СеРКИСЪ-БЕЙ БАЛЛІАНЪ,
архитекторъ султана Абд-уль-Азиса [*)].
Въ исторіи искусства мы нерѣдко встрѣчаемъ, что талантъ, энергія и многолѣтняя дѣятельность одного лица способны создать и укрѣпить на долгое время новое направленіе.
Но чтобы сдѣлаться реформаторомъ въ архитектурѣ, одной силы творчества недостаточно, — требуется совпаденіе многихъ условій.
На Востокѣ чаще, нежели въ Европѣ, выдавались дѣятели, надолго оставлявшіе послѣ себя слѣды своихъ трудовъ.
Въ Османской имперіи, въ половинѣ ХѴІ-го вѣка, жилъ строитель Синанъ, который обезсмертилъ свое имя во всей странѣ.
Онъ прославилъ въ своихъ произведеніяхъ царствовавшихъ въ то время Сулеймана I и Селима II и, живя въ счастливую эпоху, когда калифы достигли верха своего могущества, оставилъ, по
[5)] Сурикъ, получившій и въ геральдикѣ названіе couleur anglaise. [6)] Cм. русск. орнаментъ, изд. при московск. промышл. музеѣ.
[7)] Замѣчательно, что эти гривны значительно разнятся отъ бармъ, которыя нѣсколько разъ находили при раскопкахъ въ Кіевѣ; послѣднія всегда самой чистой византійской работы по стилю и тонкой отдѣлкѣ.
[8)] По опредѣленію извѣстнаго ученаго отца Анфилохія, надписи эти X — XI вѣка.
[*)] Настоящая статья прочитана въ Обществѣ архитекторовъ за два мѣсяца до сверженія султана Абд-уль-Азиса.
[9)] Разнесенная по всей Италіи гарибальдійцами венеціанская пѣсня: «Bella, bella», — чисто славянская плясовая, и вовсе не похожа ни на ученую «итальянскую» музыку, ни на народныя ритурнели остальной Италіи.
указаніямъ историковъ, баснословное количество истинно художественныхъ построекъ, которыми мусульмане гордятся до настоящаго времени.
Непосредственно за нимъ пріобрѣлъ громкую славу Кермалъ, а впослѣдствіи очень извѣстенъ былъ Аясъ; въ сущности, оба эти дѣятеля отличались только превосходною техникою и замѣ
чательнымъ исполненіемъ своихъ работъ, самобытныхъ-же идей, или усовершенствованія какой-либо отрасли по архитектурѣ приписать имъ нельзя.
Въ новѣйшее время, въ которое сдѣлалось возможнымъ изученіе историческихъ памятниковъ на Востокѣ, въ Константинополѣ, зародилось національное художественное направленіе, обнаружившееся въ различныхъ государственныхъ сооруженіяхъ.
Архитекторъ Абд-улъ-Азиса, Серкисъ-бей-Балліанъ, по своимъ дарованіямъ выходитъ изъ ряда обыкновенныхъ людей, хотя онъ мало извѣстенъ въ художественномъ мірѣ на Западѣ, вслѣдствіе обособленности жизни османлисовъ.
орнаменты обнаруживаютъ даже и теперь родство со славянскими въ своихъ названіяхъ урочищъ, словахъ, музыкѣ [9)], типѣ лица, изъ чего видно, что эта мѣстность была населена славянами, впослѣдствіи объитальянившимися. На приведенныхъ осно
ваніяхъ можно если не утверждать, то предполагать, что эти орнаменты — остатокъ древняго славянскаго отпрыска сѣверноевропейскаго искусства, и остается только пожалѣть о томъ, что всѣ слѣды первой серьезной славянской цивилизаціи въ чехахъ такъ безслѣдно уничтожены іезуитами въ XVI вѣкѣ, и не могутъ намъ служить для разработки русскаго и славянскихъ стилей того времени.
Сѣверная орнаментація, которую мы встрѣчаемъ у насъ въ доисторическое время, въ древнѣйшихъ тканяхъ и на оружіи, а затѣмъ и на пергаментѣ, существовала, вѣроятно, какъ и въ скандинавскихъ странахъ, и въ рѣзьбѣ на деревѣ, гдѣ она, мо
жетъ быть, развилась и сохранялась во время византійской моды, и затѣмъ держалась гораздо долѣе, чѣмъ на Западѣ; близко къ
тому виду, въ какомъ эти орнаменты явились въ Суздальскомъ княжествѣ, они продержались, безъ малѣйшаго на нихъ вліянія европейской готики, во все время татарскаго владычества, съ небольшими измѣненіями, какъ мы видѣли уже это и въ архитек
турѣ, разсматривая ранѣе московскій стиль (см. «Зодчій» 1874 г. № 12 и 1876 г. № 1). О многихъ другихъ отрасляхъ искусства того времени мы вовсе не имѣемъ свѣдѣній, какъ, напр., о гли
няныхъ произведеніяхъ, которыя мы не умѣемъ еще отличатъ отъ доисторическихъ. Что-же касается мѣстныхъ народныхъ тка
ней, то хотя образчики ихъ и не дошли до насъ, но мы можемъ о нихъ составить себѣ понятіе на основаніи слѣдующихъ соображеніи. Извѣстный знатокъ костюмовъ, Кречмеръ, приписываетъ германцамъ употребленіе клѣтчатыхъ матеріи въ родѣ шот
ландскихъ, и мы думаемъ, что въ этомъ случаѣ пестрыя клѣтки малороссійской плахты (см. рис. №№ 25, 26 и 27) и однообразныя орловской панявы, всего ближе подходящія къ узорамъ сѣверныхъ народовъ, уцѣлѣвшимъ еще въ тканяхъ шотландскихъ клановъ (колѣнъ родовъ), должны быть остатки древнерусскихъ народ
ныхъ тканей. Малороссійскій узоръ представляетъ даже чисто славянскую варіацію шотландскаго: въ прямолинейную клѣтчатую ткань сѣвера малороссіянка, — будучи, вѣроятно, знакома съ персидскими матеріями, въ которыхъ при тканьѣ вставлялись отдѣльные цвѣта, — вставила въ каждую клѣтку по любимому ею изображенію (цвѣточку или звѣздочкѣ) отличныхъ отъ ткани цвѣ
товъ. Древность плахты, кажется, не подлежитъ сомнѣнію; самое названіе «плахта» близко къ поволжскому слову платъ, платокъ, платье и клѣтчатый-же шотландскій «плэдъ». Самая форма ма
лороссійской плахты и запаски указываетъ на ихъ древность—
это еще не сшитая юбка, а такъ сказать, первый опытъ завернуть тѣло въ одно или нѣсколько полотнищъ.
Λ. Даль.
чиненіи гораздо обдуманнѣе; наконецъ, тѣлъ, что въ сѣверномъ стилѣ господствуютъ, какъ въ фонѣ, такъ и въ самыхъ изображеніяхъ, цвѣта: темно-красный, желтый (въ родѣ гуммигута), чер
ный (вѣроятно, наши чернила), грязный свѣтло-голубой, а въ послѣднее время: оранжевый [5)], зеленый, золото, и пр.; нашего-же голубого цвѣта вовсе нѣтъ (см. рис. №№ 14 и 16).
Глядя на богатый нашъ запасъ мотивовъ, сродныхъ съ давно угасшими въ это время въ Европѣ [6)], нельзя не придти къ убѣжденію,
что это старинный національный стиль, сохранившійся въ низшихъ классахъ народа и поднявшійся вмѣстѣ съ поднятіемъ ихъ значенія въ общественной жизни.
Эти змѣи — вѣроятно, остатокъ язычества — играли тогда важную роль въ нашихъ повѣрьяхъ. Въ сказкахъ и до сихъ поръ живетъ у насъ Змѣй-Горынычъ; на старинныхъ мѣдныхъ гривнахъ, которыя въ настоящее время уже рѣдко у насъ встрѣ
чаются [7)], находимъ обыкновенно, съ одной стороны, довольно перво
бытныя изображенія Ѳеодора Стратилата (благословеніе на войну), Богородицы съ греческою молитвою о заступничествѣ [8)], св. Ни
киты, поймавшаго, при помощи молитвы, чорта и бьющаго его, св. Георгія на конѣ, архистратига Михаила (котораго мы уже ви
дѣли на шлемѣ) и другія изображенія святыхъ хранителей на войнѣ и въ несчастіи; на другой сторонѣ встрѣчаемъ пучекъ изъ двѣнадцати змѣй, съ какимъ-то подобіемъ головы въ срединѣ. На золотой черниговской гривнѣ четырнадцать такихъ-же змѣй. Нѣкоторые, не безъ основанія, полагаютъ, что изображеніе головы есть подражаніе головѣ Медузы. Змѣи имѣли тутъ свое сим
волическое значеніе, какъ видно изъ того, что на имѣющейся у меня подобной гривнѣ поставлены между змѣями четыре буквы:
Извѣстно, что Данъ былъ сынъ Іакова, который, на смертномъ одрѣ благославляя сына, назвалъ его зміемъ и пророчилъ ему, что Данъ, какъ змій, будетъ лежать у дороги, и когда кон
никъ поѣдетъ, то змій ужалитъ коня въ ногу, и конь и конникъ упадутъ. Это темное мѣсто было тогда, вѣроятно, объяснено въ видѣ охраненія дороги или прохода, въ чемъ и заключалась главная полевая служба нашихъ воиновъ и богатырей.
Змѣиные орнаменты нашихъ рукописей (см. рис. № 13) составляютъ очень важное звѣно въ нашемъ искусствѣ: во 1-хъ, это единственный русскій орнаментъ, не заимствованный изъ какого нибудь современнаго орнамента другихъ странъ; во 2-хъ,
онъ встрѣчается (хотя рѣдко) и съ измѣненіемъ въ рисункѣ въ сербскихъ рукописяхъ (см. рис. № 18); въ 3-хъ, онъ является въ ХV вѣкѣ вдругъ между готическими орнаментами въ значительно болѣе обработанномъ видѣ, въ часословѣ венгерскаго короля Матвѣя Корвина (славянина уже по прозванію), находящем
ся теперь въ брюссельской библіотекѣ, и одинъ образецъ изъ котораго мы даемъ (см. рис. № 17); въ 4-хъ, сѣверовосточный
уголъ Италіи, гдѣ похожіе на наши орнаменты, съ уродами и зміями, уцѣлѣли еще въ значительномъ числѣ. Эти итальянскіе
архитекторъ султана Абд-уль-Азиса [*)].
Въ исторіи искусства мы нерѣдко встрѣчаемъ, что талантъ, энергія и многолѣтняя дѣятельность одного лица способны создать и укрѣпить на долгое время новое направленіе.
Но чтобы сдѣлаться реформаторомъ въ архитектурѣ, одной силы творчества недостаточно, — требуется совпаденіе многихъ условій.
На Востокѣ чаще, нежели въ Европѣ, выдавались дѣятели, надолго оставлявшіе послѣ себя слѣды своихъ трудовъ.
Въ Османской имперіи, въ половинѣ ХѴІ-го вѣка, жилъ строитель Синанъ, который обезсмертилъ свое имя во всей странѣ.
Онъ прославилъ въ своихъ произведеніяхъ царствовавшихъ въ то время Сулеймана I и Селима II и, живя въ счастливую эпоху, когда калифы достигли верха своего могущества, оставилъ, по
[5)] Сурикъ, получившій и въ геральдикѣ названіе couleur anglaise. [6)] Cм. русск. орнаментъ, изд. при московск. промышл. музеѣ.
[7)] Замѣчательно, что эти гривны значительно разнятся отъ бармъ, которыя нѣсколько разъ находили при раскопкахъ въ Кіевѣ; послѣднія всегда самой чистой византійской работы по стилю и тонкой отдѣлкѣ.
[8)] По опредѣленію извѣстнаго ученаго отца Анфилохія, надписи эти X — XI вѣка.
[*)] Настоящая статья прочитана въ Обществѣ архитекторовъ за два мѣсяца до сверженія султана Абд-уль-Азиса.
[9)] Разнесенная по всей Италіи гарибальдійцами венеціанская пѣсня: «Bella, bella», — чисто славянская плясовая, и вовсе не похожа ни на ученую «итальянскую» музыку, ни на народныя ритурнели остальной Италіи.
указаніямъ историковъ, баснословное количество истинно художественныхъ построекъ, которыми мусульмане гордятся до настоящаго времени.
Непосредственно за нимъ пріобрѣлъ громкую славу Кермалъ, а впослѣдствіи очень извѣстенъ былъ Аясъ; въ сущности, оба эти дѣятеля отличались только превосходною техникою и замѣ
чательнымъ исполненіемъ своихъ работъ, самобытныхъ-же идей, или усовершенствованія какой-либо отрасли по архитектурѣ приписать имъ нельзя.
Въ новѣйшее время, въ которое сдѣлалось возможнымъ изученіе историческихъ памятниковъ на Востокѣ, въ Константинополѣ, зародилось національное художественное направленіе, обнаружившееся въ различныхъ государственныхъ сооруженіяхъ.
Архитекторъ Абд-улъ-Азиса, Серкисъ-бей-Балліанъ, по своимъ дарованіямъ выходитъ изъ ряда обыкновенныхъ людей, хотя онъ мало извѣстенъ въ художественномъ мірѣ на Западѣ, вслѣдствіе обособленности жизни османлисовъ.
орнаменты обнаруживаютъ даже и теперь родство со славянскими въ своихъ названіяхъ урочищъ, словахъ, музыкѣ [9)], типѣ лица, изъ чего видно, что эта мѣстность была населена славянами, впослѣдствіи объитальянившимися. На приведенныхъ осно
ваніяхъ можно если не утверждать, то предполагать, что эти орнаменты — остатокъ древняго славянскаго отпрыска сѣверноевропейскаго искусства, и остается только пожалѣть о томъ, что всѣ слѣды первой серьезной славянской цивилизаціи въ чехахъ такъ безслѣдно уничтожены іезуитами въ XVI вѣкѣ, и не могутъ намъ служить для разработки русскаго и славянскихъ стилей того времени.
Сѣверная орнаментація, которую мы встрѣчаемъ у насъ въ доисторическое время, въ древнѣйшихъ тканяхъ и на оружіи, а затѣмъ и на пергаментѣ, существовала, вѣроятно, какъ и въ скандинавскихъ странахъ, и въ рѣзьбѣ на деревѣ, гдѣ она, мо
жетъ быть, развилась и сохранялась во время византійской моды, и затѣмъ держалась гораздо долѣе, чѣмъ на Западѣ; близко къ
тому виду, въ какомъ эти орнаменты явились въ Суздальскомъ княжествѣ, они продержались, безъ малѣйшаго на нихъ вліянія европейской готики, во все время татарскаго владычества, съ небольшими измѣненіями, какъ мы видѣли уже это и въ архитек
турѣ, разсматривая ранѣе московскій стиль (см. «Зодчій» 1874 г. № 12 и 1876 г. № 1). О многихъ другихъ отрасляхъ искусства того времени мы вовсе не имѣемъ свѣдѣній, какъ, напр., о гли
няныхъ произведеніяхъ, которыя мы не умѣемъ еще отличатъ отъ доисторическихъ. Что-же касается мѣстныхъ народныхъ тка
ней, то хотя образчики ихъ и не дошли до насъ, но мы можемъ о нихъ составить себѣ понятіе на основаніи слѣдующихъ соображеніи. Извѣстный знатокъ костюмовъ, Кречмеръ, приписываетъ германцамъ употребленіе клѣтчатыхъ матеріи въ родѣ шот
ландскихъ, и мы думаемъ, что въ этомъ случаѣ пестрыя клѣтки малороссійской плахты (см. рис. №№ 25, 26 и 27) и однообразныя орловской панявы, всего ближе подходящія къ узорамъ сѣверныхъ народовъ, уцѣлѣвшимъ еще въ тканяхъ шотландскихъ клановъ (колѣнъ родовъ), должны быть остатки древнерусскихъ народ
ныхъ тканей. Малороссійскій узоръ представляетъ даже чисто славянскую варіацію шотландскаго: въ прямолинейную клѣтчатую ткань сѣвера малороссіянка, — будучи, вѣроятно, знакома съ персидскими матеріями, въ которыхъ при тканьѣ вставлялись отдѣльные цвѣта, — вставила въ каждую клѣтку по любимому ею изображенію (цвѣточку или звѣздочкѣ) отличныхъ отъ ткани цвѣ
товъ. Древность плахты, кажется, не подлежитъ сомнѣнію; самое названіе «плахта» близко къ поволжскому слову платъ, платокъ, платье и клѣтчатый-же шотландскій «плэдъ». Самая форма ма
лороссійской плахты и запаски указываетъ на ихъ древность—
это еще не сшитая юбка, а такъ сказать, первый опытъ завернуть тѣло въ одно или нѣсколько полотнищъ.
Λ. Даль.
чиненіи гораздо обдуманнѣе; наконецъ, тѣлъ, что въ сѣверномъ стилѣ господствуютъ, какъ въ фонѣ, такъ и въ самыхъ изображеніяхъ, цвѣта: темно-красный, желтый (въ родѣ гуммигута), чер
ный (вѣроятно, наши чернила), грязный свѣтло-голубой, а въ послѣднее время: оранжевый [5)], зеленый, золото, и пр.; нашего-же голубого цвѣта вовсе нѣтъ (см. рис. №№ 14 и 16).
Глядя на богатый нашъ запасъ мотивовъ, сродныхъ съ давно угасшими въ это время въ Европѣ [6)], нельзя не придти къ убѣжденію,
что это старинный національный стиль, сохранившійся въ низшихъ классахъ народа и поднявшійся вмѣстѣ съ поднятіемъ ихъ значенія въ общественной жизни.
Эти змѣи — вѣроятно, остатокъ язычества — играли тогда важную роль въ нашихъ повѣрьяхъ. Въ сказкахъ и до сихъ поръ живетъ у насъ Змѣй-Горынычъ; на старинныхъ мѣдныхъ гривнахъ, которыя въ настоящее время уже рѣдко у насъ встрѣ
чаются [7)], находимъ обыкновенно, съ одной стороны, довольно перво
бытныя изображенія Ѳеодора Стратилата (благословеніе на войну), Богородицы съ греческою молитвою о заступничествѣ [8)], св. Ни
киты, поймавшаго, при помощи молитвы, чорта и бьющаго его, св. Георгія на конѣ, архистратига Михаила (котораго мы уже ви
дѣли на шлемѣ) и другія изображенія святыхъ хранителей на войнѣ и въ несчастіи; на другой сторонѣ встрѣчаемъ пучекъ изъ двѣнадцати змѣй, съ какимъ-то подобіемъ головы въ срединѣ. На золотой черниговской гривнѣ четырнадцать такихъ-же змѣй. Нѣкоторые, не безъ основанія, полагаютъ, что изображеніе головы есть подражаніе головѣ Медузы. Змѣи имѣли тутъ свое сим
волическое значеніе, какъ видно изъ того, что на имѣющейся у меня подобной гривнѣ поставлены между змѣями четыре буквы:
Извѣстно, что Данъ былъ сынъ Іакова, который, на смертномъ одрѣ благославляя сына, назвалъ его зміемъ и пророчилъ ему, что Данъ, какъ змій, будетъ лежать у дороги, и когда кон
никъ поѣдетъ, то змій ужалитъ коня въ ногу, и конь и конникъ упадутъ. Это темное мѣсто было тогда, вѣроятно, объяснено въ видѣ охраненія дороги или прохода, въ чемъ и заключалась главная полевая служба нашихъ воиновъ и богатырей.
Змѣиные орнаменты нашихъ рукописей (см. рис. № 13) составляютъ очень важное звѣно въ нашемъ искусствѣ: во 1-хъ, это единственный русскій орнаментъ, не заимствованный изъ какого нибудь современнаго орнамента другихъ странъ; во 2-хъ,
онъ встрѣчается (хотя рѣдко) и съ измѣненіемъ въ рисункѣ въ сербскихъ рукописяхъ (см. рис. № 18); въ 3-хъ, онъ является въ ХV вѣкѣ вдругъ между готическими орнаментами въ значительно болѣе обработанномъ видѣ, въ часословѣ венгерскаго короля Матвѣя Корвина (славянина уже по прозванію), находящем
ся теперь въ брюссельской библіотекѣ, и одинъ образецъ изъ котораго мы даемъ (см. рис. № 17); въ 4-хъ, сѣверовосточный
уголъ Италіи, гдѣ похожіе на наши орнаменты, съ уродами и зміями, уцѣлѣли еще въ значительномъ числѣ. Эти итальянскіе