линка курится, что бы, значитъ, комары да мошки не больно донимали!...
— Ужасти сколько водки лопаетъ, даромъ что французъ!... сказалъ десятникъ и давай его будить; будилъ, будилъ—не встаетъ...
— ІІу-ка, говоритъ мнѣ, возьми вотъ эту бутыль, да нахаживай его по бокамъ-то!.. — Что?!., молъ.
— Вотъ те, говоритъ, и что!.. Въ чужой огородъ въ своимъ пугаломъ не еуйся, а бери бутыль, да нахаживай по бокамъ-то, хорошенько лупи, а я гусара сверну, да запущу въ носъ, а то честыо-то его не разбудишь!...
Нечего дѣлать схватилъ пустую бутыль, что около валялась—да и давай наяривать ей по бокамъ мастера; дулъ, дулъ,—только мычитъ, ажно зло меня взяло...
— Ахъ ты, молъ, курвинъ сынъ!.. Неужели жь тебя не разбудишь?!... и давай но пяткамъ бутылью трезвонить, разбилъ бутыль-то, а мастера не разбудилъ...
Смѣется десятникъ...
— Что, спрашиваетъ, вѣришь теперь или нѣтъ, что честыо разбудить не можно?!.. Мы вотъ также разъ бились съ нимъ—комиссія пріѣхала работы смотрѣть, а нашъ мастеръ пьянѣе пьянаго въ соснякѣ лежитъ... Что дѣлать?!.. И водой-то ключевой отливали, и краниву-то подъ одежу пихали и въ муравейпикъ-то голымъ тѣломъ сажали—ничего не помогаетъ; такъ—было—и отступи
лись, да—спасибо, одинъ тутъ посовѣтовалъ дыму въ носъ пустить—ну, тѣмъ только и спаслись: прочухался...
Подивился я всему этому...
— Что-же, спрашиваю, онъ за мастеръ такой?!...
— А такой, говоритъ* и мастеръ—деньги получать только, потому—иностранецъ!..
— А но шапкѣ, молъ, развѣ за это не даютъ?!..
— Какое, говоритъ, милый другъ по шапкѣ?—Нельзя: всѣ главиѣющіе-то заправители тоже не изъ нашихъ,
ну извѣстно: свой своему но неволѣ другъ, особепно па чужой сторонѣ—и сходитъ потому все...
Изъ этихъ словъ л смекнулъ тутъ, что человѣку съ умомъ кругомъ этихъ мастеровъ привольно будетъ, только самъ не плошай. .
Разбудилъ десятникъ мастера—очухался онъ, вскочилъ...
— Что, спрашиваетъ, Сеггей —водки принесъ?!..
— Нѣтъ, отвѣчаетъ, маркицъ Жеромъ—не водки, а земляка привелъ—работать хочетъ!...
Посмотрѣлъ на меня...
— Ты кто?!... спрашиваетъ.
— Кузнецъ!... молъ, г. маркицъ Жеромъ!... — А паспортъ іестъ?! —
— Какъ-же, говорю, безъ того нельзя!...
ОЧЕРКЪ ИЗЪ ЯРМАРОЧНОЙ ЖИЗНИ.
Толстый, здоровенный, что называется матерой купчина былъ Макаръ Карповичъ Оттопыринъ, лѣтъ ему было пятьдесятъ съ небольшимъ, роста онъ былъ вы
сокаго, въ плечахъ косая сажень, толщины онъ былъ обхвата въ два, но это не была дряблая, рыхлая, жир
ная толщина, нѣтъ, это было мясо—кровь съ молокомъ, твердое, что не ущипнешь и крѣпкое какъ литая мѣдь, «физономія» его широкая, румяная, съ открытымъ яснымъ взглядомъ, обрамленная окладистой черной съ просѣдью бородой и такими же кудрявыми волосами на головѣ, была даже довольно привлекательна и вся вообще персона Макара Карповича имѣла въ себѣ нѣчто внушаю
щее если не почтеніе, то нѣкотораго рода осторожность и опаску... Силенъ былъ Оттопыринъ «какъ чертъ»,
какъ говорили о немъ пріятели. Но характеру Макаръ Карповичъ былъ веселъ, общителенъ, любилъ компанію, не прочь былъ «закатиться въ энти самыя веселыя Па
лестины и козырнуть тамъ съ благопріятелями», онъ былъ «душа-человѣкъ» въ веселомъ разѣ, но раздосадованпый, былъ «чистый лѣшій», по выраженію тѣхъ же пріятелей. «Подъ горячую руку» ему было все ни почемъ и нерѣдко «досада» Макара Карповича стоила ему большихъ денегъ.
Таковъ былъ Макаръ Карповичъ Оттопыринъ и если я ко всему, что сказано о немъ, прибавлю, что онъ былъ купецъ московскій, былъ фабрикантъ, имѣлъ большой капиталъ п пользовался огромнымъ кредитомъ, то портретъ будетъ совершенно готовъ.
Въ ярмаркѣ Макару Карповичу дѣлать было совершенно нечего—хорошо заведенное и правильно постав
ленное дѣло шло само собою йодъ надзоромъ цѣлой ватаги прикаіциковъ, «орудовавших і.» дѣлами въ Москвѣ, въ Украинѣ, въ Ирбитѣ и Нижнемъ-Новгородѣ, и Макаръ Карповичъ если и пріѣзжалъ въ ярмарку, то за
тѣмъ развѣ, чтобы повидаться съ своими покупателями и покутить съ ними въ Кунавинѣ и иныхъ злачныхъ и прохладныхъ ярмарочныхъ мѣстечкахъ.
Задался одинъ вечерокъ Макару Карповичу.
Есть пословица «на ловца и звѣрь бѣжитъ» и хотя
— Карошъ!... говоритъ, —Намъ кузнецъ нуженъ!... и опять подъ мозжевеловый кустъ завалился.
Тѣмъ пріемъ и окончился...
П. ТаРакашкинъ
(До слѣдующаго N)-
— Ужасти сколько водки лопаетъ, даромъ что французъ!... сказалъ десятникъ и давай его будить; будилъ, будилъ—не встаетъ...
— ІІу-ка, говоритъ мнѣ, возьми вотъ эту бутыль, да нахаживай его по бокамъ-то!.. — Что?!., молъ.
— Вотъ те, говоритъ, и что!.. Въ чужой огородъ въ своимъ пугаломъ не еуйся, а бери бутыль, да нахаживай по бокамъ-то, хорошенько лупи, а я гусара сверну, да запущу въ носъ, а то честыо-то его не разбудишь!...
Нечего дѣлать схватилъ пустую бутыль, что около валялась—да и давай наяривать ей по бокамъ мастера; дулъ, дулъ,—только мычитъ, ажно зло меня взяло...
— Ахъ ты, молъ, курвинъ сынъ!.. Неужели жь тебя не разбудишь?!... и давай но пяткамъ бутылью трезвонить, разбилъ бутыль-то, а мастера не разбудилъ...
Смѣется десятникъ...
— Что, спрашиваетъ, вѣришь теперь или нѣтъ, что честыо разбудить не можно?!.. Мы вотъ также разъ бились съ нимъ—комиссія пріѣхала работы смотрѣть, а нашъ мастеръ пьянѣе пьянаго въ соснякѣ лежитъ... Что дѣлать?!.. И водой-то ключевой отливали, и краниву-то подъ одежу пихали и въ муравейпикъ-то голымъ тѣломъ сажали—ничего не помогаетъ; такъ—было—и отступи
лись, да—спасибо, одинъ тутъ посовѣтовалъ дыму въ носъ пустить—ну, тѣмъ только и спаслись: прочухался...
Подивился я всему этому...
— Что-же, спрашиваю, онъ за мастеръ такой?!...
— А такой, говоритъ* и мастеръ—деньги получать только, потому—иностранецъ!..
— А но шапкѣ, молъ, развѣ за это не даютъ?!..
— Какое, говоритъ, милый другъ по шапкѣ?—Нельзя: всѣ главиѣющіе-то заправители тоже не изъ нашихъ,
ну извѣстно: свой своему но неволѣ другъ, особепно па чужой сторонѣ—и сходитъ потому все...
Изъ этихъ словъ л смекнулъ тутъ, что человѣку съ умомъ кругомъ этихъ мастеровъ привольно будетъ, только самъ не плошай. .
Разбудилъ десятникъ мастера—очухался онъ, вскочилъ...
— Что, спрашиваетъ, Сеггей —водки принесъ?!..
— Нѣтъ, отвѣчаетъ, маркицъ Жеромъ—не водки, а земляка привелъ—работать хочетъ!...
Посмотрѣлъ на меня...
— Ты кто?!... спрашиваетъ.
— Кузнецъ!... молъ, г. маркицъ Жеромъ!... — А паспортъ іестъ?! —
— Какъ-же, говорю, безъ того нельзя!...
Загримировался
ОЧЕРКЪ ИЗЪ ЯРМАРОЧНОЙ ЖИЗНИ.
Толстый, здоровенный, что называется матерой купчина былъ Макаръ Карповичъ Оттопыринъ, лѣтъ ему было пятьдесятъ съ небольшимъ, роста онъ былъ вы
сокаго, въ плечахъ косая сажень, толщины онъ былъ обхвата въ два, но это не была дряблая, рыхлая, жир
ная толщина, нѣтъ, это было мясо—кровь съ молокомъ, твердое, что не ущипнешь и крѣпкое какъ литая мѣдь, «физономія» его широкая, румяная, съ открытымъ яснымъ взглядомъ, обрамленная окладистой черной съ просѣдью бородой и такими же кудрявыми волосами на головѣ, была даже довольно привлекательна и вся вообще персона Макара Карповича имѣла въ себѣ нѣчто внушаю
щее если не почтеніе, то нѣкотораго рода осторожность и опаску... Силенъ былъ Оттопыринъ «какъ чертъ»,
какъ говорили о немъ пріятели. Но характеру Макаръ Карповичъ былъ веселъ, общителенъ, любилъ компанію, не прочь былъ «закатиться въ энти самыя веселыя Па
лестины и козырнуть тамъ съ благопріятелями», онъ былъ «душа-человѣкъ» въ веселомъ разѣ, но раздосадованпый, былъ «чистый лѣшій», по выраженію тѣхъ же пріятелей. «Подъ горячую руку» ему было все ни почемъ и нерѣдко «досада» Макара Карповича стоила ему большихъ денегъ.
Таковъ былъ Макаръ Карповичъ Оттопыринъ и если я ко всему, что сказано о немъ, прибавлю, что онъ былъ купецъ московскій, былъ фабрикантъ, имѣлъ большой капиталъ п пользовался огромнымъ кредитомъ, то портретъ будетъ совершенно готовъ.
Въ ярмаркѣ Макару Карповичу дѣлать было совершенно нечего—хорошо заведенное и правильно постав
ленное дѣло шло само собою йодъ надзоромъ цѣлой ватаги прикаіциковъ, «орудовавших і.» дѣлами въ Москвѣ, въ Украинѣ, въ Ирбитѣ и Нижнемъ-Новгородѣ, и Макаръ Карповичъ если и пріѣзжалъ въ ярмарку, то за
тѣмъ развѣ, чтобы повидаться съ своими покупателями и покутить съ ними въ Кунавинѣ и иныхъ злачныхъ и прохладныхъ ярмарочныхъ мѣстечкахъ.
Задался одинъ вечерокъ Макару Карповичу.
Есть пословица «на ловца и звѣрь бѣжитъ» и хотя
— Карошъ!... говоритъ, —Намъ кузнецъ нуженъ!... и опять подъ мозжевеловый кустъ завалился.
Тѣмъ пріемъ и окончился...
П. ТаРакашкинъ
(До слѣдующаго N)-