— Я у васъ обѣдаю каждый день, а вы подаете мнѣ тухлое кушанье!.,
— Извините, сударь,—это потому, что сегодня было много новыхъ посѣтителей и все свѣжее подано имъ для рекламы нашего ресторана, а про постоянныхъ хозяинъ думаетъ, что они ужь привычны ..
— Вы, кажется, хорошую должность занимали?.. — Занималъ... — А теперь?
— И теперь занимаю, но уже не должность, а деньги у дура
ковъ, которые мнѣ даютъ...

РАМЫ ВСТАВЛЯЮТЪ.

(Картинка).
Антонъ Лукичъ Вафлинъ вернулся изъ города и былъ пораженъ разгромомъ, который царилъ въ его домѣ.
Въ обширной передней въ живописномъ безпорядкѣ стояли пыльныя рамы съ разбитыми стеклами; въ залѣ окна, несмотря на холодный и вѣтряный день, были выставлены, и на подокон
никахъ въ дезабилье и въ самыхъ разнообразныхъ позахъ стояли бабы, вооруженныя тряпками; тутъ-же въ залѣ и въ другихъ ком
натахъ расхаживали какіе-то мужики, покуривая „собачьи нозкьи“ и трубки и громко распѣвая.
— Эт-т-т-о что такое?—ужаснулся Антонъ Лукичъ.
Ему никто не отвѣтилъ; бабы съ оконъ только покосились на него, а мужики продолзкали курить и пѣть.
— Вы, идолы, васъ я спрашиваю!-—громко крикнулъ Антонъ Лукичъ.—Что тутъ дѣлается такое?..
— Не видишь, что-ли, батюшка?—заговорила, выходя изъ сосѣдней Комнаты, супруга Антона Лукича,—Рамы вставляемъ... Половина октября на дворѣ, пора и о рамахъ подумать, не увидишь, какъ зима подкатитъ...
— Такъ зачѣмъ-же ты въ такую пору эту канитель затѣяла?.. Я обѣдать пришелъ, я голоденъ, какъ зимній волкъ, ѣсть досмерти хочу, а у нихъ ісакое-то Мамаево нашествіе!..
-— Уменъ ты, отецъ, вижу я!—возразила хозяйка.—Теперича въ четвертомъ часу сумерки начинаются, въ пять почитай совсѣмъ темно, такъ какъ-же въ иную пору рамы вставлять?..
— Анаѳемы!—выругался Антонъ Лукичъ и посмотрѣлъ на мужиковъ, которые носили рамы, влѣзали на подоконники, чѣмъ-то стучали и продолзкали напѣвать.
— Ты ужь, Лукичъ, въ трактиръ иди обѣдать-то,—обратилась хозяйка къ Антону Лукичу.—Какой у тебя карактеръ чуд
ной,—когда тебя просишь дома обѣдать, такъ не допросишься, а когда тебя не нужно дома, такъ ты, словно снѣгъ на голову,
сваливаешься... Иди, отецъ, въ трактиръ, я нонѣ и не готовила почти ничего...
Антонъ Лукичъ нахмурился. Въ трактиръ ходить онъ любилъ, но любилъ съ компаніей, съ товарищами, теперь-же приходилось идти одному, такъ какъ подбирать компанію было узке негдѣ.
— Вы!—крикнулъ онъ на мужиковъ.—Что. вы. чадите-то тутъ своими махорками, какъ въ кабакѣ?.. Пришли въ хорошій домъ, а трубки да цыгарки запалили, словно на постояломъ дворѣ !.. Ишь, всю квартиру протушили...
— Для увеселенія, хозяинъ,—отвѣтилъ одинъ изъ стекольщиковъ.—Везъ курева работать скучно...
— Ну, такъ на улицу курить выходите, а не въ комнатахъ чадъ пущайте!.. А это что за пѣвцы.такіе тамъ въ гостишіой?.. Ты, Шаляпинъ, перестань глотку драть!.. Въ лѣсу “чт()-ли, гуляешь?.. Перестань и этому вонъ курчавому Собинову не вели!..
— Хе-хе-хе! — засмѣялся одинъ изъ стекольщиковъ. —Не взыщите, хозяинъ,. вѣдь у насъ, у стекольщиковъ, такое поло
женіе, чтобы, значитъ, пѣть во время работы,—при пѣснѣ работа лучите спорится...
—Анаѳемы !—опять повторилъ Антонъ Лукинъ и остановился посреди комнаты въ глубокомъ раздумьи: іт кушать ему очень хотѣлось, и въ ресторанъ идти въ одиночествѣ не нравилось.
Онъ обвелъ комнату глазами и увидалъ своего .десятилѣтняго сынка Васйвысу,. занимавшагося съ весьма сосредоточеннымъ видомъ какимъ-то дѣломъ.
Мальчикъ, одѣтый въ нарядный бархатный костюмчикъ, лѣпилъ изъ замазки, уворованной у стекольщиковъ, весьма за
мысловатую статуэтку. Мальчикъ занимался своимъ, дѣломъ очень усердно и, какъ настоящій увлекающійся художникъ, вытиралъ запачканныя замазкою руки о дорогой бархатъ костюма.
— Ты тутъ что дѣлаешь?—крикнулъ ему Антонъ- Лукичъ.
— Это, панаша, „памятникъ Гоголю“,—отвѣтилъ мальчикъ.—