и категорически заявляли, что свободныхъ мѣстъ нигдѣ не имѣется, въ третьемъ откровенно и лаконически спрашивали:
— У васъ есть рекомендація отъ кого либо изъ лицъ, извѣстныхъ намъ или служащихъ на линіи?!... — Нѣтъ!... отвѣчалъ Сенька.
— Въ такомъ случаѣ извините!... отвѣчало обыкновенно вѣжливое начальство, искоса поглядывая на непрезентабельный костюмъ просителя.
— Мы даемъ мѣста только по рекомендаціямъ лицъ хорошо извѣстныхъ намъ—иначе пришлось бы набирать въ число служащихъ различную подозрительную шушеру!
Въ одномъ изъ правленій, куда Сенька явился было съ заявленіемъ своей просьбы — правитель дѣлъ, плѣшивый, сѣдой, горбатый старикашка необыкновенно кру
того и легковоспламеняющагося права, такъ закричалъ п затопалъ ногами на дерзкаго просителя, что этотъ послѣдній, ие смотря на свою храбрость и природную беззастѣнчивость, со стыдомъ принужденъ былъ навострить, что называется, лыжи и обратиться вспять...
Послѣдній визитъ приснился незпакомцу съ такими мельчайшими подробностями, плѣшивый, сѣдой и горба
тый правитель дѣлъ такъ громко кричалъ и такъ сильпо топалъ ногами, что заставилъ Сеньку испугаться даже во снѣ и... проснуться...
Громкій крикъ правителя дѣлъ во снѣ смѣнился въ дѣйствительности негромкимъ сторожкимъ говоромъ ка
кихъ то двухъ живыхъ существъ, очевидно неподозрѣвавшихъ близкаго сосѣдства таинственнаго незнакомца и потому пріютившихся вблизи шалашика, подъ тѣнію кустовъ молодаго ивняка...
— А какъ ежели Богъ дастъ, моя любушка, я скоро може и старшимъ сдѣлаюсь, а тамъ дорога ужь прото
рена — и въ мастера шутя попасть, да и твой отецъ чай не откажется, похлопочетъ гдѣ слѣдуетъ за зятя!?... Слышался пріятный, мужской голосъ.
— Нѣтъ, Петра!... Нечего тутъ мечтать—не бывать этому!... Отвѣчала жешципа.
— Што такъ, моя любушка?!...
— Да то и такъ: у тебя характеръ, у меня другой, питому може и согласія у насъ никакого пе будетъ, вотъ что!... Ты вправо потянешь, а я влѣво!...
— Нѣтъ, любушка!... Ты вправо пойдешь и я за тобой, ты влѣво —и я слѣдомъ, вотъ какъ будемъ жить!...
— А вотъ то и дурно, Петра!... Какой же ты мужъ мнѣ будешь, коли я надъ тобой властвовать буду, по
мыкать стану?!... Знаешь—у бабы волосъ длиненъ, да умъ коротокъ—говоритъ пословица!... Нѣтъ, Петра!... Не мечтай—но твоему характеру не мужъ ты мнѣ будешь, а назола!...
— Ну, ну, моя любушка!... Я, коли, по твоему буду: ты вправо, а я влѣво!...
— И это плохо будетъ: когда, можетъ быть, вправо нужно, а ты, въ угоду мнѣ—влѣво потянешь, это тоже неладно!... Нѣтъ, не такого мнѣ нужно мужа—прямо говорю тебѣ, Петра!...
— Какого же?!... Какого такого тебѣ мужа надоть, любушка?!...
— А такого, котораго бы я боялась, уважала—вотъ какого!... Который бы, гдѣ слѣдоваетъ, билъ да училъ, а гдѣ стоитъ и нужно — миловалъ бы!... Вотъ что, Петра!... А ты... ты негоденъ!... какъ-то задыхаясь, проговорила женщина.
— Ну, и я буду такимъ, непремѣнно буду, моя любушка—только скажи, осчастливь меня своимъ обѣщаніемъ, обнадежь?...
— Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ, Петра!... Ты па это не способенъ— ты нюня!... Хоть и мужикъ, а нюня!... Я, вѣдь, знаю — ты слишкомъ любишь меня, слишкомъ жалѣешь—воли не въ мѣру дашь мнѣ и тогда прощай:
я тебѣ не жена, обуза буду, а ты мнѣ не мужъ, а назола!...
Наступило молчаніе.
Нозпакпмецъ чутко прислушивался къ говору, такъ чутко, что даже повернулся на брюхо и, подперевши свою голову обѣими руками—такъ и замеръ, застылъ въ этомъ положеніи; еслибы онъ только могъ заглянуть за густой кустъ молодаго ивняка, то, безъ сомнѣнія, увидалъ бы, какъ молодая дѣвушка, полулежа на травѣ,
старательно и спокойно ощипывала листики съ только что сорванной свѣжей вѣтки ивняка, а высокій, здо
ровый парень, съ черными плутовскими глазами сидѣлъ
передъ ней и, глядя на разстилающееся и теряющееся вдали широкое поле, какъ-то безсознательно и машинально похлопывалъ прутикомъ по своей ногѣ...
— Нѣтъ, скажи лучше—ты пе любишь меня, Катерина!... опять долетѣлъ до ушей незнакомца мужской, какъ будто надтреснутый голосъ.
— Нѣтъ, Петра, люблю — люблю очень: ты самъ знаешь и видишь это!... Къ нелюбимому человѣку не стала бы я бѣгать но ночамъ, отца раздражать и себя попусту безпокоить — тебѣ это извѣстно!... Люблю, и потому говорю тебѣ опять—не годенъ ты мнѣ въ мужья, Петра!...
— Ну, коли любишь, такъ просто отца боишься!... какъ-то нерѣшительно проговорилъ мужчина.
— Опять, несуразное городишь Петра!., слышалось въ отвѣтъ, —Не боялась я отца, какъ съ тобой слюбилась и теперь не боюсь его - бѣгала къ тебѣ, придетъ времячко — тоже не забоюсь высказать всю правду—и чего-же мнѣ
— У васъ есть рекомендація отъ кого либо изъ лицъ, извѣстныхъ намъ или служащихъ на линіи?!... — Нѣтъ!... отвѣчалъ Сенька.
— Въ такомъ случаѣ извините!... отвѣчало обыкновенно вѣжливое начальство, искоса поглядывая на непрезентабельный костюмъ просителя.
— Мы даемъ мѣста только по рекомендаціямъ лицъ хорошо извѣстныхъ намъ—иначе пришлось бы набирать въ число служащихъ различную подозрительную шушеру!
Въ одномъ изъ правленій, куда Сенька явился было съ заявленіемъ своей просьбы — правитель дѣлъ, плѣшивый, сѣдой, горбатый старикашка необыкновенно кру
того и легковоспламеняющагося права, такъ закричалъ п затопалъ ногами на дерзкаго просителя, что этотъ послѣдній, ие смотря на свою храбрость и природную беззастѣнчивость, со стыдомъ принужденъ былъ навострить, что называется, лыжи и обратиться вспять...
Послѣдній визитъ приснился незпакомцу съ такими мельчайшими подробностями, плѣшивый, сѣдой и горба
тый правитель дѣлъ такъ громко кричалъ и такъ сильпо топалъ ногами, что заставилъ Сеньку испугаться даже во снѣ и... проснуться...
Громкій крикъ правителя дѣлъ во снѣ смѣнился въ дѣйствительности негромкимъ сторожкимъ говоромъ ка
кихъ то двухъ живыхъ существъ, очевидно неподозрѣвавшихъ близкаго сосѣдства таинственнаго незнакомца и потому пріютившихся вблизи шалашика, подъ тѣнію кустовъ молодаго ивняка...
— А какъ ежели Богъ дастъ, моя любушка, я скоро може и старшимъ сдѣлаюсь, а тамъ дорога ужь прото
рена — и въ мастера шутя попасть, да и твой отецъ чай не откажется, похлопочетъ гдѣ слѣдуетъ за зятя!?... Слышался пріятный, мужской голосъ.
— Нѣтъ, Петра!... Нечего тутъ мечтать—не бывать этому!... Отвѣчала жешципа.
— Што такъ, моя любушка?!...
— Да то и такъ: у тебя характеръ, у меня другой, питому може и согласія у насъ никакого пе будетъ, вотъ что!... Ты вправо потянешь, а я влѣво!...
— Нѣтъ, любушка!... Ты вправо пойдешь и я за тобой, ты влѣво —и я слѣдомъ, вотъ какъ будемъ жить!...
— А вотъ то и дурно, Петра!... Какой же ты мужъ мнѣ будешь, коли я надъ тобой властвовать буду, по
мыкать стану?!... Знаешь—у бабы волосъ длиненъ, да умъ коротокъ—говоритъ пословица!... Нѣтъ, Петра!... Не мечтай—но твоему характеру не мужъ ты мнѣ будешь, а назола!...
— Ну, ну, моя любушка!... Я, коли, по твоему буду: ты вправо, а я влѣво!...
— И это плохо будетъ: когда, можетъ быть, вправо нужно, а ты, въ угоду мнѣ—влѣво потянешь, это тоже неладно!... Нѣтъ, не такого мнѣ нужно мужа—прямо говорю тебѣ, Петра!...
— Какого же?!... Какого такого тебѣ мужа надоть, любушка?!...
— А такого, котораго бы я боялась, уважала—вотъ какого!... Который бы, гдѣ слѣдоваетъ, билъ да училъ, а гдѣ стоитъ и нужно — миловалъ бы!... Вотъ что, Петра!... А ты... ты негоденъ!... какъ-то задыхаясь, проговорила женщина.
— Ну, и я буду такимъ, непремѣнно буду, моя любушка—только скажи, осчастливь меня своимъ обѣщаніемъ, обнадежь?...
— Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ, Петра!... Ты па это не способенъ— ты нюня!... Хоть и мужикъ, а нюня!... Я, вѣдь, знаю — ты слишкомъ любишь меня, слишкомъ жалѣешь—воли не въ мѣру дашь мнѣ и тогда прощай:
я тебѣ не жена, обуза буду, а ты мнѣ не мужъ, а назола!...
Наступило молчаніе.
Нозпакпмецъ чутко прислушивался къ говору, такъ чутко, что даже повернулся на брюхо и, подперевши свою голову обѣими руками—такъ и замеръ, застылъ въ этомъ положеніи; еслибы онъ только могъ заглянуть за густой кустъ молодаго ивняка, то, безъ сомнѣнія, увидалъ бы, какъ молодая дѣвушка, полулежа на травѣ,
старательно и спокойно ощипывала листики съ только что сорванной свѣжей вѣтки ивняка, а высокій, здо
ровый парень, съ черными плутовскими глазами сидѣлъ
передъ ней и, глядя на разстилающееся и теряющееся вдали широкое поле, какъ-то безсознательно и машинально похлопывалъ прутикомъ по своей ногѣ...
— Нѣтъ, скажи лучше—ты пе любишь меня, Катерина!... опять долетѣлъ до ушей незнакомца мужской, какъ будто надтреснутый голосъ.
— Нѣтъ, Петра, люблю — люблю очень: ты самъ знаешь и видишь это!... Къ нелюбимому человѣку не стала бы я бѣгать но ночамъ, отца раздражать и себя попусту безпокоить — тебѣ это извѣстно!... Люблю, и потому говорю тебѣ опять—не годенъ ты мнѣ въ мужья, Петра!...
— Ну, коли любишь, такъ просто отца боишься!... какъ-то нерѣшительно проговорилъ мужчина.
— Опять, несуразное городишь Петра!., слышалось въ отвѣтъ, —Не боялась я отца, какъ съ тобой слюбилась и теперь не боюсь его - бѣгала къ тебѣ, придетъ времячко — тоже не забоюсь высказать всю правду—и чего-же мнѣ