— Что-жь, Даниловна, невѣсту-то моему Гришѣ не ищешь!
— И искать, отецъ, не буду, потому какъ сынокъ твой на еронлантѣ по Ходынкѣ леталъ и во всемъ Замоскворѣчьи для такого
потеряннаго человѣка невѣсты не найдешь!
Посмотрите-ка, какъ похожъ, совсѣмъ какъ на Пречистенскомъ бульварѣ, только вотъ носъ никакъ не могу приладить, все отваливается...
— Ахъ, ты, каналья, каналья!—покачалъ головою панаша.— Зачѣмъ-эке ты одежу-то всю испачкалъ?..
— Я, папаша, вычищу... Я возьму мокрую тряпку и оботру... Мальчикъ оглядѣлъ свой костюмъ, подошелъ къ окну, которое только-что вымыла баба, взялъ мокрую пыльную тряпку и принялся приводить въ порядокъ“ свой костюмъ.
Дорогой нарядный костюмъ принялъ видъ странный.
— Батюшки мои, что-зке ото онъ дѣлаетъ, сквернавецъ!— съ ужасомъ воскликнула мамаша, отвернувшаяся на нѣсколько минутъ кѣ работникамъ.—Я его, негодяя, хотѣла къ мамашѣ крестной отъ суматохи этой отправить, праздничный костюмъ па него, на забастовщика, надѣла, а онъ весь костюмъ этотъ вдрызгъ испортилъ!.. Отецъ, что-зке ты смотришь-то?..
—А что-зке мнѣ не смотрѣть?—угрюмо отвѣтилъ Антонъ Лукичъ.—На то и глаза даны, чтобы смотрѣть, а только въ домѣ своемъ глазами этими я одно безобразіе вижу... Провалитесь вы
съ вашими рамами, съ вашими бабами, со стекольщиками, а я въ ресторанъ поѣду!..
— Да вѣдь у тебя только и въ головѣ, что рестораны да клубы!.. Другой-бы отецъ взялъ да выпоролъ сына, а онъ только о ресторанѣ своемъ...
— Была охота мнѣ голодному пороть!..
— Я, мамочка, почти все стеръ,—проговорилъ мальчикъ.— Я, мамочка, вычистилъ...
— Нѣтъ, я тебя, негодяя, сама узкь вычищу!..
Мамаша взяла Ваеиньку за шиворотъ и потащила куда-то „чистить“. Къ пѣнію стекольщиковъ вскорѣ присоединились долетавшіе откуда-то визги Васильки, котораго мамаша „чистила“.
— Прямо революція какая-то!—проговорилъ Антонъ Лукичъ и, покачавъ головою, пошелъ къ выходу.—Эй, кто тамъ?.. Лушка, Глашка, Мишутка, гдѣ вы всѣ провалились?.. Подайте мнѣ пальто, идолы египетскіе!..
— Они, баринъ, рамы таскаютъ,—отвѣтила одна изъ моющихъ окна бабъ.—Пожалуйте, я вамъ пальтецо подамъ...
Не дозкидаясь согласія Антона Лукича, баба соскочила съ подоконника, зашлепала босыми ногами по залитому водой пар
кету, выбѣжала въ переднюю и сняла съ вѣшалки щегольское пальто Антона Лукича.
— Идолище, что-зке ты дѣлаешь?—съ узкасомъ набросился на нее хозяинъ.
— Пальто вамъ подаю-съ... Пожалуйте... Горничныя и паренекъ на чердакѣ-съ...
— Да какими руками ты за пальто-то схватилась, а?... Вѣдь въ мылѣ оно все стало, въ грязи!..
— Ничего-съ, я чичасъ фартукомъ смахну...
— Уйди, анаѳема! — зарычалъ Антонъ Лукичъ, вырвалъ у бабы пальто, собственноручно кое-какъ обчистилъ его щеткой, надѣлъ и пошелъ къ выходу.
— На чаекъ-бы, хозяинъ, стекольщикамъ слѣдовало,—догналъ его одинъ изъ стекольщиковъ.
Антонъ Лукичъ показалъ ему кулакъ, плюнулъ и вышелъ изъ своего разгромленнаго дома.
Комаръ.