гг. Гартевельда и Эйхеивальда потерпѣла фіаско: „Пѣсни каторжанъ въ лицахъ“ запрещены.
*** У купца Казимиркина умерла теща. Вчера его помѣстили на Канатчикову дачу.
Бѣднякъ сошелъ съ ума... отъ радости!
*** Бесѣдовали съ однимъ автомобилистомъ.
— Вы тоже участвовали въ знаменитомъ пробѣгѣ? — Участвовалъ. — И ничего?
— Какъ видите... Бѣжалъ благополучно, задавилъ по дорогѣ двухъ шантеклеровъ и одного поросенка.
— Какая польза отъ этихъ пробѣговъ?—спрашиваемъ.
— Ну, какъ какая, огромная! Во-первыхъ, дороги приводятъ въ исправность, во-вторыхъ, мосты чинятъ. Вонъ въ Клину цѣлый годъ препирались городъ, земство и путейцы, кому мостъ чинить. Разобрали половину да и бросили, а какъ мы побѣжали, такъ и мостъ поправили. Какъ видите, въ нашемъ пробѣгѣ есть и общественная польза.
Со стороны дорогъ и мостовъ, пожалуй, что и есть.
*** Были у одного купца на дачѣ. Ходитъ мрачный и ругательски ругаетъ всякія „питейныя“ заведенія. Еще-бы два раза изъ-за нихъ на поѣздъ опоздалъ.
Въ первый разъ пріятели задержали въ ресторанѣ, во второй разъ самъ задержался въ буфетѣ вокзала,
— Надо-бы,—говоритъ,—всѣ эти водкоиойни изничтожить... Одинъ соблазнъ... Пора Челышева послушать... Я-бы,—говоритъ,—объ уничтоженіи водкопоенъ въ газетахъ, статью пустилъ.
— Пускали,—говоримъ.
— Не съ того конца на дѣло смотрѣли. Умѣй я по-ихнему
писать, я-бы показалъ.
— Ты вѣдь играешь богатаго молодого человѣка, — зачѣмъ-же ты такъ загримировался?
— А затѣмъ, что теперь всѣ богатые молодые человѣки похожи на стариковъ...
Мѣсяца не было, какъ разъ послѣ дождика въ четвергъ.
*** Умники, ахъ, умники, т.-е. что это за умники, и не разскажешь!
На этотъ разъ заношу въ „Записки“ двухъ умниковъ п. Гартевельда и Эйхенвальда.
Пою я васъ,
Какъ древній скальдъ: Вивъ Гартевельдъ,
Вивъ Эйхенвальдъ!
До чего додумались!. Какое увеселеніе собирались преподнести—прямо-таки намъ, сумасшедшимъ, страшно дѣлается.
Г. Гартевельдъ записалъ пѣсни, которыя ноютъ „несчастные“ на каторгѣ, и подъ именемъ „Пѣсенъ каторжанъ“ познакомилъ съ ними публику. Публика слушала, находила пѣсни и красивыми, и содержательными.
— Э!—сказалъ тогда г. Гартевельдъ. — Э!—сказалъ тогда г. Эйхенвальдъ.
Переглянулись и рѣшили за счетъ каторжниковъ покормиться. — Соберемъ хоръ,—сказалъ г. Эйхенвальдъ.
— Закажемъ костюмы каторжниковъ!—воскликнулъ г. Гартевельдъ.
— Надѣнемъ на руки и на ноги имъ кандалы,—предложилъ Эйхенвальдъ.
— Браво! Л на голову парики съ полубритбю головою,— рѣшилъ г. Гартевельдъ.
— Виватъ! Пригласимъ гримера и поддѣлаемъ лица каторжниковъ подъ извѣстныхъ преступниковъ, — предложилъ г. Эйхенвальдъ.
Г. Гартевельдъ, не видя возможности идти дальше, только крикнулъ восторженное „ура“ и тотчасъ-же приступилъ къ осу
ществленію высокой идеи: заставить каторжниковъ переживать свои мученія, являясь въ увеселительныхъ садахъ передъ полупьяною публикою.
Браво, браво двумъ изобрѣтательнымъ людямъ, пожелавшимъ эксплоатировать въ свою пользу человѣческое несчастіе!
Репетиціи хора уже начались, парики дѣлались, костюмы шились, кандалы ковались.,
И вдругъ — неожиданный репримандъ. Блестящая идея
— Вы вѣдь—господинъ Козявкинъ? — Козявкинъ...
— Вы мнѣ еще съ прошлаго году должны но клубу сто рублей.,
— Да, но вѣдь „Козявкинъ“ — мой литературный псевдонимъ, а въ общежитіи Я—Слоновъ и подъ этой фамиліей я никогда не кредитуюсь!.
*** У купца Казимиркина умерла теща. Вчера его помѣстили на Канатчикову дачу.
Бѣднякъ сошелъ съ ума... отъ радости!
*** Бесѣдовали съ однимъ автомобилистомъ.
— Вы тоже участвовали въ знаменитомъ пробѣгѣ? — Участвовалъ. — И ничего?
— Какъ видите... Бѣжалъ благополучно, задавилъ по дорогѣ двухъ шантеклеровъ и одного поросенка.
— Какая польза отъ этихъ пробѣговъ?—спрашиваемъ.
— Ну, какъ какая, огромная! Во-первыхъ, дороги приводятъ въ исправность, во-вторыхъ, мосты чинятъ. Вонъ въ Клину цѣлый годъ препирались городъ, земство и путейцы, кому мостъ чинить. Разобрали половину да и бросили, а какъ мы побѣжали, такъ и мостъ поправили. Какъ видите, въ нашемъ пробѣгѣ есть и общественная польза.
Со стороны дорогъ и мостовъ, пожалуй, что и есть.
*** Были у одного купца на дачѣ. Ходитъ мрачный и ругательски ругаетъ всякія „питейныя“ заведенія. Еще-бы два раза изъ-за нихъ на поѣздъ опоздалъ.
Въ первый разъ пріятели задержали въ ресторанѣ, во второй разъ самъ задержался въ буфетѣ вокзала,
— Надо-бы,—говоритъ,—всѣ эти водкоиойни изничтожить... Одинъ соблазнъ... Пора Челышева послушать... Я-бы,—говоритъ,—объ уничтоженіи водкопоенъ въ газетахъ, статью пустилъ.
— Пускали,—говоримъ.
— Не съ того конца на дѣло смотрѣли. Умѣй я по-ихнему
писать, я-бы показалъ.
— Ты вѣдь играешь богатаго молодого человѣка, — зачѣмъ-же ты такъ загримировался?
— А затѣмъ, что теперь всѣ богатые молодые человѣки похожи на стариковъ...
Записки сумасшедшаго.
Мѣсяца не было, какъ разъ послѣ дождика въ четвергъ.
*** Умники, ахъ, умники, т.-е. что это за умники, и не разскажешь!
На этотъ разъ заношу въ „Записки“ двухъ умниковъ п. Гартевельда и Эйхенвальда.
Пою я васъ,
Какъ древній скальдъ: Вивъ Гартевельдъ,
Вивъ Эйхенвальдъ!
До чего додумались!. Какое увеселеніе собирались преподнести—прямо-таки намъ, сумасшедшимъ, страшно дѣлается.
Г. Гартевельдъ записалъ пѣсни, которыя ноютъ „несчастные“ на каторгѣ, и подъ именемъ „Пѣсенъ каторжанъ“ познакомилъ съ ними публику. Публика слушала, находила пѣсни и красивыми, и содержательными.
— Э!—сказалъ тогда г. Гартевельдъ. — Э!—сказалъ тогда г. Эйхенвальдъ.
Переглянулись и рѣшили за счетъ каторжниковъ покормиться. — Соберемъ хоръ,—сказалъ г. Эйхенвальдъ.
— Закажемъ костюмы каторжниковъ!—воскликнулъ г. Гартевельдъ.
— Надѣнемъ на руки и на ноги имъ кандалы,—предложилъ Эйхенвальдъ.
— Браво! Л на голову парики съ полубритбю головою,— рѣшилъ г. Гартевельдъ.
— Виватъ! Пригласимъ гримера и поддѣлаемъ лица каторжниковъ подъ извѣстныхъ преступниковъ, — предложилъ г. Эйхенвальдъ.
Г. Гартевельдъ, не видя возможности идти дальше, только крикнулъ восторженное „ура“ и тотчасъ-же приступилъ къ осу
ществленію высокой идеи: заставить каторжниковъ переживать свои мученія, являясь въ увеселительныхъ садахъ передъ полупьяною публикою.
Браво, браво двумъ изобрѣтательнымъ людямъ, пожелавшимъ эксплоатировать въ свою пользу человѣческое несчастіе!
Репетиціи хора уже начались, парики дѣлались, костюмы шились, кандалы ковались.,
И вдругъ — неожиданный репримандъ. Блестящая идея
— Вы вѣдь—господинъ Козявкинъ? — Козявкинъ...
— Вы мнѣ еще съ прошлаго году должны но клубу сто рублей.,
— Да, но вѣдь „Козявкинъ“ — мой литературный псевдонимъ, а въ общежитіи Я—Слоновъ и подъ этой фамиліей я никогда не кредитуюсь!.