въ гимназію ходятъ, да за это еще большія деньги платятъ!...
— За всѣми, вѣдь, не угоняешься; онѣ вонъ и съ поварами да съ лакеями ёрничаютъ да конфетами ихъ дарятъ за милую душу!...
— Ну-у, съ тобой—вѣдь—не поѣвши-то не сговоришь, облаката призвать нужно, тогда такъ, а то больно умна стала некстати... сурово замѣтилъ Прохоръ Семеновичъ, въ душѣ однако-же какъ нельзя болѣе доволь
ный тѣмъ, что его дочь—что называется — не лѣзла за словомъ въ кармаиъ и на все скоро находила отвѣты.
— И охота тебѣ, Прохоръ Семеновичъ, упрашивать её, упрямицу?!., вступилась Елена Казиміровна, боясь,—
ч*.
чтобы споръ на этотъ разъ не зашелъ слишкомъ далеко и, чего добраго, не кончился бы потасовкой или вразумительнымъ рукоприкладствомъ со стороны отца.
— Не хочетъ, ну и пускай её не учится, пускай дурищей будетъ!... А что и ругать-то ужь больно—въ ругани проку малу!...
— Раскудахталась еще!... Защищай свое-то любимое нещечко!... Васъ бы вотъ связать обѣихъ по ногѣ, да и пустить по водѣ—пара славная была бы!... буркнулъ
отецъ, начинавшій все болѣе и болѣе успокоиваться и утѣшаться.
Дочь было хотѣла еще что-то сказать, но появленіе въ комнатахъ незнакомца, очевидно благополучно вышедшаго изъ курятника и освободившагося изъ подъ не
ожиданнаго ареста—заставила ее замолчать. — Появленіе это произвело на всѣхъ различное впечатлѣніе...
Прохоръ Семеновичъ ниже нагнулся надъ книгой и старательно и тщательно принялся проводить въ ней графы, изображая изъ себя человѣка очень занятаго
серьезной работой; жена его, Елена Казиміровна, какъ вздѣвала толстую нитку въ ушко иголки, такъ и замерла въ этомъ положеніи—такъ поразила её внѣшность костюма и видъ незпакомца...
— Господи!... думала она. — И есть-же на свѣтѣ божьемъ бѣдность такая!... Чай онъ, бѣдненькій, цѣ
лую недѣлю поди ничего не ѣлъ, маковой росинки во рту не было?!... А одеженка-то, одеженка!... У меня послѣ мужа старыя драповыя брюки завалялись—надо ему отдать!... думала Елена Казиміровна.
Незнакомецъ между тѣмъ,—вошедши въ комнату, сначала истово помолился на образа, потомъ уже отвѣсилъ всѣмъ по низкому, поясному поклону, начиная съ главы семьи, Прохора Семеновича...
— А мужикъ-то почтительный!... невольно подумалъ этотъ послѣдній, изъ подлобья вскользь посматривая на незнакомца, въ почтительной позѣ остановившагося у порога и не дерзавшаго идти далѣе...
— Непремѣнно старыя брюки отдамъ —ишь какой богомольный да почтительный!... рѣшила въ свою оче
редь жена Прохора Семеновича и, вдѣвши нитку въ ушко иголки, принялась оканчивать свою работу.
Катерина Прохоровна съ удивленіемъ посмотрѣла на вошедшаго незнакомца, какъ будто бы видѣла его только первый разъ—и тоже старательнѣе обыкновеннаго продолжала свою работу.
Самъ по себѣ дорожный мастеръ былъ человѣкъ добрый, обходительный, особенно-же-съ людьми незнакомыми
и преимущественно съ тѣми, которые сами относились къ нему почтительно и уважительно;—болѣе-же чѣмъ почтительный поклонъ вошедшаго окончательно расположилъ Прохора Семеновича въ пользу незнакомца и по
тому онъ далъ немедленное и милостивое приказаніе своей женѣ «собрать чайку».—Елена Казиміровна вос
пользовалась мужнинымъ приказаніемъ и соизволеніемъ даже, можно сказать, въ излишествѣ: на столѣ появи
лись различныя вкусныя яства съ необходимыми и приличными питіями... Впрочемъ, къ чести Прохора Семе
новича нужно сказать, что онъ въ этотъ вечеръ ничего не имѣлъ съ своей стороны противъ своеволія жены
своей, такъ какъ—откровенно говоря—и самъ любилъ хорошо закусить, а тѣмъ болѣе выпить.
Къ концу вечера дорожный мастеръ изрядно таки налимонился, выражаясь образно, и позабывъ чувство деликатности и уваженія къ незнакомому человѣку—до
вольно фамиліарно и увѣсисто хлопалъ гостя по плечу
и, обращаясь съ нимъ на «гиы», называлъ его уже не иначе, какъ—«Ты, братъ Семенъ»!...
Братъ Семенъ, вѣроятно не желая нарушить того благопріятнаго впечатлѣнія, какое онъ произвелъ своими почтительными и уважительными «экспериментами» на самого главу семьи и его дражайшую половину,--пилъ
мало, въ <.препорціюі>, отвѣчалъ почтительно, послѣ каждой выпитой рюмки закусывалъ рачительно и внимательно слушалъ разсказы Прохора Семеновича, подъ влія
ніемъ нѣсколькихъ выпитыхъ рюмокъ водки выказавшаго несомнѣнное стремленіе къ откровенности...
Незнакомецъ тѣмъ болѣе внимательно слушалъ откровенные разсказы дорожнаго мастера, что болѣе ни
чего не оставалось дѣлать—разговаривать было не съ кѣмъ: Катерина Прохоровна отправилась къ себѣ въ ком
нату, гдѣ и отдалась въ объятія Морфея, Елена Казиміровна, окончивши ремонтировку мужниныхъ «невыра
зимыхъ»—вооружилась шерстянымъ чулкомъ и дремала, по временамъ «пространно» зѣвая и набожно крестя свой беззубый ротъ—а бѣлый сибирскій котъ, разва
лившійся на полу, вовсе не выказывалъ желанія такъ или иначе развлекать гостя...
— За всѣми, вѣдь, не угоняешься; онѣ вонъ и съ поварами да съ лакеями ёрничаютъ да конфетами ихъ дарятъ за милую душу!...
— Ну-у, съ тобой—вѣдь—не поѣвши-то не сговоришь, облаката призвать нужно, тогда такъ, а то больно умна стала некстати... сурово замѣтилъ Прохоръ Семеновичъ, въ душѣ однако-же какъ нельзя болѣе доволь
ный тѣмъ, что его дочь—что называется — не лѣзла за словомъ въ кармаиъ и на все скоро находила отвѣты.
— И охота тебѣ, Прохоръ Семеновичъ, упрашивать её, упрямицу?!., вступилась Елена Казиміровна, боясь,—
ч*.
чтобы споръ на этотъ разъ не зашелъ слишкомъ далеко и, чего добраго, не кончился бы потасовкой или вразумительнымъ рукоприкладствомъ со стороны отца.
— Не хочетъ, ну и пускай её не учится, пускай дурищей будетъ!... А что и ругать-то ужь больно—въ ругани проку малу!...
— Раскудахталась еще!... Защищай свое-то любимое нещечко!... Васъ бы вотъ связать обѣихъ по ногѣ, да и пустить по водѣ—пара славная была бы!... буркнулъ
отецъ, начинавшій все болѣе и болѣе успокоиваться и утѣшаться.
Дочь было хотѣла еще что-то сказать, но появленіе въ комнатахъ незнакомца, очевидно благополучно вышедшаго изъ курятника и освободившагося изъ подъ не
ожиданнаго ареста—заставила ее замолчать. — Появленіе это произвело на всѣхъ различное впечатлѣніе...
Прохоръ Семеновичъ ниже нагнулся надъ книгой и старательно и тщательно принялся проводить въ ней графы, изображая изъ себя человѣка очень занятаго
серьезной работой; жена его, Елена Казиміровна, какъ вздѣвала толстую нитку въ ушко иголки, такъ и замерла въ этомъ положеніи—такъ поразила её внѣшность костюма и видъ незпакомца...
— Господи!... думала она. — И есть-же на свѣтѣ божьемъ бѣдность такая!... Чай онъ, бѣдненькій, цѣ
лую недѣлю поди ничего не ѣлъ, маковой росинки во рту не было?!... А одеженка-то, одеженка!... У меня послѣ мужа старыя драповыя брюки завалялись—надо ему отдать!... думала Елена Казиміровна.
Незнакомецъ между тѣмъ,—вошедши въ комнату, сначала истово помолился на образа, потомъ уже отвѣсилъ всѣмъ по низкому, поясному поклону, начиная съ главы семьи, Прохора Семеновича...
— А мужикъ-то почтительный!... невольно подумалъ этотъ послѣдній, изъ подлобья вскользь посматривая на незнакомца, въ почтительной позѣ остановившагося у порога и не дерзавшаго идти далѣе...
— Непремѣнно старыя брюки отдамъ —ишь какой богомольный да почтительный!... рѣшила въ свою оче
редь жена Прохора Семеновича и, вдѣвши нитку въ ушко иголки, принялась оканчивать свою работу.
Катерина Прохоровна съ удивленіемъ посмотрѣла на вошедшаго незнакомца, какъ будто бы видѣла его только первый разъ—и тоже старательнѣе обыкновеннаго продолжала свою работу.
Самъ по себѣ дорожный мастеръ былъ человѣкъ добрый, обходительный, особенно-же-съ людьми незнакомыми
и преимущественно съ тѣми, которые сами относились къ нему почтительно и уважительно;—болѣе-же чѣмъ почтительный поклонъ вошедшаго окончательно расположилъ Прохора Семеновича въ пользу незнакомца и по
тому онъ далъ немедленное и милостивое приказаніе своей женѣ «собрать чайку».—Елена Казиміровна вос
пользовалась мужнинымъ приказаніемъ и соизволеніемъ даже, можно сказать, въ излишествѣ: на столѣ появи
лись различныя вкусныя яства съ необходимыми и приличными питіями... Впрочемъ, къ чести Прохора Семе
новича нужно сказать, что онъ въ этотъ вечеръ ничего не имѣлъ съ своей стороны противъ своеволія жены
своей, такъ какъ—откровенно говоря—и самъ любилъ хорошо закусить, а тѣмъ болѣе выпить.
Къ концу вечера дорожный мастеръ изрядно таки налимонился, выражаясь образно, и позабывъ чувство деликатности и уваженія къ незнакомому человѣку—до
вольно фамиліарно и увѣсисто хлопалъ гостя по плечу
и, обращаясь съ нимъ на «гиы», называлъ его уже не иначе, какъ—«Ты, братъ Семенъ»!...
Братъ Семенъ, вѣроятно не желая нарушить того благопріятнаго впечатлѣнія, какое онъ произвелъ своими почтительными и уважительными «экспериментами» на самого главу семьи и его дражайшую половину,--пилъ
мало, въ <.препорціюі>, отвѣчалъ почтительно, послѣ каждой выпитой рюмки закусывалъ рачительно и внимательно слушалъ разсказы Прохора Семеновича, подъ влія
ніемъ нѣсколькихъ выпитыхъ рюмокъ водки выказавшаго несомнѣнное стремленіе къ откровенности...
Незнакомецъ тѣмъ болѣе внимательно слушалъ откровенные разсказы дорожнаго мастера, что болѣе ни
чего не оставалось дѣлать—разговаривать было не съ кѣмъ: Катерина Прохоровна отправилась къ себѣ въ ком
нату, гдѣ и отдалась въ объятія Морфея, Елена Казиміровна, окончивши ремонтировку мужниныхъ «невыра
зимыхъ»—вооружилась шерстянымъ чулкомъ и дремала, по временамъ «пространно» зѣвая и набожно крестя свой беззубый ротъ—а бѣлый сибирскій котъ, разва
лившійся на полу, вовсе не выказывалъ желанія такъ или иначе развлекать гостя...