— Что-жь вы, Герасимъ Ивановичъ, молчите?
— Да я ужъ, Надежда Ивановна, достигъ того возраста, когда мужчина, оставшись наединѣ съ дамою, только молчитъ...
(Картинка).
Молодой купеческій сынокъ Яша Рѣпкинъ сидитъ въ лавкѣ и читаетъ романъ съ похожденіями какого-то небывалаго сыщика. «Самоговъ лавкѣ нѣтъ, сынокъ запятъ чтеніемъ, а потому приказчики ничего не дѣлаютъ и только позѣвываютъ да ловятъ мухъ.
Входитъ сосѣдъ по лавкѣ, тоже молодой купчикъ, Миша Висюлькинъ.
Здороваются.
— Куда, Яша, послѣ запорки?—спрашиваетъ Висюлькинъ, закуривъ папиросу.
— Да вуда-же?.. На дачу, конечно,..
— Эхъ, ты!—смѣется Висюлькинъ.—Торчишь на дачѣ словно старикъ, а жизнь-то уходитъ да уходить!.. Я вотъ сегодня къ «Ярумахну, компанія подберется преотличная!...
— Тебѣ хорошо,—у тебя папаша-то померъ, а у моего не разъѣздишься!.. Вотъ погоди—ярмарка теперь скоро, уѣдетъ «самъ»-то, такъ поживемъ!..
— Поживемъ?..
— Поживемъ!.. Только и жить начинаешь незадолго до ярмарки, расцвѣтать, а то прозябаешь только.
— Нда, у васъ жизнь при «самомъ» не ахіителыіая!.. Чай пить пойдешь?
— Чай можно, но чтобы безъ иного прочаго... Вотъ уѣдетъ, такъ разговоръ другой... Купчики удалились.
— Васъ, Козьма Тихонычъ, на галдареѣ дама какая-то ожидаетъ,—доложилъ старшему приказчику Вертунову мальчикъ, ходившій за кипяткомъ.
Вертуновъ вышелъ. «Дама» оказалась молоденькою и хорошенькою модисточкою. Поздоровались.
— Я пришла звать васъ, Козьма Тихоновичъ, къ себѣ на именины,—сообщила модисточка.
— Великолѣпно, Олечка, благодарю васъ! — улыбвулся Вертуновъ.—Непремѣнно буду у васъ вечеркомъ четырнадцатаго сего іюля...
— Какъ «четырнадцатаго»?.. Не четырнадцатаго, Козьма Тихоновичъ, а одиннадцатаго,—одиннадцатаго іюля Ольги бываютъ... Вертуновъ засмѣялся.
— У насъ, Олечка, календарь не по календарю, а по условіямъ жизни-съ!.. Теперь время незадолго до ярмарки и мы ядамъ ся на
ступленія съ... Въ четырнадцатый день сего мѣсяца самъ на ярмарку уѣзжаетъ и мы тово-съ... Хс, хе, хе... Вы ужъ будьте столь добры, и день вашего ангела четырнадцатаго отпразднуйте...
— Да я ужь на одиннадцатое гостей звала, Козьма Тихоновичъ...
— Такъ съ ними одиннадцатаго попируйте, а я четырнадцатагопріѣду.. Идетъ-съ?.. — Хорошо...
— Ну, вотъ и преотлично, а пока до увидапья-съ, потому часъ грознаго пришествія приближается... Адыо-съ!..
Разошлись.
Пока старшій приказчикъ разговаривалъ съ Олечкою, двое другихъ бесѣдовали въ лавкѣ.
— Вотъ и ярмарка скоро, Гриша!—говорилъ одинъ. — Скоро, Саша!—весело сказалъ другой. — Подышемъ?..
— Всенепремѣнно!.. Нашего дыханія только и есть, что конецъ іюля да августъ.
— Сынъ вѣдь самого-то останется, приказчикъ старшій... — Ну?
— Да я ужъ, Надежда Ивановна, достигъ того возраста, когда мужчина, оставшись наединѣ съ дамою, только молчитъ...
НЕЗАДОЛГО ДО ЯРМАРКИ.
(Картинка).
Молодой купеческій сынокъ Яша Рѣпкинъ сидитъ въ лавкѣ и читаетъ романъ съ похожденіями какого-то небывалаго сыщика. «Самоговъ лавкѣ нѣтъ, сынокъ запятъ чтеніемъ, а потому приказчики ничего не дѣлаютъ и только позѣвываютъ да ловятъ мухъ.
Входитъ сосѣдъ по лавкѣ, тоже молодой купчикъ, Миша Висюлькинъ.
Здороваются.
— Куда, Яша, послѣ запорки?—спрашиваетъ Висюлькинъ, закуривъ папиросу.
— Да вуда-же?.. На дачу, конечно,..
— Эхъ, ты!—смѣется Висюлькинъ.—Торчишь на дачѣ словно старикъ, а жизнь-то уходитъ да уходить!.. Я вотъ сегодня къ «Ярумахну, компанія подберется преотличная!...
— Тебѣ хорошо,—у тебя папаша-то померъ, а у моего не разъѣздишься!.. Вотъ погоди—ярмарка теперь скоро, уѣдетъ «самъ»-то, такъ поживемъ!..
— Поживемъ?..
— Поживемъ!.. Только и жить начинаешь незадолго до ярмарки, расцвѣтать, а то прозябаешь только.
— Нда, у васъ жизнь при «самомъ» не ахіителыіая!.. Чай пить пойдешь?
— Чай можно, но чтобы безъ иного прочаго... Вотъ уѣдетъ, такъ разговоръ другой... Купчики удалились.
— Васъ, Козьма Тихонычъ, на галдареѣ дама какая-то ожидаетъ,—доложилъ старшему приказчику Вертунову мальчикъ, ходившій за кипяткомъ.
Вертуновъ вышелъ. «Дама» оказалась молоденькою и хорошенькою модисточкою. Поздоровались.
— Я пришла звать васъ, Козьма Тихоновичъ, къ себѣ на именины,—сообщила модисточка.
— Великолѣпно, Олечка, благодарю васъ! — улыбвулся Вертуновъ.—Непремѣнно буду у васъ вечеркомъ четырнадцатаго сего іюля...
— Какъ «четырнадцатаго»?.. Не четырнадцатаго, Козьма Тихоновичъ, а одиннадцатаго,—одиннадцатаго іюля Ольги бываютъ... Вертуновъ засмѣялся.
— У насъ, Олечка, календарь не по календарю, а по условіямъ жизни-съ!.. Теперь время незадолго до ярмарки и мы ядамъ ся на
ступленія съ... Въ четырнадцатый день сего мѣсяца самъ на ярмарку уѣзжаетъ и мы тово-съ... Хс, хе, хе... Вы ужъ будьте столь добры, и день вашего ангела четырнадцатаго отпразднуйте...
— Да я ужь на одиннадцатое гостей звала, Козьма Тихоновичъ...
— Такъ съ ними одиннадцатаго попируйте, а я четырнадцатагопріѣду.. Идетъ-съ?.. — Хорошо...
— Ну, вотъ и преотлично, а пока до увидапья-съ, потому часъ грознаго пришествія приближается... Адыо-съ!..
Разошлись.
Пока старшій приказчикъ разговаривалъ съ Олечкою, двое другихъ бесѣдовали въ лавкѣ.
— Вотъ и ярмарка скоро, Гриша!—говорилъ одинъ. — Скоро, Саша!—весело сказалъ другой. — Подышемъ?..
— Всенепремѣнно!.. Нашего дыханія только и есть, что конецъ іюля да августъ.
— Сынъ вѣдь самого-то останется, приказчикъ старшій... — Ну?