у насъ денегъ не хватитъ,—и онъ ударилъ себя но боковому карману.
— Знаю, что хватитъ, согласился Павелъ Парѳенычъ,— вишь какъ карманъ-то отпузанился. Вижу.
Иванъ Андреевичъ чуть не расхохотался, вспомнивъ про то, отчего у него карманъ «отпузанился», ио счелъ своимъ долгомъ продолжать начатую игру, и отвѣчалъ:
— Что-жь, сколько хватитъ, постоимъ за себя,—и опять хватилъ себя по карману.
Павелъ Парѳенычъ, казалось, задумался, и какъ бы сообразивъ, заговорилъ:
— Ну, а все же, я тебѣ опять повторю, не дѣло задумалъ ты... Ну, на кой прахъ тебѣ мельницы и кирпичный заводъ?... Самъ посуди...
— А, такъ вотъ что продается,—подумалъ Иванъ Андреевичъ, но не подалъ и виду, а сдѣлалъ упрямый жестъ головой съ видомъ человѣка давно знакомаго съ даннымъ предметомъ.
— Ну, кто у тебя станетъ эфтимъ дѣломъ заправлять?— Подумай хорошенько... Дѣти малы, самъ ты дѣломъ занятъ.
Ну чорта ли тебѣ въ такой покупкѣ?... Брось, милый другъ, ей-богу брось... Мой совѣтъ тебѣ отъ чистаго сердца...
— Да что-жь ты, Павелъ Парѳенычъ, заботишься о моемъ безпокойствѣ?... Что оно тебѣ приболѣло?... Ежели па то пойдетъ, то мы найдемъ человѣка для своихъ дѣ
ловъ... Господи помилуй, такъ ужь свѣтъ клиномъ сошелся!.. Такъ ужь только у васъ, у купцовъ и народъ для всякаго дѣла находится, и все вамъ, вишь, съ руки и поку
пать, и продавать, и всѣмъ вы можете копѣйку наживать?... Дайте же и нашему брату, городскому обывателю, попользоваться хоть чуточку... Огчегожь мнѣ, примѣрно, не по
пробовать счастья? Отчего же мнѣ не взяться за мельницы,
али за заводы?... Неужь-то же я не съумѣю кирпичный заводъ вести какъ должно? Али муку молоть?... Развѣ хитрое дѣло?... Ну, а не подойдетъ статья, эфти вещи завсегда продать можно... Это не что либо другое... Не молоко,—не скиснетъ.
Иванъ Андреевичъ началъ входить въ роль и игралъ Ье такъ искусно, что Павелъ Парѳенычъ вполнѣ утвердился въ своемъ мнѣніи.
— Оно такъ-то такъ... Не скиснетъ, точно, — И онъ въ раздумья почесалъ затылокъ.—Только вотъ что я тебѣ скажу... (И онъ конфидеціально хлопнулъ Ивана Андрее
вича ио колѣну).—Отступись, милый человѣкъ!,.. Ну, я пропну тебя!... Возьми нятишницу и проваливай.
Иванъ Андреевичъ счелъ своимъ долгомъ обидѣться.
— Что вы, Павелъ Парѳенычъ!... За кого меня принимаете?... Что я, взяточникъ, что ли?...
— Да ие взяточникъ,—знаю... И не объ томъ рѣчь... А ты отстуиись но дружбѣ... ио товариществу...
— А вамъ по дружбѣ, но товариществу и надо у человѣка бѣднѣе себя кусокъ изо рта выдирать... Въ кои-то вѣки случай подходящій случился,—и то попользоваться не моги... горячился Иванъ Андреевичъ, совсѣмъ, по видимому,
искренно. Павелъ Парѳенычъ счелъ своимъ долгомъ приступить «къ умиротворенію».
— Ну, ну... запѣтушился... Давай толкомъ говорить... Мало тебѣ пятишницы,—ну, бери красненькую.
Иванъ Андреевичъ и слышать не хотѣлъ.
— Вниманія не возьму! воскликнулъ онъ и отвернулся въ нротивуположную сторону.
• — Эхъ, несговорный!... Да разсуди ты чередомъ, голова съ мозгами... А у насъ, говорю тебѣ откровенно, дѣло на мази... Партія подобрана. Мы такъ и рѣшили эфто дѣло своей партіей покончить и шабашъ!... Цѣны не набивать,
поставить за однимъ... Знаешь самъ, дѣло коммерческое,— ты сегодня одному уважилъ,—глядь, завтра онъ уважитъ тебѣ... Такъ и идетъ круговая порука... Иначе и нельзя...
Всѣ мы другъ за дружку держимся, словно вѣтка одного древа... На то торговля, братъ... Ну, а ты человѣкъ посторонній.. .
При этихъ словахъ самолюбіе Ивана Андреевича поднялось. Его мѣщанская гордость была уколота.
— Ну такъ что-жь что посторонній, обиженно сказалъ онъ.—Потому и хочу попробовать счастья, что всѣмъ вамъ я посторонній... Всѣ вы купцы для меня что!... Ничего ровно... Ни тепло мнѣ отъ вашего благополучія и богат
ства, ни холодно. Вы сами по себѣ, а я самъ но себѣ. Вы торгуете, и я стану торговать... И насчетъ мельницъ,— дѣло случая... За кѣмъ останется... потягаемся.
Павелъ Парѳенычъ сталъ становиться въ тупикъ, и рѣшилъ покончить скорѣе.
— Да что ты, воскликнулъ онъ, — двухъ по третьему не понимаешь, что главное тутъ цѣна. Чтобы некому было цѣны набивать,—вся суть въ томъ и состоитъ.
Иванъ Андреевичъ давно понялъ, въ чемъ «состоитъ суть», но сдѣлалъ видъ, будто понялъ это только сейчасъ.
— Вишь, хорошъ же ты гусь, Павелъ Парѳенычъ, въ негодованіи вскричалъ онъ. Что бѣдному человѣку крайность пришла своего послѣдняго достоянія лишиться за долги, такъ вы и пользуетесь, и никто не смѣй вамъ перечить?! Нѣтъ, братъ, шалишь!...
— Да пользы-то тому человѣку никакой не будетъ, перебилъ его Павелъ Парѳенычъ убѣдительно.—Все равно, что выручится отъ продажи, не ему достанется, а кредиторамъ.
— А развѣ кредиторы не люди?... Виноваты они развѣ въ томъ, что у нихъ деньги занимали да не отдали?... Нѣтъ, эго тоже не модель... Надо совѣсть имѣть, да бѣд
наго человѣка жалѣть, а не то что самому наживаться на его счетъ.
Слушалъ, слушалъ Павелъ Парѳенычъ, да наконецъ раздосадовался и плюнулъ.
— Экъ тебя прорвало, прости Господи! Что твой попъ съ проповѣдью... Ну, берешь что ли десятокъ?...
Иванъ Андреевичъ пуще вскипѣлъ.
— Сказалъ вамъ, что не взяточникъ я,—такъ и не приставайте... — отрѣзалъ онъ словно ножомъ.
— Хочешь три синенькихъ?... Ну, четыре?...
Иванъ Андреевичъ только отмалчивался. Видѣлъ онъ ясно,
— Знаю, что хватитъ, согласился Павелъ Парѳенычъ,— вишь какъ карманъ-то отпузанился. Вижу.
Иванъ Андреевичъ чуть не расхохотался, вспомнивъ про то, отчего у него карманъ «отпузанился», ио счелъ своимъ долгомъ продолжать начатую игру, и отвѣчалъ:
— Что-жь, сколько хватитъ, постоимъ за себя,—и опять хватилъ себя по карману.
Павелъ Парѳенычъ, казалось, задумался, и какъ бы сообразивъ, заговорилъ:
— Ну, а все же, я тебѣ опять повторю, не дѣло задумалъ ты... Ну, на кой прахъ тебѣ мельницы и кирпичный заводъ?... Самъ посуди...
— А, такъ вотъ что продается,—подумалъ Иванъ Андреевичъ, но не подалъ и виду, а сдѣлалъ упрямый жестъ головой съ видомъ человѣка давно знакомаго съ даннымъ предметомъ.
— Ну, кто у тебя станетъ эфтимъ дѣломъ заправлять?— Подумай хорошенько... Дѣти малы, самъ ты дѣломъ занятъ.
Ну чорта ли тебѣ въ такой покупкѣ?... Брось, милый другъ, ей-богу брось... Мой совѣтъ тебѣ отъ чистаго сердца...
— Да что-жь ты, Павелъ Парѳенычъ, заботишься о моемъ безпокойствѣ?... Что оно тебѣ приболѣло?... Ежели па то пойдетъ, то мы найдемъ человѣка для своихъ дѣ
ловъ... Господи помилуй, такъ ужь свѣтъ клиномъ сошелся!.. Такъ ужь только у васъ, у купцовъ и народъ для всякаго дѣла находится, и все вамъ, вишь, съ руки и поку
пать, и продавать, и всѣмъ вы можете копѣйку наживать?... Дайте же и нашему брату, городскому обывателю, попользоваться хоть чуточку... Огчегожь мнѣ, примѣрно, не по
пробовать счастья? Отчего же мнѣ не взяться за мельницы,
али за заводы?... Неужь-то же я не съумѣю кирпичный заводъ вести какъ должно? Али муку молоть?... Развѣ хитрое дѣло?... Ну, а не подойдетъ статья, эфти вещи завсегда продать можно... Это не что либо другое... Не молоко,—не скиснетъ.
Иванъ Андреевичъ началъ входить въ роль и игралъ Ье такъ искусно, что Павелъ Парѳенычъ вполнѣ утвердился въ своемъ мнѣніи.
— Оно такъ-то такъ... Не скиснетъ, точно, — И онъ въ раздумья почесалъ затылокъ.—Только вотъ что я тебѣ скажу... (И онъ конфидеціально хлопнулъ Ивана Андрее
вича ио колѣну).—Отступись, милый человѣкъ!,.. Ну, я пропну тебя!... Возьми нятишницу и проваливай.
Иванъ Андреевичъ счелъ своимъ долгомъ обидѣться.
— Что вы, Павелъ Парѳенычъ!... За кого меня принимаете?... Что я, взяточникъ, что ли?...
— Да ие взяточникъ,—знаю... И не объ томъ рѣчь... А ты отстуиись но дружбѣ... ио товариществу...
— А вамъ по дружбѣ, но товариществу и надо у человѣка бѣднѣе себя кусокъ изо рта выдирать... Въ кои-то вѣки случай подходящій случился,—и то попользоваться не моги... горячился Иванъ Андреевичъ, совсѣмъ, по видимому,
искренно. Павелъ Парѳенычъ счелъ своимъ долгомъ приступить «къ умиротворенію».
— Ну, ну... запѣтушился... Давай толкомъ говорить... Мало тебѣ пятишницы,—ну, бери красненькую.
Иванъ Андреевичъ и слышать не хотѣлъ.
— Вниманія не возьму! воскликнулъ онъ и отвернулся въ нротивуположную сторону.
• — Эхъ, несговорный!... Да разсуди ты чередомъ, голова съ мозгами... А у насъ, говорю тебѣ откровенно, дѣло на мази... Партія подобрана. Мы такъ и рѣшили эфто дѣло своей партіей покончить и шабашъ!... Цѣны не набивать,
поставить за однимъ... Знаешь самъ, дѣло коммерческое,— ты сегодня одному уважилъ,—глядь, завтра онъ уважитъ тебѣ... Такъ и идетъ круговая порука... Иначе и нельзя...
Всѣ мы другъ за дружку держимся, словно вѣтка одного древа... На то торговля, братъ... Ну, а ты человѣкъ посторонній.. .
При этихъ словахъ самолюбіе Ивана Андреевича поднялось. Его мѣщанская гордость была уколота.
— Ну такъ что-жь что посторонній, обиженно сказалъ онъ.—Потому и хочу попробовать счастья, что всѣмъ вамъ я посторонній... Всѣ вы купцы для меня что!... Ничего ровно... Ни тепло мнѣ отъ вашего благополучія и богат
ства, ни холодно. Вы сами по себѣ, а я самъ но себѣ. Вы торгуете, и я стану торговать... И насчетъ мельницъ,— дѣло случая... За кѣмъ останется... потягаемся.
Павелъ Парѳенычъ сталъ становиться въ тупикъ, и рѣшилъ покончить скорѣе.
— Да что ты, воскликнулъ онъ, — двухъ по третьему не понимаешь, что главное тутъ цѣна. Чтобы некому было цѣны набивать,—вся суть въ томъ и состоитъ.
Иванъ Андреевичъ давно понялъ, въ чемъ «состоитъ суть», но сдѣлалъ видъ, будто понялъ это только сейчасъ.
— Вишь, хорошъ же ты гусь, Павелъ Парѳенычъ, въ негодованіи вскричалъ онъ. Что бѣдному человѣку крайность пришла своего послѣдняго достоянія лишиться за долги, такъ вы и пользуетесь, и никто не смѣй вамъ перечить?! Нѣтъ, братъ, шалишь!...
— Да пользы-то тому человѣку никакой не будетъ, перебилъ его Павелъ Парѳенычъ убѣдительно.—Все равно, что выручится отъ продажи, не ему достанется, а кредиторамъ.
— А развѣ кредиторы не люди?... Виноваты они развѣ въ томъ, что у нихъ деньги занимали да не отдали?... Нѣтъ, эго тоже не модель... Надо совѣсть имѣть, да бѣд
наго человѣка жалѣть, а не то что самому наживаться на его счетъ.
Слушалъ, слушалъ Павелъ Парѳенычъ, да наконецъ раздосадовался и плюнулъ.
— Экъ тебя прорвало, прости Господи! Что твой попъ съ проповѣдью... Ну, берешь что ли десятокъ?...
Иванъ Андреевичъ пуще вскипѣлъ.
— Сказалъ вамъ, что не взяточникъ я,—такъ и не приставайте... — отрѣзалъ онъ словно ножомъ.
— Хочешь три синенькихъ?... Ну, четыре?...
Иванъ Андреевичъ только отмалчивался. Видѣлъ онъ ясно,