— Что это ты печаленъ такъ, Ѳома Козьмичъ?
— Да какъ-же не печалиться-то, Маркелычъ, ежели сейчасъ рѣчи о безвредномъ мясѣ пошли?.. Вѣдь мы, чай, мясники!..
вдохновятъ меня, и ты увидишь, какъ я напишу...
На другой день онъ писалъ корреспонденцію уже „изъ Харькова“.
„Харьковъ очень большой городъ. Я всталъ въ день торжества очень рано и сейчасъ-же отправился на открытіе памятника.
Съ голубого неба лились горячіе лучи солнца; теплый, чуть замѣтный вѣтерокъ развѣвалъ вуали прелестныхъ дамъ, которыхъ въ Харьковѣ великое множество и которыя, долженъ сознаться, много лучше дамъ московскихъ, такъ какъ благодатный югъ благотворно вліяетъ на расцвѣтъ женской красоты. Толпы народа вливались со всѣхъ сторонъ на площадь, гдѣ сооруженъ памят
никъ. Вашъ корреспондентъ пробрался къ самымъ почетнымъ мѣстамъ, представился мѣстнымъ властямъ, былъ встрѣченъ очень радушно и могъ видѣть торжество во всѣхъ его подробностяхъ“...
Далѣе слѣдовало подробное описаніе торжества, причемъ „спеціальный корреспондентъ“ списалъ это торжество со старой газеты, въ которой подобное-же торжество описывалось лѣтъ десять тому назадъ. Описать открываемый памятникъ было не
трудно, такъ какъ его изображали уже и перомъ, и карандашомъ, и при помощи фотографическаго аппарата много разъ.
— Вотъ, мой другъ, и готова корреспонденція!—весело говорилъ Мячиковъ, заклеивая конвертъ.—Я брошу его въ ящикъ почтоваго вагона, тамъ тиснутъ штемпель, па которомъ ника
кого города обозначено не будетъ, а будетъ обозначено, что это „почтовый вагонъ“, ну, а на число, конечно, пикто не обратитъ вниманія... Видишь, мой милый, какъ все это просто и какъ легко живется человѣку, ежели у него геніальный умъ...
— Да, конечно,—покрутилъ головою Фертиковъ.—Это очень геніально, и я до сихъ поръ не зналъ, что такимъ образомъ фабрикуются спеціальныя корреспонденціи и спеціальныя теле
граммы... Да, это великолѣпно, но дѣло вотъ въ чемъ: ты пишешь, что „съ голубого неба лились теплые лучи солнца“, а вѣдь, мо
жетъ, въ день открытія памятника лилъ ДоЖДЬ или падалъ снѣгъ,—какъ-же тогда?
— Пустое!—-махнулъ рукою Мячиковъ.—Во-первыхъ, принято писать, что всѣ подобныя торжества совершаются при голу
бомъ небѣ и яркомъ солнцѣ, и это гораздо эффектнѣе, красивѣе, а, во-вторыхъ,—какое-же, собственно говоря, дѣло читателю, при какой погодѣ открывался памятникъ?..
— Ну, а какъ-же, если къ другихъ газетахъ будетъ написано, что „торжеству помѣшала дурная погода“?
— Ну, такъ что-же?.. Читатель, который читаетъ одну нашу газету, такъ и останется при убѣжденіи, что погода была дивная, ну, а такой читатель, который читаетъ нѣсколько газетъ, поду
маетъ, что одинъ изъ корреспондентовъ жестоко навралъ, но который-же именно? Вопросъ остается неразрѣшеннымъ, что и требовалось доказать. Это будетъ даже лучше, такъ какъ я могу придти къ редактору и сказать ему: „вотъ-де какъ врутъ другіе корреспонденты и вотъ-де какъ здорово наврали въ прочихъ, конкуррирующихъ съ нами органахъ!“. Мнѣ за это больше чести,
и даже это приближаетъ меня къ авансу, который, я думаю, взять на Рождество... Милый другъ мой, надо быть изобрѣтательнымъ,
а- тамъ ужъ все пойдетъ, какъ по маслу... Пойдемъ-ка мы съ, тобою на вокзалъ, бросимъ письмо, а потомъ поужинаемъ тамъ и выпьемъ!..
Телеграммы и корреспонденціи отъ „спеціальнаго корреспондента“ помѣщались въ газетѣ „Бойкая Утка“, читатели ихъ по
читывали, а „спеціальный корреспондентъ“ иревесело проводилъ время въ Подольскѣ и вернулся домой нѣсколько утомленный, нѣсколько распухшій и слегка трясущійся.
— Да, господа, я порядочно заработалъ, но я ужасно и утомился,—говорилъ онъ товарищамъ и знакомымъ.—Тяжелое, трудное дѣло спеціальнаго корреспондента, и тотъ заработокъ, который онъ имѣетъ, тотъ почетъ, которымъ опъ пользуется,
право, не всегда вознаграждаютъ спеціальнаго корреспондента за его тяжелые труды...
Съ этимъ всѣ соглашались и пожимали руку потрудившемуся „спеціальному корреспонденту“.
Лордъ Ремингтонъ.
— Да какъ-же не печалиться-то, Маркелычъ, ежели сейчасъ рѣчи о безвредномъ мясѣ пошли?.. Вѣдь мы, чай, мясники!..
вдохновятъ меня, и ты увидишь, какъ я напишу...
На другой день онъ писалъ корреспонденцію уже „изъ Харькова“.
„Харьковъ очень большой городъ. Я всталъ въ день торжества очень рано и сейчасъ-же отправился на открытіе памятника.
Съ голубого неба лились горячіе лучи солнца; теплый, чуть замѣтный вѣтерокъ развѣвалъ вуали прелестныхъ дамъ, которыхъ въ Харьковѣ великое множество и которыя, долженъ сознаться, много лучше дамъ московскихъ, такъ какъ благодатный югъ благотворно вліяетъ на расцвѣтъ женской красоты. Толпы народа вливались со всѣхъ сторонъ на площадь, гдѣ сооруженъ памят
никъ. Вашъ корреспондентъ пробрался къ самымъ почетнымъ мѣстамъ, представился мѣстнымъ властямъ, былъ встрѣченъ очень радушно и могъ видѣть торжество во всѣхъ его подробностяхъ“...
Далѣе слѣдовало подробное описаніе торжества, причемъ „спеціальный корреспондентъ“ списалъ это торжество со старой газеты, въ которой подобное-же торжество описывалось лѣтъ десять тому назадъ. Описать открываемый памятникъ было не
трудно, такъ какъ его изображали уже и перомъ, и карандашомъ, и при помощи фотографическаго аппарата много разъ.
— Вотъ, мой другъ, и готова корреспонденція!—весело говорилъ Мячиковъ, заклеивая конвертъ.—Я брошу его въ ящикъ почтоваго вагона, тамъ тиснутъ штемпель, па которомъ ника
кого города обозначено не будетъ, а будетъ обозначено, что это „почтовый вагонъ“, ну, а на число, конечно, пикто не обратитъ вниманія... Видишь, мой милый, какъ все это просто и какъ легко живется человѣку, ежели у него геніальный умъ...
— Да, конечно,—покрутилъ головою Фертиковъ.—Это очень геніально, и я до сихъ поръ не зналъ, что такимъ образомъ фабрикуются спеціальныя корреспонденціи и спеціальныя теле
граммы... Да, это великолѣпно, но дѣло вотъ въ чемъ: ты пишешь, что „съ голубого неба лились теплые лучи солнца“, а вѣдь, мо
жетъ, въ день открытія памятника лилъ ДоЖДЬ или падалъ снѣгъ,—какъ-же тогда?
— Пустое!—-махнулъ рукою Мячиковъ.—Во-первыхъ, принято писать, что всѣ подобныя торжества совершаются при голу
бомъ небѣ и яркомъ солнцѣ, и это гораздо эффектнѣе, красивѣе, а, во-вторыхъ,—какое-же, собственно говоря, дѣло читателю, при какой погодѣ открывался памятникъ?..
— Ну, а какъ-же, если къ другихъ газетахъ будетъ написано, что „торжеству помѣшала дурная погода“?
— Ну, такъ что-же?.. Читатель, который читаетъ одну нашу газету, такъ и останется при убѣжденіи, что погода была дивная, ну, а такой читатель, который читаетъ нѣсколько газетъ, поду
маетъ, что одинъ изъ корреспондентовъ жестоко навралъ, но который-же именно? Вопросъ остается неразрѣшеннымъ, что и требовалось доказать. Это будетъ даже лучше, такъ какъ я могу придти къ редактору и сказать ему: „вотъ-де какъ врутъ другіе корреспонденты и вотъ-де какъ здорово наврали въ прочихъ, конкуррирующихъ съ нами органахъ!“. Мнѣ за это больше чести,
и даже это приближаетъ меня къ авансу, который, я думаю, взять на Рождество... Милый другъ мой, надо быть изобрѣтательнымъ,
а- тамъ ужъ все пойдетъ, какъ по маслу... Пойдемъ-ка мы съ, тобою на вокзалъ, бросимъ письмо, а потомъ поужинаемъ тамъ и выпьемъ!..
Телеграммы и корреспонденціи отъ „спеціальнаго корреспондента“ помѣщались въ газетѣ „Бойкая Утка“, читатели ихъ по
читывали, а „спеціальный корреспондентъ“ иревесело проводилъ время въ Подольскѣ и вернулся домой нѣсколько утомленный, нѣсколько распухшій и слегка трясущійся.
— Да, господа, я порядочно заработалъ, но я ужасно и утомился,—говорилъ онъ товарищамъ и знакомымъ.—Тяжелое, трудное дѣло спеціальнаго корреспондента, и тотъ заработокъ, который онъ имѣетъ, тотъ почетъ, которымъ опъ пользуется,
право, не всегда вознаграждаютъ спеціальнаго корреспондента за его тяжелые труды...
Съ этимъ всѣ соглашались и пожимали руку потрудившемуся „спеціальному корреспонденту“.
Лордъ Ремингтонъ.