II.III.

Черезъ часъ, я уже сидѣлъ въ маленькой комнатѣ пріятеля моего, Добродушина, за чаемъ и бесѣдовалъ съ нимъ.
— Вотъ, спасибо, друже любезный, что не отказался извѣститъ меня отшельника!—говорилъ пріятель.
Я молча отхлебывалъ чай.

—• За то, предупреждаю тебя, продолжалъ Алексѣй Петровичъ,—ты останешься болѣе чѣмъ доволенъ тѣмъ, что я сообщу тебѣ.

Пріятель, добродушно улыбаясь, смотрѣлъ па меня. — Посмотримъ, такъ-ли это окажется на дѣлѣ! съ шуткою, нодунедовѣрчиво промолвилъ я.
— Да, Миша, приготовься выслушать, если не романъ, то нѣчто очень романичное и, въ тоже время больше чѣмъ крайне невѣроятное происшествіе, дѣй

ствующія лица котораго, не всѣ хотя, но нѣкоторые, хорошо тебѣ были извѣстны.

Я опять воскресилъ въ памяти рядъ знакомыхъ мнѣ лицъ и —опять не разгадалъ загадочныхъ словъ пріятеля.
— Помнишь-ли ты моего знакомаго, даже въ послѣднее время пріятеля—Ивана Ивановича Кроткова?
— Это, если не ошибаюсь, земскій врачъ? — Да.
— Очень хорошо помню.
— И прекрасно. Помнишь-ли, нѣсколько вечеровъ, проведенныхъ у меня вмѣстѣ съ Кротковымъ?

— Помню!—Но къ чему эти вопросы?

— Постараюсь объяснить.—Когда все это памятно для тебя, то, вѣроятно, памятна тебѣ и та трехрублевая бумажка, подробности исторіи которой, такъ тебѣ хотѣлось знать?
Пріятель, поставивши вопросъ, съ добродушной улыбкой посматривалъ на меня.
— И это помню хорошо.
— И прекрасно. На пять минутъ я оставлю тебя одного; пойду черкануть нѣсколько нужныхъ строкъ, а ты пока постарайся, воспроизведи въ памяти прошедшее, по поводу моихъ вопросовъ,—что бы разсказъ, который услышишь отъ меня, вышелъ нѣсколько полнѣе.
Добродушицъ вышелъ въ дверь въ свой маленькій кабинетъ, или, правильнѣе говоря—маленькую рабочую комнату, я-же, оставшись одинъ, невольно отдался воспоминаніямъ о прошедшемъ; и передо мною, какъ вчераш
няя быль,—а это было болѣе четырехъ лѣтъ назадъ,—- воскресли въ памяти вечера, проведенные у Доброду
шина,—тогда я жилъ въ другомъ городѣ и былъ у него проѣздомъ,—затѣмъ земскій врачъ Кротиовъ—и трехрублевая бумажка.
Въ моемъ воображеніи ясно вырисовалась ясная лѣтняя ночь. Вижу, какъ сейчасъ, съ поѣзда Николаевской желѣзной дороги, на извощикѣ, подъѣхалъ я къ квартирѣ Добродушица, тогда еще бывшаго студентомъ.
— Дома? спрашиваю я у женщины, въ послѣдствіи оказавшейся квартирной хозяйкой Добродушина, которая, отворивши дверь, впустила меня въ маленькую переднюю комнату.
— Пожалуйте, дома!

Я вошелъ въ комнату, довольно порядочную по размѣрамъ и меблировкѣ.

У Добродушина были гости: пять, шесть молодыхъ людей и двѣ дамы.

Алексѣй Петровичъ несказанно обрадовался моему появленію.

— Другъ, Миша!

И за тѣмъ, мы крѣпко обнялись.
Прошли минуты взаимныхъ привѣтствій.
— Ну, дружище, скажи, какимъ чудомъ появился ты у насъ въ бѣлокаменной? и, не дождавшись моего отвѣта, прибавилъ:
— ÏÏ какой-же я разсѣянный—не познакомлю тебя съ моими гостями... Господа! мой товарищъ дѣтства— Михаилъ Тимофѣевичъ Зацѣшіяевъ,—А это, Миша, мои товарищи но университету: Петровъ, Боговозлюблеііскій Свѣтловъ, Радугииъ, это —бывшій товарищъ но уни
верептету, а теперь земскій врачъ, Иванъ Ивановичъ Кротковъ, его супруга Лидія Павловна; а это—Машутка —
моя сестренка. Прошу любить и жаловать!—почти не переводя духъ закончилъ Добродушишь и довольно мило раскланялся.
Я счелъ долгомъ пожать руки всѣмъ представленнымъ мнѣ лицамъ.
— Ну, Мишукъ, отвѣтствуй на мой вопросъ, заданный тебѣ—какимъ чудомъ здѣ обрѣтеся, балагурилъ Добродушишь.
— Совершенно, братъ, неожиданно,—отвѣчалъ я,— одинъ мой добрый родичъ, волею Божьею помре и на вспоминъ души своей, отказалъ мнѣ малую толику отъ благъ земныхъ, за полученіемъ которыхъ я и путешествую.
— Изрядно! пусть-же добрый родственникъ твой наслаждается прелестями загробной жизни, а ты, вѣроятно, не откажешься пронести день, другой, въ моихъ палестикахъ, на что уже далъ согласіе и сей уважаемый мужъ.
Добродушишь показалъ на Кроткова. Я, разумѣешь
далъ согласіе.