Тимков
скаго было заглушено всеобщимъ хохотомъ, хлопаньемъ въ ладоши и криками: bis, браво, fora... Высокій, здоровенный пансіонеръ направился къ столу Тимков
скаго—и выбралъ два самыя аппетитные бутерброта...
Тимковскій послѣ долгихъ усилій поднялся наконецъ съ полу—и увидавши, что у него похитили два самые большіе бутерброта,—принялся ругаться съ нансіоне