— Ай музыку слушать пришли?
— Не то штобы музыку слушать, Митрій Перфилычъ, што въ ей, въ музыкѣ то? Громъ одипъ, трескотня, говорилъ ІІоликарпъ Семеновичъ, запахивая надѣтую сверхъ долгополаго сюртука чуйку тонкаго сукна.
— Што-жъ, музыка—ничего, дудитъ да дудитъ, за мѣтилъ Дмитрій Перфильевичъ.
— Это што говорить... Нѣтъ, я, признаться сказать, на счетъ разныхъ бабьихъ глупостевъ пришелъ, дочур камъ кое-какихъ подарковъ купилъ.
— Та-акъ. А много ихъ у васъ?
— Три; етаршей-то вотъ ужь семнадцать годовъ минуло.
— Да, да, да. Ну што-жь, дѣло доброе, што-жь пе потѣшить барышневъ.
— Вотъ за тѣмъ и пришолъ больше.
— Ну какъ у васъ на Гребповской? спросилъ Дмитрій Перфильевичъ.
— У пасъ-то? усмѣхнулся ІІоликарпъ Семеновичъ,— у пасъ еще ярманки то и нюхомъ не слыхать.
— Ну! што такъ?
— Да первое дѣло, цѣна не стала, а второе у насъ еще не всѣ караваны вполнѣ. У меня, слава Господу, опричь одной, всѣ баржи въ Нижній выбѣжали, а одна еще на низу, на перекатѣ застряла, паузить придется .
— Ну?
— Право слово. Нынче парня на низъ послалъ. У васъ какъ на Сибирской
— Хвалиться нечѣмъ, Поликартъ Семенычъ, одпаче и Бога гнѣвить нечего—починъ ломали.
— Иу што жь и слава тебѣ Господи, еще ярманка то только Господи благослови.
— Конечное дѣло, наторговаться успѣемъ —по нашему товару нынѣшняя ярманка— благодать, весело замѣтилъ Дмитрій Перфильевичъ.—Да што-жь мы стоимъ ровно какъ незнакомые, воскликнулъ онъ какъ бы спохватившись,—пойдемте куда ни на есть, посидимъ, покалякаемъ.
— Тысь куда? спросилъ ІІоликарпъ Семеновичъ.
— Одно дѣло въ трактиръ, пожуемъ чего Богъ пошлетъ, а ежели по сердцу придется, то и по рюмочкѣ протащимъ.
— Оно пишто, колебался ІІоликарпъ Семеновичъ,— только...
— Да што—только? Только и будетъ, што выпьемъ да время проведемъ. Дѣлать то нынче вамъ вѣдь нечего?
— Какое теперь дѣло!—ночь.
— Ну вотъ тото-же и есть. Пойдемте на гулянкахъ стерледку штоль на серебряную удочку поймаемъ.
— Пожалуй пойдемте—отъ бездѣлья и это рукодѣлье, улыбнулся Поликарпъ Семеновичъ.
И оба купца, протискиваясь сквозь толпу, направились къ выходу.
II.
Въ трактирѣ.
Было уже совсѣмъ темно, когда Дмитрій Перфильевичъ съ Поликарномъ Семеновичемъ, усиленно работая локятми, выдрались наконецъ на площадку передъ Глав
нымъ домомъ. Толпа на бульварѣ замѣтно порѣдѣла, такъ называемая «чистая публика» разбрелась кто куда, кто въ театръ, кто въ трактиръ, а кто и на Откосъ закатился. На бульварѣ сновали московскія модистки, окончившія свои занятія, да артельщики и мелкіе при
кащики изъ Главной линіи, которымъ почему либо нельзя было уйти далеко отъ своихъ лавокъ. Веселый говоръ, хохотъ и взвизгиванія «барышенъ», неловко прихваченныхъ своими кавалерами, гулко розносились съ бульвара.
— Куда-жь пойдемъ? выходя на бульваръ, обратился къ спутнику Дмитрій Перфильевичъ.
— Таперь время ужина, пойдемте куда ни на есть, все едино —во всѣхъ трактирахъ таперь это скоморошество треклятое развелось.
— Это касательно арфянокъ то?
— Да хучь бы и насчетъ арфяпокъ, ну што хорошаго, мѣсто сдѣсь торговое, время дѣловое и вдругъ куда ни зайди, кругомъ тебя равно одичалые дьяволы скачутъ съ пѣснями да съ музыкой. Тьфу! противно даже.
Дмитрій Перфильевичъ видимо не расположенъ былъ раздѣлить мнѣніе собесѣдника относительно ярмарочныхъ удовольствій; произнеся короткое «гмъ», онъ, заложивъ руки за спину, молча шелъ возлѣ пріятеля.
— Не все вѣдь ради безобразіевъ въ трактиры ходятъ, продолжалъ ІІоликарпъ Семеновичъ, — ино-мѣстъ зайдешь о дѣлѣ переговорить, ай такъ тихо да мирно съ прія
телемъ покалякать, а тутъ тебѣ—ду, ду, ду, бумъ бумъ, бумъ, всѣ уши прожужжатъ. Такъ ли я говорю?
— Гмъ... Оно конешпо ежели касательно дѣла, такъ это не подходитъ, а што ежели на счетъ времяпрепровожденія...
— Ну! вдругъ раздалось сзади собесѣдниковъ —быть дѣлу, Сибирска съ Гребповской рядомъ пошли. Здравствуйте.
Оба купчины обернулись. Сзади ихъ шагахъ въ пяти торопливою походкой шелъ красивый старикъ купецъ.
— Ба! Вотъ оно кому но пропасть то! Михайло Сидорычъ, сорокъ одно почтеніе, весело крикнулъ Дмитрій Перфильевичъ.
— Онъ самый, здравствуйте.
— Не то штобы музыку слушать, Митрій Перфилычъ, што въ ей, въ музыкѣ то? Громъ одипъ, трескотня, говорилъ ІІоликарпъ Семеновичъ, запахивая надѣтую сверхъ долгополаго сюртука чуйку тонкаго сукна.
— Што-жъ, музыка—ничего, дудитъ да дудитъ, за мѣтилъ Дмитрій Перфильевичъ.
— Это што говорить... Нѣтъ, я, признаться сказать, на счетъ разныхъ бабьихъ глупостевъ пришелъ, дочур камъ кое-какихъ подарковъ купилъ.
— Та-акъ. А много ихъ у васъ?
— Три; етаршей-то вотъ ужь семнадцать годовъ минуло.
— Да, да, да. Ну што-жь, дѣло доброе, што-жь пе потѣшить барышневъ.
— Вотъ за тѣмъ и пришолъ больше.
— Ну какъ у васъ на Гребповской? спросилъ Дмитрій Перфильевичъ.
— У пасъ-то? усмѣхнулся ІІоликарпъ Семеновичъ,— у пасъ еще ярманки то и нюхомъ не слыхать.
— Ну! што такъ?
— Да первое дѣло, цѣна не стала, а второе у насъ еще не всѣ караваны вполнѣ. У меня, слава Господу, опричь одной, всѣ баржи въ Нижній выбѣжали, а одна еще на низу, на перекатѣ застряла, паузить придется .
— Ну?
— Право слово. Нынче парня на низъ послалъ. У васъ какъ на Сибирской
— Хвалиться нечѣмъ, Поликартъ Семенычъ, одпаче и Бога гнѣвить нечего—починъ ломали.
— Иу што жь и слава тебѣ Господи, еще ярманка то только Господи благослови.
— Конечное дѣло, наторговаться успѣемъ —по нашему товару нынѣшняя ярманка— благодать, весело замѣтилъ Дмитрій Перфильевичъ.—Да што-жь мы стоимъ ровно какъ незнакомые, воскликнулъ онъ какъ бы спохватившись,—пойдемте куда ни на есть, посидимъ, покалякаемъ.
— Тысь куда? спросилъ ІІоликарпъ Семеновичъ.
— Одно дѣло въ трактиръ, пожуемъ чего Богъ пошлетъ, а ежели по сердцу придется, то и по рюмочкѣ протащимъ.
— Оно пишто, колебался ІІоликарпъ Семеновичъ,— только...
— Да што—только? Только и будетъ, што выпьемъ да время проведемъ. Дѣлать то нынче вамъ вѣдь нечего?
— Какое теперь дѣло!—ночь.
— Ну вотъ тото-же и есть. Пойдемте на гулянкахъ стерледку штоль на серебряную удочку поймаемъ.
— Пожалуй пойдемте—отъ бездѣлья и это рукодѣлье, улыбнулся Поликарпъ Семеновичъ.
И оба купца, протискиваясь сквозь толпу, направились къ выходу.
II.
Въ трактирѣ.
Было уже совсѣмъ темно, когда Дмитрій Перфильевичъ съ Поликарномъ Семеновичемъ, усиленно работая локятми, выдрались наконецъ на площадку передъ Глав
нымъ домомъ. Толпа на бульварѣ замѣтно порѣдѣла, такъ называемая «чистая публика» разбрелась кто куда, кто въ театръ, кто въ трактиръ, а кто и на Откосъ закатился. На бульварѣ сновали московскія модистки, окончившія свои занятія, да артельщики и мелкіе при
кащики изъ Главной линіи, которымъ почему либо нельзя было уйти далеко отъ своихъ лавокъ. Веселый говоръ, хохотъ и взвизгиванія «барышенъ», неловко прихваченныхъ своими кавалерами, гулко розносились съ бульвара.
— Куда-жь пойдемъ? выходя на бульваръ, обратился къ спутнику Дмитрій Перфильевичъ.
— Таперь время ужина, пойдемте куда ни на есть, все едино —во всѣхъ трактирахъ таперь это скоморошество треклятое развелось.
— Это касательно арфянокъ то?
— Да хучь бы и насчетъ арфяпокъ, ну што хорошаго, мѣсто сдѣсь торговое, время дѣловое и вдругъ куда ни зайди, кругомъ тебя равно одичалые дьяволы скачутъ съ пѣснями да съ музыкой. Тьфу! противно даже.
Дмитрій Перфильевичъ видимо не расположенъ былъ раздѣлить мнѣніе собесѣдника относительно ярмарочныхъ удовольствій; произнеся короткое «гмъ», онъ, заложивъ руки за спину, молча шелъ возлѣ пріятеля.
— Не все вѣдь ради безобразіевъ въ трактиры ходятъ, продолжалъ ІІоликарпъ Семеновичъ, — ино-мѣстъ зайдешь о дѣлѣ переговорить, ай такъ тихо да мирно съ прія
телемъ покалякать, а тутъ тебѣ—ду, ду, ду, бумъ бумъ, бумъ, всѣ уши прожужжатъ. Такъ ли я говорю?
— Гмъ... Оно конешпо ежели касательно дѣла, такъ это не подходитъ, а што ежели на счетъ времяпрепровожденія...
— Ну! вдругъ раздалось сзади собесѣдниковъ —быть дѣлу, Сибирска съ Гребповской рядомъ пошли. Здравствуйте.
Оба купчины обернулись. Сзади ихъ шагахъ въ пяти торопливою походкой шелъ красивый старикъ купецъ.
— Ба! Вотъ оно кому но пропасть то! Михайло Сидорычъ, сорокъ одно почтеніе, весело крикнулъ Дмитрій Перфильевичъ.
— Онъ самый, здравствуйте.