успокоеніе приказала подать «бальзаичику», мадеры, икорки и всего такого, и за благополучное путешествіе
Осипа Константиновича и Дарья Карповна и кумушки изрядно клюкнули, такъ что ударились даже въ плясъ.
Въ депь, назначенный Осипомъ Константиновичемъ для присылки письма, Дарья Карповна съ ранняго утра посылала на кухню—не былъ ли почтальонъ и минуты тянулись для нея часами.
Около полудня горничная, вытирая окно, крикнула: «почтальонъ идетъ, Дарья Карповна»! и бѣгомъ бросилась на дворъ; Дарья Карловна побѣжала за нею, уточкой переваливаясь съ боку на бокъ.
— Слава тебѣ Господи—отъ него, проговорила радостно Дарья Карповна, принимая письмо и распечатывая его.
«Дражайшая супруга, Дарья Карповна! — Писалъ Осипъ Константиновичъ изъ Нижняго. — Увѣдомляю тебя, что пріѣхалъ я въ Нижній благополучно и въ полномъ здравіи, чего и тебѣ желаю. Остановился пока, въ Московской гостинницѣ, въ 15 Ж, буде будешь писать—такъ и пиши. Не скучай безъ меня, а смотри за хозяйствомъ. Болѣ писать пока нечего, и засимъ остаюсь твой супругъ вѣрный и нелицемѣрный и первой гильдіи купецъ Осипъ Работновъ».
Только и было: крѣпко торопился Осипъ Константиновичъ!
Руками развела Дарья Карповна, когда прочитала письмо.
— Што же эго онъ написалъ то мнѣ больно мало? Бывало весь листъ испишетъ, да и на другомъ добавитъ, обо всемъ опишетъ, а тутъ—два съ половиной слова да и все! Ой, не къ добру эфто!_ Загулялъ
видно онъ еще на дорогѣ и пріѣхалъ въ Нижній пьяный; вонъ—въ концѣ-тои написано кривулинами какими,видать, што хмѣльной писалъ, а то онъ таково четко пишетъ, да складно, разсуждала Дарья Карповна и снова забило тревогу ея чуткое сердце, знакомое съ бурями и треволненіями. Полѣзли въ голову мысли, одна другой мучительнѣй и
къ ночи купчиху обуяли такіе страхи, что она еле-еле отогнала ихъ «бальзанчикомъ» и «уснула лишь тогда, когда графинчикъ изъ подъ цѣлительнаго «бальзанчика
былъ пустъ. Успула купчиха крѣпкимъ, но тревожнымъ сномъ.
И снится ей сонъ.
Видитъ Дарья Карповна кипящій жизпью Нижній; народу —страхъ сколько и весь этотъ народъ чему то хохочетъ и на что то пальцами указываетъ.
Смотритъ туда и Дарья Карповиа и... Господи, Боже мой! Видитъ: супругъ ея, одѣтый въ какой то шутовской нарядъ, ѣдетъ верхомъ на верблюдѣ какихъ она
въ зоологическомъ саду видала, и не одинъ ѣдетъ: сидитъ съ нимъ мамзель разодѣтая, немазаная, и крѣпко обняла мамзель полную шею Осипа Константиновича, и цѣлуетъ его въ уста, а послѣ каждаго поцѣлуя под
носитъ ему громадный стаканъ вина. Пьетъ то вино Осинъ Константиновичъ и за каждый стаканъ по сотен
ной бумажкѣ мамзели даетъ. Смотритъ народъ на купца и хохочетъ; а сзади прикащики идутъ и хозяйское добро дѣлятъ.
— Разлюбезный мой ацуръ, Осипъ Константиновичъ, говоритъ мамзель, ласкаясь къ супругу Дарьи Карповны,— захотѣла я кушать, но не надо мнѣ ни котлетъ Пожарскихъ, ни селянки московской, ни рябчиковъ, али стер
ляди аршинной—хочу я отвѣдать бѣлаго тѣла супруги твоей Дарьи Карповны... Прикажи ты мнѣ зажарить ее!...
— Изволь, мамзель! Для тебя у меня нѣтъ отказу, отвѣчаетъ Осинъ Константиновичъ и свиститъ громкимъ посвистомъ. Въ ту же минуту изъ верблюжьей пасти вы
скакиваютъ эфіопы и арабы и хватаютъ Дарью Карповну за руки и за ноги.
— Пойдемъ, говорятъ эфіопы, зажаримъ мы тебя и подадимъ на кушанье вонъ мамзели этой. Эй, сковородъ сюда! Огонь разжигайте!...
Вскрикнула Дарья Карповна, метнулась въ постели, чуть чуть на полъ не слетѣла и проснулась.
— Господи! прошептала она. Вотъ сонъ то, такъ сонъ!. Ну, не къ добру эфто!...
Посмотрѣла Дарья Карповна на часы—было уже довольно поздно. Проворно встала она, иапиласьна скорую руку чаю и поѣхала къ тетушкѣ, про свой страшный сонъ разсказать и совѣта попросить.
— Ой, не хорошій сонъ, Дашенька! тревожно сказала тетушка, когда Дарья Карповна разсказала ей свой сонъ. Ой, не хорошъ!... А письмо, говоришь, маленькое и написано кой какъ?
— Да, тетенька. Никогда я допрежь того такихъ писемъ отъ него не подучивала.
— Гм!... А вѣдь тебѣ надо ѣхать самой, Дашенька... — А? Хорошо то бы хорошо, тетенька, да боязно больно! плаксиво проговорила Дарья Осиповна, въ душѣ однако очень довольная совѣтомъ.
— Что же дѣлать-то, глупая! Ну, побьетъ можетъ, потреплетъ—стерпишь, не въ первой вѣдь! За то покой
себѣ получишь, а то долго ли до грѣха... Сопъ то больно не хорошо предвѣщаетъ! Жарили, говоришь, тебя эфіоиы-то?
— Жарить не жарили, а только повели, а я тутотки и проснулась.
— Гм! Эфіона видѣть—это къ напасти какой нибудь; верблюда —зто тоже хорошаго мало: или болѣзнь, или
Осипа Константиновича и Дарья Карповна и кумушки изрядно клюкнули, такъ что ударились даже въ плясъ.
Въ депь, назначенный Осипомъ Константиновичемъ для присылки письма, Дарья Карповна съ ранняго утра посылала на кухню—не былъ ли почтальонъ и минуты тянулись для нея часами.
Около полудня горничная, вытирая окно, крикнула: «почтальонъ идетъ, Дарья Карповна»! и бѣгомъ бросилась на дворъ; Дарья Карловна побѣжала за нею, уточкой переваливаясь съ боку на бокъ.
— Слава тебѣ Господи—отъ него, проговорила радостно Дарья Карповна, принимая письмо и распечатывая его.
«Дражайшая супруга, Дарья Карповна! — Писалъ Осипъ Константиновичъ изъ Нижняго. — Увѣдомляю тебя, что пріѣхалъ я въ Нижній благополучно и въ полномъ здравіи, чего и тебѣ желаю. Остановился пока, въ Московской гостинницѣ, въ 15 Ж, буде будешь писать—такъ и пиши. Не скучай безъ меня, а смотри за хозяйствомъ. Болѣ писать пока нечего, и засимъ остаюсь твой супругъ вѣрный и нелицемѣрный и первой гильдіи купецъ Осипъ Работновъ».
Только и было: крѣпко торопился Осипъ Константиновичъ!
Руками развела Дарья Карповна, когда прочитала письмо.
— Што же эго онъ написалъ то мнѣ больно мало? Бывало весь листъ испишетъ, да и на другомъ добавитъ, обо всемъ опишетъ, а тутъ—два съ половиной слова да и все! Ой, не къ добру эфто!_ Загулялъ
видно онъ еще на дорогѣ и пріѣхалъ въ Нижній пьяный; вонъ—въ концѣ-тои написано кривулинами какими,видать, што хмѣльной писалъ, а то онъ таково четко пишетъ, да складно, разсуждала Дарья Карповна и снова забило тревогу ея чуткое сердце, знакомое съ бурями и треволненіями. Полѣзли въ голову мысли, одна другой мучительнѣй и
къ ночи купчиху обуяли такіе страхи, что она еле-еле отогнала ихъ «бальзанчикомъ» и «уснула лишь тогда, когда графинчикъ изъ подъ цѣлительнаго «бальзанчика
былъ пустъ. Успула купчиха крѣпкимъ, но тревожнымъ сномъ.
И снится ей сонъ.
Видитъ Дарья Карповна кипящій жизпью Нижній; народу —страхъ сколько и весь этотъ народъ чему то хохочетъ и на что то пальцами указываетъ.
Смотритъ туда и Дарья Карповиа и... Господи, Боже мой! Видитъ: супругъ ея, одѣтый въ какой то шутовской нарядъ, ѣдетъ верхомъ на верблюдѣ какихъ она
въ зоологическомъ саду видала, и не одинъ ѣдетъ: сидитъ съ нимъ мамзель разодѣтая, немазаная, и крѣпко обняла мамзель полную шею Осипа Константиновича, и цѣлуетъ его въ уста, а послѣ каждаго поцѣлуя под
носитъ ему громадный стаканъ вина. Пьетъ то вино Осинъ Константиновичъ и за каждый стаканъ по сотен
ной бумажкѣ мамзели даетъ. Смотритъ народъ на купца и хохочетъ; а сзади прикащики идутъ и хозяйское добро дѣлятъ.
— Разлюбезный мой ацуръ, Осипъ Константиновичъ, говоритъ мамзель, ласкаясь къ супругу Дарьи Карповны,— захотѣла я кушать, но не надо мнѣ ни котлетъ Пожарскихъ, ни селянки московской, ни рябчиковъ, али стер
ляди аршинной—хочу я отвѣдать бѣлаго тѣла супруги твоей Дарьи Карповны... Прикажи ты мнѣ зажарить ее!...
— Изволь, мамзель! Для тебя у меня нѣтъ отказу, отвѣчаетъ Осинъ Константиновичъ и свиститъ громкимъ посвистомъ. Въ ту же минуту изъ верблюжьей пасти вы
скакиваютъ эфіопы и арабы и хватаютъ Дарью Карповну за руки и за ноги.
— Пойдемъ, говорятъ эфіопы, зажаримъ мы тебя и подадимъ на кушанье вонъ мамзели этой. Эй, сковородъ сюда! Огонь разжигайте!...
Вскрикнула Дарья Карповна, метнулась въ постели, чуть чуть на полъ не слетѣла и проснулась.
— Господи! прошептала она. Вотъ сонъ то, такъ сонъ!. Ну, не къ добру эфто!...
Посмотрѣла Дарья Карповна на часы—было уже довольно поздно. Проворно встала она, иапиласьна скорую руку чаю и поѣхала къ тетушкѣ, про свой страшный сонъ разсказать и совѣта попросить.
— Ой, не хорошій сонъ, Дашенька! тревожно сказала тетушка, когда Дарья Карповна разсказала ей свой сонъ. Ой, не хорошъ!... А письмо, говоришь, маленькое и написано кой какъ?
— Да, тетенька. Никогда я допрежь того такихъ писемъ отъ него не подучивала.
— Гм!... А вѣдь тебѣ надо ѣхать самой, Дашенька... — А? Хорошо то бы хорошо, тетенька, да боязно больно! плаксиво проговорила Дарья Осиповна, въ душѣ однако очень довольная совѣтомъ.
— Что же дѣлать-то, глупая! Ну, побьетъ можетъ, потреплетъ—стерпишь, не въ первой вѣдь! За то покой
себѣ получишь, а то долго ли до грѣха... Сопъ то больно не хорошо предвѣщаетъ! Жарили, говоришь, тебя эфіоиы-то?
— Жарить не жарили, а только повели, а я тутотки и проснулась.
— Гм! Эфіона видѣть—это къ напасти какой нибудь; верблюда —зто тоже хорошаго мало: или болѣзнь, или