Человѣкомъ, обладавшимъ наибольшимъ запасомъ данныхъ для разбора книги Віолле-ле-Дюка, былъ, несомнѣнно, покойный Д. В. Даль. Архитекторъ по образованію, талантливый художникъ и глубокій знатокъ нашего стараго искусства, онъ, разумѣется,
могъ лучше всякаго другого отличить бѣлое отъ чернаго въ книгѣ Віолле-ле Дюка и написать наиболѣе серьезную критику; но этому помѣшало его особенное, такъ сказать, личное отношеніе къ автору. Въ чемъ заключалось это отношеніе, мы постараемся выяснить. Мы, русскіе, должны сознаться что, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, наша наука шла на буксирѣ науки европейской и что почти всякій новый научный починъ появлялся сперва на За
падѣ и, затѣмъ переходя къ намъ, принималъ при этомъ болѣе или менѣе національный оттѣнокъ. Это явленіе повторилось и въ области архитектурной археологіи и, какъ ни велики заслуги по
койнаго Льва Владиміровича, но, все таки-же, должно сознаться, что въ методѣ его изслѣдованій и въ научномъ изложеніи замѣтно вліяніе Віолле-ле-Дюка. Послѣдній былъ его образцомъ, ею идеаломъ, къ которому онъ, быть можетъ, даже безсознательно стремился. Не видѣть промаховъ въ книгѣ Віолле-ле-Дюка онъ, ко
нечно, не могъ, но бросить печатію камень къ своего учителя, въ
своего рыцаря у пего ne хватило духа. Оттого-то въ обѣихъ своихъ замѣткахъ онъ воздерживается отъ критическаго разбора и ограничивается ознакомленіемъ читателя съ сущностью книги, изрѣдка только останавливаясь на ѳя внѣшнихъ достоинствахъ или-же позволяя себѣ только вскользь дѣлать возраженія.
Книга В. И. Бутовскаго, горячаго поклонника французскаго ученаго, является не критическимъ разборомъ сочиненія Віоллеле-Дюка, а его апологіей. Въ ней излагаются всѣ обстоятельства, вызвавшія появленіе этого сочиненія въ свѣтъ, и выясняется уча
стіе въ немъ нѣкоторыхъ русскихъ ученыхъ. Полемизируя болҍе или менҍe удачно съ порицателями Віолле-ле-Дюка В. И. Бутовскій защищаетъ его отъ нападокъ критики и вмѣстѣ съ тѣмъ выставляетъ въ истинномъ свѣтѣ взгляды автора, такъ что боль
шая часть сочиненія занята извлеченіемъ изъ перевода книги. Кромѣ того, въ сочиненіи его приводятся прежніе взгляды нѣкоторыхъ нашихъ авторитетовъ (гг. Забѣлина и Буслаева) на пресло
вутый вопросъ о русскомъ искусствѣ затѣмъ въ ней есть нѣ
сколько весьма интересныхъ приложеній, каковы, напр., частное письмо Віолле-ле-Дюка къ автору по поводу критическихъ разбо
ровъ его книги, отзывъ экспертной коммиссіи о Строгановскомъ училищѣ, рефератъ самого автора на археологическомъ съѣздѣ и проч. Съ этой точки зрѣнія книга является драгоцѣннымъ вкладомъ въ нашу литературу по русскому искусству.
Какъ покойный Л. В. Даль, такъ и В. И. Бутовскій, принадлежатъ къ совершенно иному лагерю, чѣмъ всѣ вышеприведенные писатели: они являются безусловными поклонниками и Віоллеле-Дюка.
Перейдемъ теперь къ отзывамъ заграничной печати.
Западные писатели, разбиравшіе книгу Віолле-ле-Дюка, сравнительно съ нашими, преимущественно отличаются сдержанностью тона и болѣе хладнокровнымъ отношеніемъ къ дѣлу; въ нихъ нѣтъ ни рѣзкихъ приговоровъ и огульнаго сужденія, ни повальнаго восхваленія.
Наиболѣе важною является статья г. Дарселя. написанная въ очень умѣренномъ тонѣ. Авторъ, какъ и слѣдовало ожидать, разрѣшаетъ преимущественно вопросы общіе и европейскіе, а не спеціально русскіе, — таковы, напр., вопросы о принадлеж
ности опредѣленныхъ строительныхъ пріемовъ извѣстной расѣ, вопросы о сирійскомъ вліяніи на средневѣковую архитектуру За
пада и многіе другіе. За тѣмъ онъ касается также и русскаго искусства, основывая свои свѣдѣнія на серьезныхъ постороннихъ источникахъ, или-же на тѣхъ выводахъ Віолле-ле-Дюка, кото
рые ему кажутся справедливыми. Критика эта вызвала одоб
рительные отзывы и въ нашей, ивъ иностранной литературѣ. Послѣ критики Дарселя другой интересной статьею является критическій разборъ, написанный нашимъ соотечественникомъ, аббатомъ Мартыновымъ. Статья его показываетъ полное знаком
ство автора съ нашей современной научной литературой по раз
бираемому вопросу: онъ повѣряетъ взгляды французскаго ученаго
послѣдними ея выводами, причемъ, конечно, повѣрка выходитъ во многихъ случахъ не въ пользу французскаго ученаго. Впрочемъ,
аббатъ Мартыновъ, очевидно, только любитель, но не спеціалистъ; и потому, принимая многое на вѣру, иногда попадаетъ въ просакъ. Такъ, напр., Даль замѣчаетъ вскользь, что въ силуэтахъ Василія Блаженнаго замѣтна рука опытнаго итальянскаго художника [*)], аббатъ же Мартыновъ прямо говоритъ, что Василій Блаженный
Народы Запада, какъ въ древности, такъ и въ средніе вѣка, разрабатывали одинаково свободно всѣ три отрасли пластическихъ искусствъ: живопись, ваяніе и зодчество. Не то было въ Россіи. Русское искусство, какъ совершенно справедливо замѣчаетъ Віоллеле-Дюкъ, было искусствомъ религіознымъ, а постановленія право
славной церкви отрицаютъ изваянныя изображенія Божества и святыхъ, и, слѣдовательно, скульптуры, въ античномъ и западно
европейскомъ значеніи этого слова въ русскомъ искусствѣ не было. Затѣмъ живопись, которая всецѣло сводилась къ иконописи, почти совсѣмъ застыла, въ силу тѣхъ-же требованій церкви, въ формахъ, однажды подученныхъ и разъ навсегда усвоенныхъ отъ Византіи; и хотя впослѣдствіи она проявляетъ нѣкоторый свое
образный оттѣнокъ, но во всякомъ случаѣ слишкомъ слабый для того, чтобы приравнять ее въ дѣлѣ самостоятельности и художественности, къ западной живописи даже среднихъ вѣковъ, не говоря ужо о Возрожденіи.
Въ силу этихъ условій, все русское искусство сводится къ архитектурѣ и къ орнаментикѣ, на которыя оно и направляетъ всѣ свои усилія и достигаетъ въ этомъ отношенія, — подобно всѣмъ искусствамъ, исключившимъ изъ своей области образную живопись и
скульптуру, каковы, напр., всѣ отрасли магометанскаго искусства,— прекрасныхъ и самостоятельныхъ результатовъ. Правда, орнаментика представляетъ собою только особый родъ живописи или ваянія, предназначаемый для украшенія уже готовыхъ формъ, а потому не можетъ считаться вполнѣ самостоятельною отраслью искус
ства; но, въ случаѣ изгнанія изъ области искусства образной живописи и ваянія, она принимаетъ такое широкое развитіе, что достигаетъ почти самостоятельнаго значенія.
Немудрено, что, при подобныхъ условіяхъ образованія русскаго искусства, вся книга Віолле-ле-Дюка представляетъ собою лишь разсужденія о русской архитектурѣ и о русской орнаментикѣ.
Такъ какъ наша критика довольно достаточно разобрала взгляды Віолле-ле-Дюка на русскую орнаментику и на русское искусство вообще, то редакція въ своемъ разборѣ полагаетъ ограни
[1)] См. «L’art russe«, par le r. p. Martinoy, p. 26.
[2)] Мы не считаемъ замѣтки г. Филимонова «Самостоятельность русскаго стили съ точки зрѣнія современной критики искусства на Западѣ», помѣ
щенной имъ въ «Москов. Вѣдом.» 1879 г., № 8, потому что она направленi преимущественно противъ «неизвѣстнаго» автора, хотя, быть можетъ, и навѣяна книгой Віодле-ле-Дюка.
II.
построенъ итальянцемъ [1)], между тѣмъ до сихъ поръ неизвѣстно, кто былъ создателемъ его. Благодаря своему обширному знакомству съ русской научной литературой, авторъ былъ пораженъ пробѣ
лами въ сочиненіи Віолле-ле-Дюка и, ему пришла счастливая мысль познакомить французскихъ читателей съ тѣми сторонами нашего искусства, которыя остались совершенно неизвѣстными Віолле-ле-Дюку, какова, напр., архитектура Новгорода и Пскова,
наша деревянная архитектура и пр. Въ этомъ отношеніи брошюра
аббата Мартынова является весьма любопытною для иностраннаго читателя; жаль только, что къ брошюрѣ мало приложено рисун
ковъ, безъ которыхъ сообщаемыя ею свѣдѣнія о нашихъ ахитектурныхъ памятникахъ являются, естественно, неясными и неполны.
Тонъ критика крайне умѣренный, сдержанный, но нельзя не замѣтить, что авторъ является горячимъ сторонникомъ западнаго вліянія и весьма ловко пользуется историческими данными для проведенія своей любимой идеи.
Какъ ни обильны въ нашей литературѣ отзывы о книгѣ Віоллеле-Дюка, но все-же далеко не всѣ наши авторитеты высказалась по поводу ея появленія. Такіе знатоки нашего искусства, какъ,
напр., г.г. Филимоновъ [2)], Забѣлинъ, Артлебенъ не сказали еще о ней своего вѣскаго слова, котораго вправѣ ожидать отъ нихъ русскій читающій людъ.... Но, быть можетъ, появившійся переводъ книги расшелевитъ ихъ въ этомъ отношеніи.
Вслѣдъ за появленіемъ книги Віолле-ле-Дюка редакція «Зодчаго не замедлила познакомить своихъ читателей со взглядами французскаго ученаго на наше искусство, оговорившись, однако, что она во многихъ положеніяхъ и выводахъ несогласна съ авто
ромъ и оставила за собой право высказаться по этому поводу впослѣдствіи.
Теперь, когда вышелъ полный переводъ книги, она полагаетъ своевременнымъ высказать о сочиненіи свое мнѣніе, давая такимъ образомъ возможность провѣрить свои выводы даже тѣмъ изъ русскихъ читателей, которымъ сочиненіе Віолле-ле-Дюка не было доступно въ подлинникѣ.
[*)] См. Зодчій, 1873 г. № 1, стр. 7.
могъ лучше всякаго другого отличить бѣлое отъ чернаго въ книгѣ Віолле-ле Дюка и написать наиболѣе серьезную критику; но этому помѣшало его особенное, такъ сказать, личное отношеніе къ автору. Въ чемъ заключалось это отношеніе, мы постараемся выяснить. Мы, русскіе, должны сознаться что, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, наша наука шла на буксирѣ науки европейской и что почти всякій новый научный починъ появлялся сперва на За
падѣ и, затѣмъ переходя къ намъ, принималъ при этомъ болѣе или менѣе національный оттѣнокъ. Это явленіе повторилось и въ области архитектурной археологіи и, какъ ни велики заслуги по
койнаго Льва Владиміровича, но, все таки-же, должно сознаться, что въ методѣ его изслѣдованій и въ научномъ изложеніи замѣтно вліяніе Віолле-ле-Дюка. Послѣдній былъ его образцомъ, ею идеаломъ, къ которому онъ, быть можетъ, даже безсознательно стремился. Не видѣть промаховъ въ книгѣ Віолле-ле-Дюка онъ, ко
нечно, не могъ, но бросить печатію камень къ своего учителя, въ
своего рыцаря у пего ne хватило духа. Оттого-то въ обѣихъ своихъ замѣткахъ онъ воздерживается отъ критическаго разбора и ограничивается ознакомленіемъ читателя съ сущностью книги, изрѣдка только останавливаясь на ѳя внѣшнихъ достоинствахъ или-же позволяя себѣ только вскользь дѣлать возраженія.
Книга В. И. Бутовскаго, горячаго поклонника французскаго ученаго, является не критическимъ разборомъ сочиненія Віоллеле-Дюка, а его апологіей. Въ ней излагаются всѣ обстоятельства, вызвавшія появленіе этого сочиненія въ свѣтъ, и выясняется уча
стіе въ немъ нѣкоторыхъ русскихъ ученыхъ. Полемизируя болҍе или менҍe удачно съ порицателями Віолле-ле-Дюка В. И. Бутовскій защищаетъ его отъ нападокъ критики и вмѣстѣ съ тѣмъ выставляетъ въ истинномъ свѣтѣ взгляды автора, такъ что боль
шая часть сочиненія занята извлеченіемъ изъ перевода книги. Кромѣ того, въ сочиненіи его приводятся прежніе взгляды нѣкоторыхъ нашихъ авторитетовъ (гг. Забѣлина и Буслаева) на пресло
вутый вопросъ о русскомъ искусствѣ затѣмъ въ ней есть нѣ
сколько весьма интересныхъ приложеній, каковы, напр., частное письмо Віолле-ле-Дюка къ автору по поводу критическихъ разбо
ровъ его книги, отзывъ экспертной коммиссіи о Строгановскомъ училищѣ, рефератъ самого автора на археологическомъ съѣздѣ и проч. Съ этой точки зрѣнія книга является драгоцѣннымъ вкладомъ въ нашу литературу по русскому искусству.
Какъ покойный Л. В. Даль, такъ и В. И. Бутовскій, принадлежатъ къ совершенно иному лагерю, чѣмъ всѣ вышеприведенные писатели: они являются безусловными поклонниками и Віоллеле-Дюка.
Перейдемъ теперь къ отзывамъ заграничной печати.
Западные писатели, разбиравшіе книгу Віолле-ле-Дюка, сравнительно съ нашими, преимущественно отличаются сдержанностью тона и болѣе хладнокровнымъ отношеніемъ къ дѣлу; въ нихъ нѣтъ ни рѣзкихъ приговоровъ и огульнаго сужденія, ни повальнаго восхваленія.
Наиболѣе важною является статья г. Дарселя. написанная въ очень умѣренномъ тонѣ. Авторъ, какъ и слѣдовало ожидать, разрѣшаетъ преимущественно вопросы общіе и европейскіе, а не спеціально русскіе, — таковы, напр., вопросы о принадлеж
ности опредѣленныхъ строительныхъ пріемовъ извѣстной расѣ, вопросы о сирійскомъ вліяніи на средневѣковую архитектуру За
пада и многіе другіе. За тѣмъ онъ касается также и русскаго искусства, основывая свои свѣдѣнія на серьезныхъ постороннихъ источникахъ, или-же на тѣхъ выводахъ Віолле-ле-Дюка, кото
рые ему кажутся справедливыми. Критика эта вызвала одоб
рительные отзывы и въ нашей, ивъ иностранной литературѣ. Послѣ критики Дарселя другой интересной статьею является критическій разборъ, написанный нашимъ соотечественникомъ, аббатомъ Мартыновымъ. Статья его показываетъ полное знаком
ство автора съ нашей современной научной литературой по раз
бираемому вопросу: онъ повѣряетъ взгляды французскаго ученаго
послѣдними ея выводами, причемъ, конечно, повѣрка выходитъ во многихъ случахъ не въ пользу французскаго ученаго. Впрочемъ,
аббатъ Мартыновъ, очевидно, только любитель, но не спеціалистъ; и потому, принимая многое на вѣру, иногда попадаетъ въ просакъ. Такъ, напр., Даль замѣчаетъ вскользь, что въ силуэтахъ Василія Блаженнаго замѣтна рука опытнаго итальянскаго художника [*)], аббатъ же Мартыновъ прямо говоритъ, что Василій Блаженный
Народы Запада, какъ въ древности, такъ и въ средніе вѣка, разрабатывали одинаково свободно всѣ три отрасли пластическихъ искусствъ: живопись, ваяніе и зодчество. Не то было въ Россіи. Русское искусство, какъ совершенно справедливо замѣчаетъ Віоллеле-Дюкъ, было искусствомъ религіознымъ, а постановленія право
славной церкви отрицаютъ изваянныя изображенія Божества и святыхъ, и, слѣдовательно, скульптуры, въ античномъ и западно
европейскомъ значеніи этого слова въ русскомъ искусствѣ не было. Затѣмъ живопись, которая всецѣло сводилась къ иконописи, почти совсѣмъ застыла, въ силу тѣхъ-же требованій церкви, въ формахъ, однажды подученныхъ и разъ навсегда усвоенныхъ отъ Византіи; и хотя впослѣдствіи она проявляетъ нѣкоторый свое
образный оттѣнокъ, но во всякомъ случаѣ слишкомъ слабый для того, чтобы приравнять ее въ дѣлѣ самостоятельности и художественности, къ западной живописи даже среднихъ вѣковъ, не говоря ужо о Возрожденіи.
Въ силу этихъ условій, все русское искусство сводится къ архитектурѣ и къ орнаментикѣ, на которыя оно и направляетъ всѣ свои усилія и достигаетъ въ этомъ отношенія, — подобно всѣмъ искусствамъ, исключившимъ изъ своей области образную живопись и
скульптуру, каковы, напр., всѣ отрасли магометанскаго искусства,— прекрасныхъ и самостоятельныхъ результатовъ. Правда, орнаментика представляетъ собою только особый родъ живописи или ваянія, предназначаемый для украшенія уже готовыхъ формъ, а потому не можетъ считаться вполнѣ самостоятельною отраслью искус
ства; но, въ случаѣ изгнанія изъ области искусства образной живописи и ваянія, она принимаетъ такое широкое развитіе, что достигаетъ почти самостоятельнаго значенія.
Немудрено, что, при подобныхъ условіяхъ образованія русскаго искусства, вся книга Віолле-ле-Дюка представляетъ собою лишь разсужденія о русской архитектурѣ и о русской орнаментикѣ.
Такъ какъ наша критика довольно достаточно разобрала взгляды Віолле-ле-Дюка на русскую орнаментику и на русское искусство вообще, то редакція въ своемъ разборѣ полагаетъ ограни
[1)] См. «L’art russe«, par le r. p. Martinoy, p. 26.
[2)] Мы не считаемъ замѣтки г. Филимонова «Самостоятельность русскаго стили съ точки зрѣнія современной критики искусства на Западѣ», помѣ
щенной имъ въ «Москов. Вѣдом.» 1879 г., № 8, потому что она направленi преимущественно противъ «неизвѣстнаго» автора, хотя, быть можетъ, и навѣяна книгой Віодле-ле-Дюка.
II.
построенъ итальянцемъ [1)], между тѣмъ до сихъ поръ неизвѣстно, кто былъ создателемъ его. Благодаря своему обширному знакомству съ русской научной литературой, авторъ былъ пораженъ пробѣ
лами въ сочиненіи Віолле-ле-Дюка и, ему пришла счастливая мысль познакомить французскихъ читателей съ тѣми сторонами нашего искусства, которыя остались совершенно неизвѣстными Віолле-ле-Дюку, какова, напр., архитектура Новгорода и Пскова,
наша деревянная архитектура и пр. Въ этомъ отношеніи брошюра
аббата Мартынова является весьма любопытною для иностраннаго читателя; жаль только, что къ брошюрѣ мало приложено рисун
ковъ, безъ которыхъ сообщаемыя ею свѣдѣнія о нашихъ ахитектурныхъ памятникахъ являются, естественно, неясными и неполны.
Тонъ критика крайне умѣренный, сдержанный, но нельзя не замѣтить, что авторъ является горячимъ сторонникомъ западнаго вліянія и весьма ловко пользуется историческими данными для проведенія своей любимой идеи.
Какъ ни обильны въ нашей литературѣ отзывы о книгѣ Віоллеле-Дюка, но все-же далеко не всѣ наши авторитеты высказалась по поводу ея появленія. Такіе знатоки нашего искусства, какъ,
напр., г.г. Филимоновъ [2)], Забѣлинъ, Артлебенъ не сказали еще о ней своего вѣскаго слова, котораго вправѣ ожидать отъ нихъ русскій читающій людъ.... Но, быть можетъ, появившійся переводъ книги расшелевитъ ихъ въ этомъ отношеніи.
Вслѣдъ за появленіемъ книги Віолле-ле-Дюка редакція «Зодчаго не замедлила познакомить своихъ читателей со взглядами французскаго ученаго на наше искусство, оговорившись, однако, что она во многихъ положеніяхъ и выводахъ несогласна съ авто
ромъ и оставила за собой право высказаться по этому поводу впослѣдствіи.
Теперь, когда вышелъ полный переводъ книги, она полагаетъ своевременнымъ высказать о сочиненіи свое мнѣніе, давая такимъ образомъ возможность провѣрить свои выводы даже тѣмъ изъ русскихъ читателей, которымъ сочиненіе Віолле-ле-Дюка не было доступно въ подлинникѣ.
[*)] См. Зодчій, 1873 г. № 1, стр. 7.