I

Я тебѣ не позволю жениться. Ни за что не позволю: ты еще мальчишка, поросенокъ!...
Неужели-же необходимо быть свиньей, чтобы получить ваше согласіе,

дядюшка?

лей, изо дня въ день такою жизнью, какъ видѣлъ ты его у меня.—Гдѣ-бы не былъ онъ съ женою, тутъ же непремѣнно присутствовала и трехрублевая бумашка...
Не смотря на всю испорченность характера, жена Ероткова,—объ этомъ онъ писалъ мнѣ, черезъ короткій промежутокъ времени, — какъ милости небесной просила уничтожить эту пытку, обѣщаясь быть вѣрной женой, хорошей семьянинкой, но онъ не прощалъ ей, пока...

Добродушинъ остановился.

— Пока что? спросилъ я.
— Вотъ тебѣ второй документальный свидѣтель разсказа о трехрублевкѣ. Читай! это письмо отъ Ероткова, оно-то мнѣ и дало право разсказать тебѣ эту семейную драму.
Вотъ что писалъ Еротковъ Добродуншну:
Дорогой другъ!
Безчеловѣчно я поступалъ слишкомъ три года, съ разрушительницею моего счастья: но, что сдѣлано —того не вернешь. Сегодня жена моя, купаясь въ рѣкѣ, въ купальнѣ,—утонула. Никакія мѣры спасенія къ жизни, возвратить ее не могли. Молва говоритъ, что она утонула отъ неосторожности,—но мнѣ думается, что роковая трехрублевая бумажка доконала ее и она рѣшилась...
впрочемъ можетъ быть я и грѣшу! очень возможно, что это дѣло случая. Еакъ бы то не было, но теперь я ей прощаю ея вину; прощаю и то, что она такъ рано порвала лучшія струны моей жизни. Скоро жди меня въ Москву. Злополучную трехрублевую бумажку сжегъ на огнѣ. Въ заключеніе прибавлю два, три слова: если замкнутая провинціальная жизнь послѣднихъ трехъ лѣтъ