управиться. Теперь она тебя замыкаетъ, благо даромъ попалась.
— Не даромъ—папаша будетъ по 20 рублей въ мѣсяцъ платить.
— Поди ты какое счастье! За твою же услугу и съ тебя депьги получатъ. Оказія!
Н кухарка долго разсуждала, за что «иннымъ» людямъ Богъ счастіе посылаетъ, по ее прервала, вбѣжавшая въ кухню хозяйка.
— Ты кажется до завтрашняго дня не вычистишь сапоги?—обратилась она къ Машѣ.
— Сейчасъ вычищу, тетенька,—сказала Маша.
— Пожалуйста не зови меня тетенькой, какая я тебѣ тетка?!
Маша только вопросительно посмотрѣла на Аграфену Сергѣевну и молча подала сапоги.
— Поди-ка вымой чайную посуду, да прибери въ комнатахъ. Умѣешь полъ мести? — Умѣю-съ.
— А шить умѣешь?

— Что попроще сошью.

— Нужно дѣтямъ фартуки. Я «попробую», умѣешь ли. Оказалось, что Маша могла шить простыя вещи. Черезъ недѣлю Аграфена Сергѣевна «попробовала» заста
вить ее стирать, а тамъ мыть полъ, а тамъ и затянула во всѣ тяжкія. Маша терпѣливо и покорно исполняла приказанія своихъ благодѣтелей. Не развитая отъ при
роды, забитая, загнанная, она скоро получила названіе дурочки. Это названіе упрочили за пей тѣже милыя дамы, которыя поднесли Аграфенѣ Сергѣевнѣ титулъ добродѣ
тельной, и узнавши, па какомъ положеніи находилась у пей «бѣдпая сиротка», разжаловали въ противную, а Петра Ивановича въ отвратительнаго скареда.
— И это благородными людьми называются? взяли дѣвушку, помыкаютъ ей какъ тряпкой, да еще деньги берутъ,—судили милыя дамы.
— Обрадовались, что дурочку нашли и чего только отецъ смотритъ,—вторили имъ праздныя языки.
— Они отцу-то глаза отвели, —замѣтилъ какой-то шутникъ.
III.
Прошло три года. На дворѣ стояла весна въ полномъ ея блескѣ. Цвѣла черемуха, рябина,яблони, зацвѣтали сирень и акація. Въ домѣ Бобчипскихъ окна были растворены, но внутри и кругомъ его господствовала тишина. Хо
зяева, со всѣми милыми дѣточками, отправились въ гости, а Машу оставили сторожемъ. Одиноко и сиротливо сидѣла она на крыльцѣ, безцѣльно смотрѣла на проходя
щихъ и казалось, ей ни до чего и иедо кого не было дѣла. Молоденькое личико ся носило на себѣ печать
идіотизма, отсутствіе всякой осмысленности, хотя можно было поручиться, что при другихъ условіяхъ жизни она далеко не казалась-бы такой убогой умственно. Вечерѣло.
Солнце закатывалось, обливая горизонтъ краснымъ какъ зарево цвѣтомъ. Въ монастырѣ (который находится близь города) ударили ко всенощиой и далеко но окрестности разнесся могучій гулъ колокола. Маша перекрестилась,
посмотрѣла въ ту сторону, гдѣ изъ-за темной зелени елей и сосенъ ясно и отчетливо вырѣзывался куполъ монастырскаго собора и опять приняла прежнюю спокойную позу. Въ это время къ пей подошелъ небольшаго росту мужичекъ и спросилъ:
— Дозвольте узнать, могу-ли я видѣть Петра Ивановича?
— Ихъ нѣтъ дома, въ гостяхъ они, отвѣчала Маша. — А скоро вернутся? — Не знаю.
— Вы ихняя родня... или какъ? въ прислугахъ будете?
— Я... я... Застигнутая въ расплохъ дѣвушка не нашлась сказать ничего другаго кромѣ:
— Я чищу сапоги Петру Ивановичу!
— Въ прислугахъ значитъ, разсудилъ мужикъ. А туточка есть барышня, Марьей Алексѣевпой зовутъ, нашего конторщика дочь.

— Это я...

— Вы!! стало отъ вашего тятеньки письмецо къ Петру Ивановичу.
— Ахъ, отъ папаши, оживилась дѣвушка и заговорила смѣлѣе:—кому же письмо, мнѣ или самому Петру Ивановичу.
— Може вамъ, а може ему, вотъ посмотрите...—и мужикъ досталъ изъ за пазухи завернутое въ платокъ письмо. Маша прочла на конвертѣ: Его Высокоблагородію, Петру Ивановичу Бобчипскому. Я отдамъ какъ придутъ, оставь.
— Мнѣ нужно безиримѣпно отвѣтъ. — Коли отвѣтъ надо, подожди.

— Что-жь, подожду, двадцать пять верстъ прошелъ, подождать па до.

Мужикъ сѣлъ на нижшою ступеньку крыльца, обтеръ полой катившійся съ лица потъ и оглянувшись на дѣвушку, сказалъ: вашъ дяденька померъ.
— Какой дяденька? удивилась Маша.
— Дядя что ли онъ вамъ доводился, Афанасій-то Матвѣевичъ.
— Отецъ крестпый, я его папашей крестнымъ звала. — А кто говоритъ дядя. Ну вотъ онъ номеръ. — Отъ чего номеръ?
— Отъ смерти, барышня, отъ смерти, матушка. ІІы