НА КОСОПУЗОВСКОЙ ДОРОГѢ.
Пассажиръ. Мы теперь гдѣ остановимся?
Кондукторъ. Неизвѣстно, гдѣ будетъ снѣжный заносъ...
— Видѣлъ его сейчасъ; на такомъ извощикѣ катитъ, на какихъ только и ѣздятъ што жулики да манзели.
— Онъ кажется куда-то но дѣлу поѣхалъ, сказалъ одинъ изъ сыновей.
— ІІу ты пей, да ту ману-то мнѣ пе пущай, строго замѣтилъ Герасимъ Матрѣевичъ,— па такихъ извощикахъ по дѣлу не ѣздятъ.
— Молодъ еще, ну опять къ такому дѣлу готовится, заступилась за сына мать.
— Да что вы, ай дурачить меня взялись! возмутился старикъ, все у васъ дѣло да дѣло. Развѣ кто къ дѣлу готовится, тотъ чертей лѣпить долженъ, прости Ты Господи мое великое согрѣшеніе.
— Я о томъ, что вотъ... даже выговорить было страшно матери о томъ, что она имѣла въ виду.
— Ну такъ-бы и говорила, что труситъ парень солдатчины, душу отводитъ, сурово произнесъ Упрѣловъ.
— Какъ и не извинить ему, Герасимъ Матвѣичъ, легкое-ли дѣло... Вѣдь чай тамънетокма что повеселиться... Охъ, Господи...
— Ну, да будетъ ужь иричитать-то!
— Хоть-бы Кузьма-то Карповъ квитанцію-то купалъ, съ коей норы уѣхалъ...
— Купитъ Богъ дастъ.
Только что успѣлъ Герасимъ Матвѣевичъ выпить третій стаканъ чаю, въ столовую вошла горничная.
— Герасимъ Матвѣичъ, васъ тамъ какой-то баринъ спрашиваетъ, доложила опа. — Гдѣ?
— Въ залѣ сидитъ. — Какой такой?
Пассажиръ. Мы теперь гдѣ остановимся?
Кондукторъ. Неизвѣстно, гдѣ будетъ снѣжный заносъ...
— Видѣлъ его сейчасъ; на такомъ извощикѣ катитъ, на какихъ только и ѣздятъ што жулики да манзели.
— Онъ кажется куда-то но дѣлу поѣхалъ, сказалъ одинъ изъ сыновей.
— ІІу ты пей, да ту ману-то мнѣ пе пущай, строго замѣтилъ Герасимъ Матрѣевичъ,— па такихъ извощикахъ по дѣлу не ѣздятъ.
— Молодъ еще, ну опять къ такому дѣлу готовится, заступилась за сына мать.
— Да что вы, ай дурачить меня взялись! возмутился старикъ, все у васъ дѣло да дѣло. Развѣ кто къ дѣлу готовится, тотъ чертей лѣпить долженъ, прости Ты Господи мое великое согрѣшеніе.
— Я о томъ, что вотъ... даже выговорить было страшно матери о томъ, что она имѣла въ виду.
— Ну такъ-бы и говорила, что труситъ парень солдатчины, душу отводитъ, сурово произнесъ Упрѣловъ.
— Какъ и не извинить ему, Герасимъ Матвѣичъ, легкое-ли дѣло... Вѣдь чай тамънетокма что повеселиться... Охъ, Господи...
— Ну, да будетъ ужь иричитать-то!
— Хоть-бы Кузьма-то Карповъ квитанцію-то купалъ, съ коей норы уѣхалъ...
— Купитъ Богъ дастъ.
Только что успѣлъ Герасимъ Матвѣевичъ выпить третій стаканъ чаю, въ столовую вошла горничная.
— Герасимъ Матвѣичъ, васъ тамъ какой-то баринъ спрашиваетъ, доложила опа. — Гдѣ?
— Въ залѣ сидитъ. — Какой такой?