эти идеалы. Напротивъ теперь, только теперь я создалъ себѣ идеалъ. Передо мною рисуется возможность тихой, спокойной, но полной обаянія и прелести жизни, жизни имѣющей цѣль и значеніе.
Молча, сложивъ руки на столѣ, съ участіемъ слушала его Марья Владиміровна, онъ видѣлъ, какъ уча
стливо и ласково смотрѣли на него ея глубокіе черные глазки, видѣлъ, какъ улыбка смѣнилась выраженіемъ на ея хорошенькомъ личикѣ.
— Я хочу жить, говорилъ онъ,—но не этой, пошлой, пустой жизнью богатаго пижона, который не знаетъ, какъ и куда дѣвать ему свое время и который не най
дется, что отвѣтить на прямо поставленный вопросъ: къ чему и зачѣмъ онъ существуетъ.
Самолетовъ замолчалъ и, вставъ съ кресла прошелся по комнатѣ.
Белевская молча слѣдила за Самолетовымъ.
— Простите ли вы мнѣ мою откровенность,—проговорилъ онъ, садясь на ближайшее къ ней кресло.
— Напротивъ, я благодарна вамъ за то, что вы относитесь ко мнѣ такъ искренно...—начала она.
— Дайте мнѣ вашу руку,—прошепталъ онъ, и взявъ, горячо поцѣловалъ ея руку,—я не могу молчать болѣе, я люблю васъ, Марья Владиміровна...
— Сама судьба столкнула насъ, я люблю васъ съ первой нашей встрѣчи. Мнѣ опротивѣла моя прежняя жизнь, я хочу жизни полной и сознательной, я люблю васъ...
онъ страстно смотрѣлъ въ пылавшее хорошенькое личико Белевской.
— Павелъ Алексапдровичъ...—прошептала она и тихо склонилась къ нему.
Страстно, порывисто страстно обнялъ ее Самолетовъ. Стукъ упавшей ложки вывелъ ихъ изъ забытья.
— Поль, милый мой Поль...—-шептала она.
Молча въ какомъ-то восторгѣ смотрѣлъ па нее Павелъ Алексапдровичъ и вновь порывисто притягивалъ къ себѣ и душилъ въ объятіяхъ.
Обоимъ имъ нужно было успокоиться и Самолетовъ уѣхалъ домой. По дома ему не сидѣлось и черезъ часъ онъ вновь явился въ номерѣ Белевской.
— Я не могу минуты быть безъ тебя, Marie, говорилъ онъ, цѣлуя ея руки.
— Чудачокъ ты мой, шутила она, притягивая и цѣлуя его.
Съ этихъ поръ Самолетовъ всѣ дни и вечера проводилъ съ Белевской. Нѣсколько разъ заговаривалъ онъ о свадьбѣ.
— Какой ты торопливый,—говорила она,—пужно же мнѣ приготовиться.
— Да что же тебѣ готовиться?
— Вотъ это мило! Развѣ мы пока не можемъ быть довольны нашимъ счастьемъ, развѣ я могу больше любить тебя, сдѣлавшись твоей женою. Погоди немного.
— Но я теряю терпѣніе, я не знаю, когда наступитъ то время, когда ты будешь хозяйкою въ моемъ
домѣ, —говорилъ Самолетовъ, —затѣмъ самъ подавалъ шубу Марьѣ Владиміровнѣ, усаживалъ ее въ экипажъ,
везъ къ себѣ домой и заставлялъ распоряжаться чаемъ, обѣдомъ или завтракомъ.
— Мы какъ дѣти играемъ въ мужа и жену, смѣялась опа.
— Кончай скорѣе, душечка Marie, ну что это ейбогу,—просилъ онъ. — Погоди...
— Да ты мнѣ скажи, что за причина задержки?
— Причина очень пустая, я жду письма отъ управляющаго изъ имѣнія.
— Вотъ это мило! Изъ-за какого-то глупаго письма откладывать день свадьбы. Развѣ ты не можешь получить это письмо тогда, когда будешь моею женой?
— Конечно могу, но оно мнѣ пужпо раньше.
— Право это...—начиналъ было Самолетовъ, но Марья Владиміровна заставляла его замолчать страстнымъ, продолжительнымъ поцѣлуемъ.
Прошло нѣсколько дней. Самолетовъ сидѣлъ съ Марьей Владиміровной у нея въ номерѣ. Въ дверь постучали.
— Войдите,—сказала она. Вошелъ человѣкъ.
— Вамъ нисьмо-съ, —сказалъ онъ, подавая конвертъ на серебряномъ подносѣ. Самолетовъ взялъ письмо.
— Можно распечатать?—спросилъ онъ, когда человѣкъ вышелъ.
— Развѣ это къ тебѣ адресовано?—улыбнулась она. — Да это письмо отъ управляющаго?
— Конечно—больше мнѣ получать не отъ кого.
— Ну это письмо заставило меня много помучиться, и потому я считаю себя въ правѣ прочесть его,—сказалъ Самолетовъ.
Онъ разорвалъ конвертъ и прочелъ:
«Милостивая Государыня, Марья Владиміровна! Письмо ваше отъ 10-го числа мною получено. Всѣ распоря
женія, которыя вы изволили приказать, будутъ немед
ленно исполнены. Что же касается до вашего приказанія выслать вамъ денегъ, то покорнѣйше прошу подождать, недѣли три или мѣсяцъ...»
— Это-то главное!—перебила Марья Владиміровна. — Такъ ты ждала денегъ и потому...—началъ было
Самолетовъ.
Молча, сложивъ руки на столѣ, съ участіемъ слушала его Марья Владиміровна, онъ видѣлъ, какъ уча
стливо и ласково смотрѣли на него ея глубокіе черные глазки, видѣлъ, какъ улыбка смѣнилась выраженіемъ на ея хорошенькомъ личикѣ.
— Я хочу жить, говорилъ онъ,—но не этой, пошлой, пустой жизнью богатаго пижона, который не знаетъ, какъ и куда дѣвать ему свое время и который не най
дется, что отвѣтить на прямо поставленный вопросъ: къ чему и зачѣмъ онъ существуетъ.
Самолетовъ замолчалъ и, вставъ съ кресла прошелся по комнатѣ.
Белевская молча слѣдила за Самолетовымъ.
— Простите ли вы мнѣ мою откровенность,—проговорилъ онъ, садясь на ближайшее къ ней кресло.
— Напротивъ, я благодарна вамъ за то, что вы относитесь ко мнѣ такъ искренно...—начала она.
— Дайте мнѣ вашу руку,—прошепталъ онъ, и взявъ, горячо поцѣловалъ ея руку,—я не могу молчать болѣе, я люблю васъ, Марья Владиміровна...
Она вздрогнула; онъ удержалъ ея руку въ своей.
— Сама судьба столкнула насъ, я люблю васъ съ первой нашей встрѣчи. Мнѣ опротивѣла моя прежняя жизнь, я хочу жизни полной и сознательной, я люблю васъ...
онъ страстно смотрѣлъ въ пылавшее хорошенькое личико Белевской.
— Павелъ Алексапдровичъ...—прошептала она и тихо склонилась къ нему.
Страстно, порывисто страстно обнялъ ее Самолетовъ. Стукъ упавшей ложки вывелъ ихъ изъ забытья.
— Поль, милый мой Поль...—-шептала она.
Молча въ какомъ-то восторгѣ смотрѣлъ па нее Павелъ Алексапдровичъ и вновь порывисто притягивалъ къ себѣ и душилъ въ объятіяхъ.
Обоимъ имъ нужно было успокоиться и Самолетовъ уѣхалъ домой. По дома ему не сидѣлось и черезъ часъ онъ вновь явился въ номерѣ Белевской.
— Я не могу минуты быть безъ тебя, Marie, говорилъ онъ, цѣлуя ея руки.
— Чудачокъ ты мой, шутила она, притягивая и цѣлуя его.
Съ этихъ поръ Самолетовъ всѣ дни и вечера проводилъ съ Белевской. Нѣсколько разъ заговаривалъ онъ о свадьбѣ.
— Какой ты торопливый,—говорила она,—пужно же мнѣ приготовиться.
— Да что же тебѣ готовиться?
— Вотъ это мило! Развѣ мы пока не можемъ быть довольны нашимъ счастьемъ, развѣ я могу больше любить тебя, сдѣлавшись твоей женою. Погоди немного.
— Но я теряю терпѣніе, я не знаю, когда наступитъ то время, когда ты будешь хозяйкою въ моемъ
домѣ, —говорилъ Самолетовъ, —затѣмъ самъ подавалъ шубу Марьѣ Владиміровнѣ, усаживалъ ее въ экипажъ,
везъ къ себѣ домой и заставлялъ распоряжаться чаемъ, обѣдомъ или завтракомъ.
— Мы какъ дѣти играемъ въ мужа и жену, смѣялась опа.
— Кончай скорѣе, душечка Marie, ну что это ейбогу,—просилъ онъ. — Погоди...
— Да ты мнѣ скажи, что за причина задержки?
— Причина очень пустая, я жду письма отъ управляющаго изъ имѣнія.
— Вотъ это мило! Изъ-за какого-то глупаго письма откладывать день свадьбы. Развѣ ты не можешь получить это письмо тогда, когда будешь моею женой?
— Конечно могу, но оно мнѣ пужпо раньше.
— Право это...—начиналъ было Самолетовъ, но Марья Владиміровна заставляла его замолчать страстнымъ, продолжительнымъ поцѣлуемъ.
Прошло нѣсколько дней. Самолетовъ сидѣлъ съ Марьей Владиміровной у нея въ номерѣ. Въ дверь постучали.
— Войдите,—сказала она. Вошелъ человѣкъ.
— Вамъ нисьмо-съ, —сказалъ онъ, подавая конвертъ на серебряномъ подносѣ. Самолетовъ взялъ письмо.
— Можно распечатать?—спросилъ онъ, когда человѣкъ вышелъ.
— Развѣ это къ тебѣ адресовано?—улыбнулась она. — Да это письмо отъ управляющаго?
— Конечно—больше мнѣ получать не отъ кого.
— Ну это письмо заставило меня много помучиться, и потому я считаю себя въ правѣ прочесть его,—сказалъ Самолетовъ.
Онъ разорвалъ конвертъ и прочелъ:
«Милостивая Государыня, Марья Владиміровна! Письмо ваше отъ 10-го числа мною получено. Всѣ распоря
женія, которыя вы изволили приказать, будутъ немед
ленно исполнены. Что же касается до вашего приказанія выслать вамъ денегъ, то покорнѣйше прошу подождать, недѣли три или мѣсяцъ...»
— Это-то главное!—перебила Марья Владиміровна. — Такъ ты ждала денегъ и потому...—началъ было
Самолетовъ.