Иванъ Петровичъ вовсе не желалъ слушать, что послѣдуетъ во вторыхъ, такъ-какъ это можно прочитать на карточкѣ любаго ресторана, по этому и развер
нулъ пачку газетъ, брошенныхъ Сережей на столъ, и углубился было въ чтеніе, но къ удивленію его это были простыя объявленія...
Первое, что бросилось ему въ глаза, было объявленіе въ черной діофрагмѣ, обведенное еще вдобавокъ синимъ карандашамъ : « Предостерегаемъ отъ поддѣлки. Лучшіе вставные зубы».
Рядомъ съ этимъ объявленіемъ стояло другое, тоже обведенное синимъ карандашемъ: «Рекомендуемъ—лучшая краска отъ волосъ».
— Что за чушь?!. Какъ-то невольно подумалъ Иванъ Петровичъ и принялся развертывать другія газеты; по и онѣ тоже къ его несчастій) оказались простыми объ
явленіями о разныхъ пропавшихъ собачкахъ, «бѣлыхъгорничныхъ и «черныхъ» кухаркахъ... Кинувъ газеты, опять на столъ, кавалеръ счелъ за лучшее послушать о чемъ толкуетъ Сережа съ «челаэкомъ»?...
« Челамъ» все еще стоялъ въ прежней позѣ, то-есть подавшись немного впередъ, и только изрѣдка утверди
тельно кивалъ головой на возгласы Сережи, который что-то съ жаромъ объяснялъ ему...
— Да смотри, чтобы кольдъ-крему... Тьфу.... пропасть, замололся!... Что-бъ гарнирцу побольше!... Слы
шишь?!.. Да что-бы таракановъ въ немъ не было по обыкновенію, а то у васъ, дьяволовъ, постоянно или клопъ или тараканъ, или еще какая-нибудь пакость въ кушаньѣ очутится!... Слышишь?!.. Чтобы не испортилъ чего: скажи, что я велѣлъ!... ІІу, маршъ!... Да не переври чего, слышишь!?! Гарнирцу побольше!... Уфъ!... Вотъ такъ усталъ, чортъ побери!... сказалъ онъ вдругъ,
уже обращаясь къ своему товарищу и обмахиваясь платкомъ.
— Ну ужъ, за то и угощу-же тебя по-царски: будешь помнить, дружище!...
— Скажи на милость—зачѣмъ ты съ такими пустяками вотъ возишься, какъ эти объявленія?!., спросилъ Иванъ Петровичъ Сережу.
— Ты, чай, знаешь, что я—не только этой дряни, но и настоящихъ-то газетъ и журналовъ не читаю, потому въ нихъ путнаго ничего нѣтъ: одинъ идеи новыя какія то проводитъ, другой ругается съ третьимъ... однимъ словомъ—ерунда!... Эти-же объявленія навязала мнѣ Софи: читай вотъ ей тутъ разныя писульки о вставныхъ зубахъ, о краскахъ, о псахъ разныхъ тамъ, скука страшная, а ничего, братъ, не подѣлаешь, вотъ и читаю ей каждый вечеръ о пломбированныхъ зубахъ, да отыскиваю по картѣ разныя имена вродѣ—Требинье, Варны, Нишъ, Шишъ!...
— А по моему, если наскучило читать ихъ, брось, не читай, читай другое, что-нибудь, что нравится!...
— Нельзя, братецъ ты мой, не читать-то, того и гляди разсердится эта ракалія Софи!... ÏÏ то третьяго дня я отказался было пасьянсъ ей разложить, такъ, что ты —въ истерику сейчасъ хлопъ!... Обозлилась, дип
ломатъ мпѣ не хотѣла шить, поди ты вотъ, поговори съ ней!... ІІу, плюнулъ и разложилъ, успокоилась пе
много!... Я ужъ и то теперь меньше сталъ ругаться съ ней, а то и безъ того-то все собирается въ какойто Баденъ, что-ли тамъ уѣхать—чортъ ее знаетъ!?! Уѣдетъ, а меня въ отставку, и сиди вотъ тогда на шишахъ!...
И ноетъ мой кумъ въ тиши: Ахъ шиши, шиши, шиши — Вотъ тебѣ и барыши!...
пропѣлъ съ самымъ беззаботнымъ видомъ Сережа.
— Ну и пускай ее ѣдетъ, а ты здѣсь останься, да займись дѣльнымъ чѣмъ нибудь, чѣмъ баклуши-то бить!... Вотъ вмѣстѣ мѣсто пойдемъ отыскивать!?!, резонировалъ кавалеръ Недокатовъ.
— Остаться-то я останусь, да вѣдь это будетъ скверпо, другъ Ваня, для меня!... Очень скверно!... Прійдетея пожалуй писцомъ какимъ нибудь быть, перомъ
скрипѣть... однимъ словомъ—гадость!... Фи!... Лучше и не вспоминать!...
Наступило молчаніе...
Черезъ нѣсколько времени принесли въ графинѣ приличную дозу ликеру
— Пока очень доволенъ!... Денегъ, понимаешь, сколько хочешь и когда хочешь, на счетъ вѣрности не стѣснительно, ну и на счетъ прочаго всего тоже!... Повѣ
ришь—приду это иногда домой, прикинусь такимъ это разогорченнымъ и приступлю къ Софи: дай сто рублей, а то сейчасъ, молъ, убыо себя изъ револьвера!... Ей- Богу право!... Ну, сейчасъ и вынимаетъ, даетъ!... Другой разъ пьешь, пьешь гдѣ нибудь, начнешь въ концѣ концовъ посуду бить, помнишь, какъ въ Сербію-то еще собирались!... Перебьешь всего много, денегъ не хва
таетъ, сейчасъ записку къ Софи: плати, молъ, а то плохо будетъ!... И что думаешь?... Сейчасъ безъ разговора заплатитъ!... Да я даже частенько папиросы радужными закуриваю!...
При этихъ словахъ Иванъ Петровичъ какъ-то искоса посмотрѣлъ на своего собесѣдника и усу мнился, нс слиш
нулъ пачку газетъ, брошенныхъ Сережей на столъ, и углубился было въ чтеніе, но къ удивленію его это были простыя объявленія...
Первое, что бросилось ему въ глаза, было объявленіе въ черной діофрагмѣ, обведенное еще вдобавокъ синимъ карандашамъ : « Предостерегаемъ отъ поддѣлки. Лучшіе вставные зубы».
Рядомъ съ этимъ объявленіемъ стояло другое, тоже обведенное синимъ карандашемъ: «Рекомендуемъ—лучшая краска отъ волосъ».
— Что за чушь?!. Какъ-то невольно подумалъ Иванъ Петровичъ и принялся развертывать другія газеты; по и онѣ тоже къ его несчастій) оказались простыми объ
явленіями о разныхъ пропавшихъ собачкахъ, «бѣлыхъгорничныхъ и «черныхъ» кухаркахъ... Кинувъ газеты, опять на столъ, кавалеръ счелъ за лучшее послушать о чемъ толкуетъ Сережа съ «челаэкомъ»?...
« Челамъ» все еще стоялъ въ прежней позѣ, то-есть подавшись немного впередъ, и только изрѣдка утверди
тельно кивалъ головой на возгласы Сережи, который что-то съ жаромъ объяснялъ ему...
— Да смотри, чтобы кольдъ-крему... Тьфу.... пропасть, замололся!... Что-бъ гарнирцу побольше!... Слы
шишь?!.. Да что-бы таракановъ въ немъ не было по обыкновенію, а то у васъ, дьяволовъ, постоянно или клопъ или тараканъ, или еще какая-нибудь пакость въ кушаньѣ очутится!... Слышишь?!.. Чтобы не испортилъ чего: скажи, что я велѣлъ!... ІІу, маршъ!... Да не переври чего, слышишь!?! Гарнирцу побольше!... Уфъ!... Вотъ такъ усталъ, чортъ побери!... сказалъ онъ вдругъ,
уже обращаясь къ своему товарищу и обмахиваясь платкомъ.
— Ну ужъ, за то и угощу-же тебя по-царски: будешь помнить, дружище!...
— Скажи на милость—зачѣмъ ты съ такими пустяками вотъ возишься, какъ эти объявленія?!., спросилъ Иванъ Петровичъ Сережу.
— Ты, чай, знаешь, что я—не только этой дряни, но и настоящихъ-то газетъ и журналовъ не читаю, потому въ нихъ путнаго ничего нѣтъ: одинъ идеи новыя какія то проводитъ, другой ругается съ третьимъ... однимъ словомъ—ерунда!... Эти-же объявленія навязала мнѣ Софи: читай вотъ ей тутъ разныя писульки о вставныхъ зубахъ, о краскахъ, о псахъ разныхъ тамъ, скука страшная, а ничего, братъ, не подѣлаешь, вотъ и читаю ей каждый вечеръ о пломбированныхъ зубахъ, да отыскиваю по картѣ разныя имена вродѣ—Требинье, Варны, Нишъ, Шишъ!...
— А по моему, если наскучило читать ихъ, брось, не читай, читай другое, что-нибудь, что нравится!...
— Нельзя, братецъ ты мой, не читать-то, того и гляди разсердится эта ракалія Софи!... ÏÏ то третьяго дня я отказался было пасьянсъ ей разложить, такъ, что ты —въ истерику сейчасъ хлопъ!... Обозлилась, дип
ломатъ мпѣ не хотѣла шить, поди ты вотъ, поговори съ ней!... ІІу, плюнулъ и разложилъ, успокоилась пе
много!... Я ужъ и то теперь меньше сталъ ругаться съ ней, а то и безъ того-то все собирается въ какойто Баденъ, что-ли тамъ уѣхать—чортъ ее знаетъ!?! Уѣдетъ, а меня въ отставку, и сиди вотъ тогда на шишахъ!...
И ноетъ мой кумъ въ тиши: Ахъ шиши, шиши, шиши — Вотъ тебѣ и барыши!...
пропѣлъ съ самымъ беззаботнымъ видомъ Сережа.
— Ну и пускай ее ѣдетъ, а ты здѣсь останься, да займись дѣльнымъ чѣмъ нибудь, чѣмъ баклуши-то бить!... Вотъ вмѣстѣ мѣсто пойдемъ отыскивать!?!, резонировалъ кавалеръ Недокатовъ.
— Остаться-то я останусь, да вѣдь это будетъ скверпо, другъ Ваня, для меня!... Очень скверно!... Прійдетея пожалуй писцомъ какимъ нибудь быть, перомъ
скрипѣть... однимъ словомъ—гадость!... Фи!... Лучше и не вспоминать!...
Наступило молчаніе...
Черезъ нѣсколько времени принесли въ графинѣ приличную дозу ликеру
— Пока очень доволенъ!... Денегъ, понимаешь, сколько хочешь и когда хочешь, на счетъ вѣрности не стѣснительно, ну и на счетъ прочаго всего тоже!... Повѣ
ришь—приду это иногда домой, прикинусь такимъ это разогорченнымъ и приступлю къ Софи: дай сто рублей, а то сейчасъ, молъ, убыо себя изъ револьвера!... Ей- Богу право!... Ну, сейчасъ и вынимаетъ, даетъ!... Другой разъ пьешь, пьешь гдѣ нибудь, начнешь въ концѣ концовъ посуду бить, помнишь, какъ въ Сербію-то еще собирались!... Перебьешь всего много, денегъ не хва
таетъ, сейчасъ записку къ Софи: плати, молъ, а то плохо будетъ!... И что думаешь?... Сейчасъ безъ разговора заплатитъ!... Да я даже частенько папиросы радужными закуриваю!...
При этихъ словахъ Иванъ Петровичъ какъ-то искоса посмотрѣлъ на своего собесѣдника и усу мнился, нс слиш