ПОГОРҌЛКА.

Быль.

I.

Живописно обрамлеппое съ трехъ сторонъ мелкимъ, густымъ ельникомъ, сверкая отъ лучей, восходящаго солнца и отражая безоблачно-синее небо, едва колеблется, словно дышитъ и радуется большое, чистое озеро. На четвертой сторонѣ раскинулись по берегу въ безпорядкѣ гумна, овины и сараи деревни Озерки, которая такъ прямо и щеголевато тянулась по обѣ стороны проѣзжей дороги, обсаженной на нѣсколько верстъ крупными ста
рыми березами, посаженными давпо, вѣроятно еще въ ту пору, когда соблюдали указъ Екатерины ІІ-й о разсадкѣ деревъ по дорогамъ и селеніямъ.
Еще до восхода солнца въ Озеркахъ зашевелился народъ: мужики, вскинувъ на плеча косы, торопились на косьбу по росѣ, бабы, проводивъ скотину на пастьбу, возвращались къ домашнимъ очагамъ, чтобы, на скоро «прокуривъ» печку, намѣсить лепешекъ съ творогомъ и наварить яицъ да «просяной» каши, намѣреваясь также по росѣ бѣжать въ поле на жниво, которое уже поспѣло, такъ что еще въ субботу передъ Ильинымъ днемъ, старая тетка Матрена зажала съ легкой руки, наблюдая при томъ всѣ старинные обычаи. Тайкомъ, чтобъ пикто не видалъ, помолясь Богу, Матрена взяла краюху хлѣба, круто ее посолила, завернула въ чистое полотенце и спрятала подъ полу своей безрукавной, нанковой «обжинки». Послѣ этого достала съ полки заранѣе ею самой отточенный сернъ и вышла на улицу, озираясь, не подсматриваетъ-ли кто за ней.
Улица была пуста, ребятишки полоскались въ озерѣ, мужики копошились па пашнѣ подъ озимое, а бабы во
зились у печекъ. Матрена прошмыгнула мимо сосѣдней избы и вступила на тропинку, ведущую къ ельнику,
думая обойти задворками на свои полосы ржи. Спѣшно шагая босыми ногами, Матрена подвигалась неслышно по мягкой травѣ, а потомъ по мшистой почвѣ лѣса; но вотъ до ея слуха коснулись звуки голосовъ и она остановилась въ нерѣшимости: идти-ли впередъ или воро
титься, мысленно досадуя на тѣхъ, кто такъ не кстати забрался въ ельникъ, чтобы помѣшать ея таинственной прогулкѣ.
Напрасно ждала Матрена, что кто нибудь выйдетъ изъ лѣса къ ней па встрѣчу: голоса раздавались все на одномъ мѣстѣ, какъ будто кто-то тутъ бесѣдовалъ, а не шелъ мимо, а это было очень загадочно, потому что терять дорогое время на разговоры въ рабочую пору поселянамъ не приходится.
— Кто-бы это? подумала Матрена. «И почто тутъ
схоропились, да калякаютъ безъ дѣла»?... Любопытство подстрекнуло Матрену подойти и вслушаться въ разго
воръ, который такъ ее заинтересовалъ, что забывъ о цѣли своего пути, она осторожно раздвинула колючія вѣтви елки и заглянула въ небольшую прогалину на берегу озера. Нагнувшись надъ водой, молодая дѣвушка полоскала бѣлье, а возлѣ нея стоялъ молодецъ въ красной рубахѣ и черныхъ плисовыхъ шароварахъ, засуну
тыхъ въ дутые голенища щегольскихъ сапогъ, сбросивъ съ плеча на траву свою косу, онъ покуривалъ скру
ченную изъ газетной бумаги папироску и балагурилъ, заигрывая съ дѣвушкой.
— Те-те-те!... вотъ она тихоня-то?... водой не замутитъ, всѣ думаютъ, что чуть не святая, а она вонъ съ извозчиками любезничаетъ тайкомъ!... Ай-да Ѳеколка! — что это мать-то дура ей хвостъ-отъ нс при
жметъ?... Пара-ли ей Митюха! Богатаго отца сынъ, 6 лошадей въ Москвѣ держатъ, на трехъ пролеткахъ извоз
ничаютъ, самъ да три работника, а домъ-то у нихъ полная чаша... ему развѣ такую невѣсту голую надоть... вотъ моя Дуняшка не въ примѣръ Ѳеклы кра
сивѣе, гладкая, румяная, бойкая, что нарядовъ ходючи по фабрикамъ нажила: шубка бѣлья атласная, «тепломатъ» драповый, «зувавка» плисовая, а ужь платьевъ
и не перечтешь; шерстяное, брильянтиновое, «реписовое», пунцовое, кубовое, синельковое, розовое, травчатое, лапчатое... вотъ это для Митюхи невѣста подходящая... онъ-же ей по нраву.
Мысленно размышляя съ такимъ эгоизмомъ, Матрена не пропустила ни одного слова изъ разговора молодой парочки, которая и не подозрѣвала присутствія посто
ронней свидѣтельницы ихъ интимнаго ,,tete-à-têtctt.— Вотъ-те Христосъ, Ѳеклуша, по осени сваху зашлю... увѣрялъ молодецъ.
— Коли зашлешь, тогда и скажу, любъ аль нѣтъ., продолжая колотить бѣлье валькомъ, отвѣчала Ѳекла.
— Долго дожидаться, душенька моя, ты пойми, сердцето не камень... чѣмъ-же я виноватъ, что ты заполонила меня? смилуйся, Ѳеклуша! взгляни поласковѣе, поцѣлуй, приголубь... не долго я вѣдь здѣсь проживу, какъ по
косъ кончимъ, такъ отецъ ушлетъ опять въ Москву... вкрадчиво говорилъ Митюха.
— Что-жь, въ Москвѣ мало ль красавицъ по трактирамъ шляются, да извощикамъ на шеи вѣшаются!... ты скорехонько Ѳеклу позабудешь,..
— Что мнѣ красавицы!... Чортъ съ ними, ты мнѣ дороже всѣхъ Московскихъ шлюхъ... и молодецъ, подмѣ
тивъ въ дѣвушкѣ оттѣнокъ нѣжности, смѣло обхватилъ ее за плечи и чмокнулъ въ щеку.
— Пусти!... пусти-же, Митрій Яковличъ! что при