Кто виноватъ?

(Переводъ съ нѣмецкаго).
Исторійка, которую я собираюсь передать вамъ, случилась, правда, не у насъ, а въ Бельгіи, но она сама по себѣ такъ прелестна, что ее, право, стоитъ разсказать, хотя бы для увеселенія нашихъ гарнизонныхъ офицеровъ.
Дѣло началось съ того, какъ значится въ относящихся сюда актахъ, что нѣкто г-жа В., обитательница города Брюсселя въ Брабантѣ, молодая и прехорошенькая собою дамочка, пригласила къ себѣ на обѣдъ браваго полков
ника Р., который, съ своей стороны, давно уже былъ безъ памяти влюбленъ въ прелестную вдовушку и ничего такъ пламенно не желалъ, какъ повергнуть къ драгоцѣннымъ стопамъ ея свое сердце п эполеты; поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, .что уже за долго до назначеннаго часа онъ началъ мысленно изготовлять тѣ комплименты и деклараціи, которые сдѣлаетъ своей хозяйкѣ, за столомъ, какъ будто невзначай,—предосторожность, замѣчу мимоходомъ, нисколько не лишняя и къ которой на моихъ глазахъ не разъ съ успѣхомъ прибѣгали люди очень смышленые и ловкіе. Да и что же мудренаго?—вѣдь въ любви, какъ и въ политикѣ, въ будуарѣ, какъ и на трибунѣ, необходимо заранѣе намѣтить, хотя бы въ общихъ чертахъ, планъ предстоящей аттаки.
Но вернемся къ разсказу. Итакъ, пока нашъ достопочтеннѣйшій полковникъ измышлялъ самые замыслова
тые и тонкіе любезности и комплименты, время подошло уже и къ желанному часу; по тутъ неизвѣстно отчего, отъ этого ли головоломнаго упражненія, какъ онъ уже собирался выходить изъ дому, у него вдругъ сдѣлался та
кой сильный приступъ острой головной боли, что онъ

принужденъ былъ вернуться въ кабинетъ и прилечь на канапе, надѣясь, что нѣсколькихъ минутъ отдыха и по

коя будетъ достаточно для успокоенія его яевральгіп. Не тутъ то было! Боль не только не унималась, а какъ будто съ каждой минутой все еще усиливалась. Бѣдный воинъ готовъ былъ проклясть часъ своего рожденія. И не столько его бѣсила сама по себѣ эта нелѣпая боль, какъ невозможность явиться передъ молодой прелестной женщиіциной, на сердце которой онъ только что готовился вести аттаку, въ такомъ жалкомъ, плачевномъ видѣ... Подумать только,—бравый молодчина-полковникъ, военная косточ
ка—и вдругъ будетъ сидѣть расиустя шони и хныкать, что у него „головка болитъ“, точно какая-нибудь хилая слабонервная дѣвчонка... Да вѣдь это курамъ на смѣхъ! Нѣтъ положительно, какъ это ни горько, а придется на этотъ разъ отказаться отъ желаннаго свиданія.
Придя къ такому геройскому рѣшенію, полковникъ быстро вскакиваетъ, набрасываетъ, на скорую руку, нѣ
сколько строкъ съ извиненіемъ, кричитъ своего депьщика или „вѣстового“ и, передавая тому письмо, говоритъ:
— Домъ г-жи В. знаешь? Ну, вотъ! Такъ снести туда сейчасъ же это письмо и отдай барынѣ въ руки... Да еще, вотъ что,—захвати, какъ пойдешь оттуда кстати и обѣдъ“!
Деньщикъ выпаливаетъ обычную военную фразу:—„Слушаю Ваше Высокородіе“!., забираетъ письмо, круто повер
тывается налѣво кругомъ и черезъ нѣсколько минутъ маршируетъ уже своимъ „ровнымъ шагомъ“ къ дому г-жи В. Молодая вдовушка, разряженная въ пухъ и прахъ и хорошенькая болѣе чѣмъ когда-нибудь, очевидно, съ нетерпѣніемъ ожидаетъ своего гостя, къ которому втайнѣ

такъ же неравнодушна. Принявъ письмо отъ солдата и узнавъ его содержаніе, она непритворно огорчается.

— Ахъ, какъ это жаль!—сочувственно говоритъ она.— Передайте, пожалуйста, вашему барину, что я очень огор
чена его болѣзнью, лишившею меня удовольствія видѣть его у себя. Завтра я непремѣнно пришлю узнать о его здоровья.
Но солдатъ, вытянувшись во фронтъ и приложивъ руку ко лбу, продолжаетъ стоять, какъ истуканъ.
— Ну чего же вы?—слегка удивляется г-жа В,—Больше ничего не надо—вы можете идти.
— Никакъ нѣтъ, Ваше Благородіе! — выпаливаетъ солдатъ,—А обѣдъ-то г-ну полковнику?
— Какой обѣдъ? — еще болѣе удивляется хозяйка.
— А такъ приказали г-нъ полковникъ. — Захвати, говорятъ, кстати и мой обѣдъ!—невозмутимо докладываетъ деньщикъ.
Секунды двѣ смотритъ на него г-жа В. въ полнѣйшемъ недоумѣніи; потомъ; какъ бы сразу понявъ въ чемъ дѣло, разражается звонкимъ неудержимымъ хохотомъ. Насмѣявшись до слезъ, она легко выпархиваетъ изъ комнаты, бросивъ ошеломленному верзилѣ на ходу:
— Подождите минутку! и вскорѣ затѣмъ его уводятъ на кухню и нагружаютъ тамъ всякой всячиной: и ми
сками, и блюдами, и кастрюльками, и корзинками и, наконецъ, въ заключеніе ему суютъ въ одинъ карманъ бутылку Шато-Марго, а въ другой бутылку шампанскаго.
Навьюченный, какъ верблюдъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ очень довольный своимъ грузомъ, такъ какъ полагаетъ не безъ основанія, что и на его долю перепадетъ изъ этого бога

таго провіанта малая толика, Телльмапъ, такъ зовутъ

деныцика, бодро направляется въ обратный путь. Когда онъ является домой, оказывается, что головная боль пол
ковника значительно утихла и онъ, узнавъ, что обѣдъ принесенъ, садится тотчасъ же за столъ. Супъ оказывается превосходнѣйшимъ; вино такое, что можетъ разо

гнать самую свирѣпую невральгію; затѣмъ слѣдуютъ тончайшія hors-d’oeuvres, entrées,—рыба, живность, дичь, пе

ченье, пирожное, фрукты, покрытые нѣжнымъ пушкомъ и, наконецъ, въ довершеніе всего, бутылка шампанскаго съ маркой Клико.
— Да что нашъ поваръ взбѣсился нынче что-ли?— въ изумленіи обращается полковникъ къ деныцику.—Чего это онъ такой обѣдъ-то закатилъ?
— Никакъ нѣтъ, Ваше Высокородіе! — почтительно докладываетъ тотъ.—Такъ вѣдь обѣдъ же не отъ него.
— Какъ ни отъ него?—недоумѣваетъ полковникъ. — Такъ отъ кого же?
— А отъ г-жи В., какъ Ваше Высокородіе изволили приказать!
— Да что ты бредишь что ли, скотина ты этакая?— вдругъ разражается полковникъ, багровѣя отъ гнѣва. Когда и чего я тебѣ изволилъ приказать? Говори сейчасъ же, болванъ, толкомъ, что ты тамъ надѣлалъ?
Дѣло, конечно, объясняется. Можно себѣ представить, какіе лестные эпитеты посыпались при этомъ на голову злополучнаго солдата! Долго пе можетъ успокоиться пол
ковникъ; онъ, что называется, рветъ и мечетъ, и носится но комнатѣ, какъ звѣрь въ клѣткѣ. Наконецъ, накричав
шись почти до хрипоты, а главное, начиная мало-по-малу сознавать, что браныо все равпо дѣлу не поможешь, онъ направляется къ письменному столу, вынимаетъ изъ ящи
ка десять франковъ и все еще сердито обращается къ деныцику.