Трагическая исторія принцессы Анизы и шести Календеровъ-Королевичей [*)].

„Какъ во времена Сервантеса, автора „Донъ - Кихота“, были въ модѣ рыцарскіе романы, такъ те
перь пошли въ моду восточныя сказки.Уступая модѣ,и редакція жур
нала „Развлеченіе“ откопала новую сказку Шехерезады, которую и преподноситъ своимъ читателямъ“.
Чаріаръ проснулся. Его разбудилъ ворвавшійся въ растворенныя окна свѣжій утренній воздухъ, насыщенный опьяняющимъ ароматомъ цвѣтущихъ деревьевъ. Дѣло было весной.
Онъ сѣлъ на своей постели и недовольный тѣмъ, что проснулся первымъ, бросилъ грозный взглядъ на двухъ старыхъ сул
таншъ и запустилъ подушкой въ лицо Шехерезадѣ, забывшейся въ покойномъ снѣ.
Султанша, быстро проснувшись, вскочила съ постели и, вернувшись отъ грезъ къ дѣйствительности, по рабской полувѣковой привычкѣ трижды поцѣловала прахъ передъ своимъ супругомъ, обтирая пыль на коврѣ своимъ старымъ лбомъ.
Послѣ такого вступленія, она спросила вкрадчиво: — Что угодно, моему дорогому повелителю?
— Я хотѣлъ бы, чтобы сегодняшняя утренняя сказка была не похожа на тотъ вздоръ, которымъ ты привыкла угощать меня по утрамъ. Хочется что-нибудь по-пикантнѣе, позабористѣе, чего
нибудь такого... ну, какъ тебѣ сказать... не понимаешь? Разскажи, напримѣръ, что-нибудь такое, гдѣ дѣло шло бы о любви. Отчего ты такъ старательно избѣгаешь этого въ своихъ разсказахъ?
Удивленная такимъ неожиданнымъ желаніемъ владыки правовѣрныхъ, султанша сдѣлала такіе глаза, какіе бываютъ у карпа, когда его вынимаютъ изъ воды, и, порывшись въ своемъ запасливомъ мозгу, начала, подумавши недолго, слѣдующій разсказъ.
Въ одно время, сказала она, жилъ въ Моссулѣ купецъ, по имени Чарканъ, торговавшій драгоцѣнными каменьями. Торговля его была такъ широко распространена, что, обходя по череду своихъ кліентовъ, онъ возвращался къ нимъ не ранѣе, какъ чрезъ нѣсколько лѣтъ, но несмотря на это всѣми встрѣчаемъ былъ бла
госклонно, потому что и товаръ былъ у него хорошъ, и продавалъ его онъ сходно.
Однажды, отправляясь изъ Дамаска въ Бассору, онъ вспомнилъ, что, идя прямикомъ, можно поспѣть къ вечеру въ этотъ богатый и пышный городъ, сулившій купцу выгодныя дѣла. Труся верхомъ на лошади, Чарканъ вызывалъ въ своей памяти, вмѣстѣ съ уходящими въ небо тонкими шпицами минаретовъ, ослѣпи
тельныя своею бѣлизною зданія города и господствовавшій надъ нимъ холмъ, на которомъ стоялъ величественный дворецъ султанши Анизы, самодержавной государыни. Онъ вспомнилъ при
этомъ, что это мѣсто служило какъ бы храмомъ удовольствій,— здѣсь не прекращалось веселье, и еще за три выстрѣла до предмѣстья слышна была музыка изъ дворца.
Чаркану это было пріятно въ душѣ. Любя свою торговлю и барыши отъ нея, онъ не брезговалъ и тѣмъ, чтобы она шла ве
село, и но прочь былъ, покончивъ день и набивши кошелекъ, самъ повеселиться немного. Но вдругъ ему показалось, что онъ заблудился: тамъ, гдѣ, по его мнѣнію, должны были находиться разбросанные дома на окраинѣ города, оказались вѣтвистыя и зеленѣющія деревья. Но тщательно припоминая мѣстность, онъ
убѣдился, что ошибиться не могъ, тѣмъ болѣе, что дорога все время была одна безъ всякихъ перекрестовъ или раздвоеній.
Ьдетъ дальше, а растительность становится все гуще, такъ что вмѣсто разсѣянныхъ деревьевъ скоро явилась сплошная ихъ чаща и такая густая, что пришлось слѣзть съ лошади и идти пѣшкомъ, съ трудомъ пробираясь сквозь вѣтви. Промучившись такъ часа два, онъ упалъ отъ усталости и отчаянія. Отдохнувши, однако, немного, купецъ поднялся, чтобы снова отправиться въ путь, и вдругъ ему показалось, что онъ видитъ на
стоящій дворецъ султанши, онъ подумалъ, не галлюцинація ли это? Но нѣтъ; зданіе такъ ясно вырисовывается предъ его глазами, что онъ, не задумываясь, направляется къ нему и въ короткое время очутился у подножья того холма, на которомъ стоялъ дворецъ.
Послѣдній остался одинъ изъ всего города и кругомъ него разросся лѣсъ, казавшійся непроницаемымъ, непроходимымъ. И самъ дворецъ, нѣкогда такъ оживленный, теперь выглядѣлъ пе
чальною, мрачною гробницей. Кругомъ было тихо, не слышно ни одного звука, не видно признака жизни. Чарканъ испугался; что
какъ дворецъ пустъ, необитаемъ? что ему дѣлать? Наступила ночь, а онъ умиралъ отъ голода.
Собравши послѣднія силы, купецъ сталъ кричать что было мочи: „Отворите во имя Аллаха!“
Чрезъ нѣсколько минутъ, показавшихся Чаркану вѣчностью, тяжелая дверь повернулась на своихъ петляхъ и высокаго роста негръ его спросилъ:
— Что тебѣ нужно?
— Пріюта на эту ночь. Я погибаю отъ изнуренія и голода. Негръ спросилъ еще, вращая страшными глазами:
— Мужчина ли ты, по крайней мѣрѣ? Не переодѣтая ли злая баба?
— Клянусь Аллахомъ, меня всѣ знаютъ, я зовусь Чарканомъ и болѣе двадцати лѣтъ торгую драгоцѣнными камнями.
— Въ такомъ случаѣ, входи.
Онъ вошелъ и тяжелая дверь захлопнулась за нимъ; онъ очутился въ передней дворца, гдѣ и остался въ ожиданіи негра, который съ кѣмъ-то разговаривалъ въ сосѣдней комнатѣ. Наконецъ онъ вернулся къ купцу и безмолвно повелъ его въ мра
морную ванную комнату. Здѣсь Чаркана трое негровъ, похолшхъ на перваго, вымыли, промассировали, надушили и одѣли въ шелковое платье.
Когда онъ былъ такимъ образомъ наряженъ, первый негръ, который, казалось, былъ старшимъ, ввелъ его въ высокую залу, богато убранную гдѣ за столомъ, обильно уставленнымъ аппетитными кушаньями, сидѣли шесть стариковъ. Всѣ они имѣли со
всѣмъ лысыя головы и сѣдыя бороды, доходившія до нодложечки и совсѣмъ закрывавшія грудь, и одѣты были въ однообразное платье изъ легкой шелковой матеріи чернаго цвѣта.
Они пригласили Чаркана сѣсть и, вообще, приняли его радушно и привѣтливо; завели разговоръ о разныхъ предметахъ, обнаруживая много знаній и опытности, даже въ томъ, что относилось къ его профессіи, осмотрѣли его ларчикъ съ драгоцѣн
ными камнями и выбрали изъ нихъ самые лучшіе, заплативъ за нихъ, не торгуясь.
Въ то время, какъ старики любовались прозрачностью и блескомъ камней, Чарканъ но обыкновенію расточалъ похвалы ихъ достоинствамъ и сказалъ, между прочимъ, слѣдующее:
Въ моихъ каменьяхъ заключается именно та красота, которая соблазняетъ насъ въ женщинахъ—Но какъ только онъ нроизносъ это послѣднее слово, всѣ шесть стариковъ, какъ по командѣ, бросились на колѣна и трижды изо всей силы ударились лбами о плиты пола; быстро вставши затѣмъ на ноги, онн начали презрительно отплевываться.
Продѣлавъ все это къ удивленію Чаркана, старики, не обнаруживая противъ него никакого неудовольствія, продолжали пре
рванный разговоръ, какъ ни въ чемъ не бывало. Наконецъ, когда гость вдоволь насытился изысканными кушаньями и напитками, одинъ изъ стариковъ, который казался старшимъ можду ними, сказалъ купцу:
— Вы должно быть порядочно устали, и отвелъ его въ комнату на покой. Но Чарканъ долго не могъ заснуть: удивленіе предъ тѣмъ, что въ этотъ день ему пришлось испытать и уви
дѣть, прогоняло сонъ. Вдругъ донеслись до него раздирающіе крики, крики человѣка, котораго душатъ. Испуганный этимъ и мыслью, не грозитъ ли и ему какая бѣда, купецъ быстро вско
чилъ съ постели и на цыпочкахъ, ощупывая стѣны, направился чрезъ рядъ комнатъ по направленію раздававшихся криковъ, которые привели его въ ярко освѣщенную залу. Здѣсь, спрятав
шись за драпировку двери, онъ очутился зрителемъ страннаго спектакля.
Одинъ изъ стариковъ, вооруженный бычачьей жилой, билъ ею съ такою сплою, какой и подозрѣвать въ немъ нельзя было, ка
кое-то животное. Чаркану оно показалось, однорогою свиньею. Животное, воя отъ боли, казалось, коченѣло подъ ударами, смо
[*)] Календеры — мусульманскіе отшельники.
Новая сказка изъ „Тысячи и одной ночи“.