— Ну, что мужъ-то бьетъ тебя? — Нѣтъ, тетенька, не бьетъ... — Видно, разлюбилъ тебя...

Кавказское остроуміе.

Побывавъ этимъ лѣтомъ въ Тифлисѣ, я былъ случайнымъ свидѣтелемъ нѣсколькихъ уличныхъ сценъ, гдѣ фигурировали, какъ и всегда, извѣстные „кинто“.
Кинто, это—продавцы фруктовъ, зелени и рыбы. Они до нѣкоторой степени напоминаютъ нашихъ хулигановъ, но въ противо
положность имъ отличаются подчасъ необычайнымъ остроуміемъ, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже рыцарствомъ, хотя, какъ и нашн хулиганы, грубы и нахальны.
Проливной дождь. На улицахъ образовались почти рѣки.
Посерединѣ улицы останавливается прехорошенькая барышня, съ зонтикомъ въ одной рукѣ и съ высоко поднятыми юбками— въ другой. Она съ отчаяніемъ смотритъ на лужу, которую никакъ не можетъ перейти.
Сзади барышни шествуетъ, что-то напѣвая, кинто, мокрый съ головы до ногъ.
Ни слова ни говоря, онъ подходитъ къ барышнѣ, хватаетъ ее за талію своими сильными руками и переноситъ черезъ лужу.
Растерявшаяся отъ неожиданности барышня сначала молчитъ, а затѣмъ начинаетъ отчитывать кинто за его довольно оригинальную любезность.
— Серчаешь, душа мой, — хладнокровно говоритъ кинто, — тогда пойдемъ назадъ,- -и такимъ-же порядкомъ переноситъ ее обратно черезъ лужу.
Два часа дня. Нестерпимая тропическая жара. Холера уноситъ въ день по нѣсколько десятковъ человѣкъ.
Идетъ биткомъ-набитый вагонъ трамвая. На переполненной площадкѣ стоитъ кинто, которому, очевидно, такая тѣснота совсѣмъ не по душѣ. Вдругъ онъ хватается обѣими руками за животъ и дикимъ голосомъ кричитъ:
— Вай ме, деди! (ой, помоги мнѣ, мать!).
Въ одинъ мигъ вагонъ совершенно пустѣетъ: публика и изъ вагона, и съ площадки въ паникѣ моментально разбѣгается, думая, что несчастный заболѣлъ холерой.
Кинто, оставшись одинъ, преспокойно переходитъ съ площадки въ вагонъ, разваливается на скамейкѣ и, какъ ни въ чемъ не бывало, обращается къ кондуктору:
— Теперь я самъ баринъ... Ѣзжай!..

Оправдалась.

— Это невозможно, Акулина! Ты отвратительно убпраешь комнаты! Я сегодня нашла на этажеркѣ такую пыль, что просто ужасъ. Навѣрно, цѣлый мѣсяцъ этажерка не вытиралась...
— Ежели мѣсяцъ, такъ это, барыня, не моя вина, потому я у васъ служу только двѣ недѣли...
К.
— Вы, Марья Ивановна, такая поклонница Художественнаго театра, и вдругъ для васъ такой ударъ: говорятъ, что онъ на два года переѣзжаетъ въ провинцію. Каков-же театръ вы тогда будете посѣщать?
— Думаю посѣщать синематографъ: тамъ тоже показываютъ худо
жественную обстановку...