уже сдѣлано гг. Буслаевымъ [*)] и Забѣлинымъ [**)] и если мы упомянули здѣсь объ этихъ писателяхъ, то только потому, что почти
для всѣхъ ихъ монгольское иго служитъ темой для различныхъ разсужденій о полной почти татарщинѣ русскаго зодчества; даже наиболѣе серьезные изъ нихъ, изучавшіе вопросъ на мѣстѣ, каковъ, напр., графъ Мельхіоръ де-Воге [***)], и тѣ считаютъ долгомъ утверждать, что «художественное вліяніе этихъ варваровъ (татаръ) дало себя почувствовать въ архитектурѣ, гдѣ монгольское вліяніе
проявляется въ квадратныхъ и пирамидальныхъ формахъ и въ расположенныхъ уступами этажахъ башенъ древней московской стѣны (Кремля)». Точно также и Віолле-ле-Дюкъ останавливается съ особеннымъ вниманіемъ на монгольскомъ игѣ и на его вліяніи на характеръ русскаго искусства; но здѣсь выводы его нѣсколько вѣрнѣе его-же предыдущихъ заключеній, хотя онъ и сдѣлалъ далеко не все, что можно было сдѣлать, при современномъ со
стояніи науки на Западѣ. Впрочемъ, онъ принимается за дѣло съ обычнымъ своимъ мастерствомъ и, начиная, такъ сказать, съ съ самыхъ корней, выказываетъ себя при этомъ глубокимъ знато
комъ нѣкоторыхъ отраслей восточнаго искусства, каковы, напр., китайская и индійская.
«Имѣли-ли татары свое собственное искусство?»—вотъ первый вопросъ, который онъ пытается рѣшить, сознаваясь, однако, что «этотъ пунктъ весьма трудно установить». «Трудно допустить, говорить онъ, чтобы при столь роскошномъ и богатомъ дворѣ (хана) не проявилось особенной склонности къ какой-либо формѣ искусства».
«Какова могла быть эта форма?»
«Очевидно, весьма близкая къ крайнему Востоку, съ которымъ татары были въ соприкосновеніи».
Близость эту Віолле-ле-Дюкъ основываетъ на томъ, что, съ одной стороны, во времена владычества татаръ надъ частью Ки
тая въ IV-мъ вѣкѣ искусство этой страны не измѣнялось, а съ другой — на томъ, что, при династіи Танговъ (617—907), [1)] владычество Китая распространилось почти на всю Азію, за исключе
ніемъ Индостана, Туркестана и Сибири, и на подвластномъ ему пространствѣ земель развивались искусства крайняго Востока съ большей или меньшей примѣсью искусства индійскаго. «Значитъ, заключаетъ онъ отсюда, есть основаніе полагать, что въ ХIII-мъ вѣкѣ у татаръ не было иныхъ элементовъ искусства, кромѣ тѣхъ, которые имъ доставила цивилизація крайняго Востока, т. е. индокитайской смѣси» (р. 72).
Къ чести французскаго ученаго надо сказать, что, придя къ такому выводу, онъ сперва какъ-бы самъ не довѣряетъ ему и спѣшитъ оговориться, что «подобное соображеніе, будь оно даже вполнѣ доказано, не разъясняетъ намъ отличительныхъ свойствъ этого искусства; потому что, если, съ одной стороны, китайское искусство намъ хорошо извѣстно и мало измѣнилось съ самыхъ отдаленныхъ временъ, то нельзя того-же сказать объ искусствѣ индійскомъ, которое представляетъ только образцы эпохи уже позднѣйшей сравнительно съ древностью браминской цивилизаціи» (ib.)
Впрочемъ, сомнѣніе это почти мимолетное, и авторъ, черезъ двѣ страницы далѣе, повторяетъ другими словами то-же самое, но уже самымъ утвердительнымъ, образомъ:
«Татары, говоритъ онъ, нашли въ Бирманіи и въ обширныхъ странахъ Азіи, всемогущими повелителями которыхъ они сдѣлалались, различныя, болѣе или менѣе видоизмѣненныя, выраженія этого (т. е. индо-браминскаго, видоизмѣненнаго подъ вліяніемъ крайняго Востока) искусства; они не знали иныхъ и должны были провести эти элементы въ Россію......
Способъ, которымъ эти элементы заносились въ Россію, былъ, по его мнѣнію, слѣдующій:
«Плѣнники (русскіе), возвращаясь на родину, не могли не приносить съ собою по крайней мѣрѣ воспоминаній о своемъ долгомъ пребываніи въ плѣну, и такимъ образомъ въ промышленность и искусство проникали новые элементы» (р. 77).
Вникая въ эти разсужденія, прежде всего замѣчаемъ, что они далеко не новы и представляютъ въ сущности лишь нѣкоторое развитъ» мысли, высказанной Шнаазе въ его «Исторіи образова
тельныхъ искусствъ» еще въ началѣ сороковыхъ годовъ, т. е. тридцать слишкомъ дѣть тому назадъ. Нѣмецкій историкъ, ука
[*)] ib.
[**)] См. «Черты самобытности въ русскомъ зодчествѣ»—«Древняя и Новая Россія», 1878 г., № 3.
[***)] См. его превосходныя изслѣдованія: „Orfèvrerie russe“ (Annales archéologiques. 1651, t. XI) и „Orfèvrerie ancienne de la Russie“ (тамъ-же l855г. , t. XV).
[1)]17—907 — эпоха ея наибольшаго блеска.
зывая на то, что татары принесли съ собой въ Россію плоды азіатской культуры изъ Китая, Индіи и Персіи, говоритъ: „приварварскомъ дворѣ монгольскихъ хановъ должна была образоваться пестрая смѣсь разныхъ формъ, въ которыхъ, однако, господствовалъ
общій духъ Востока, и особенно сѣверной Азіи (т. е. Китая) съ ея затѣйливою, пестрою и пышною роскошью. Не могло обойтись безъ того, чтобы къ русскимъ князьямъ и вельможамъ, вынужден
нымъ иногда по цѣлымъ годамъ находиться при дворѣ великаго хана, не привился этотъ вкусъ, и чтобъ они не распространяли его въ своемъ отечествѣ» [1)].
Итакъ, вся разница въ изложеніи французскаго и нѣмецкаго ученаго, несмотря на тридцати-пяти-лѣтній періодъ, заклю
чается въ томъ, что Шнаазе, какъ человѣкъ предусмотрительный,
забралъ себѣ буквально всю Азію (и Персію, и Индію, и Китай), а Віолле-ле-Дюкъ оставилъ себѣ только «индо-китайскую смѣсь».
Взгляды Віолле-ле-Дюка на татарское вліяніе, какъ увидимъ далѣе, во многомъ невѣрны, что впрочемъ, неудивительно, такъ какъ вопросъ о татарскомъ вліяніи на русское искусство — одинъ изъ самыхъ темныхъ и неразработанныхъ не только въ западной, но даже и въ русской ученой литературѣ. Въ доказательство приводимъ нѣсколько мнѣній, высказанныхъ за послѣдніе три года.
«Очень возможны — говоритъ профессоръ Буслаевъ —въ русской архитектурѣ элементы и индійскіе, и татарскіе, такъ какъ вообще въ русской національности много и западнаго, и восточ
наго, чѣмъ, само собою разумѣется, и отличается она отъ запада, противополагаемаго востоку [2)].
По мнѣнію Даля, «эпоха татарскаго владычества — самая темная въ исторіи нашего зарождавшагося искусства»,... «Къ началу ея, — писалъ онъ въ 1877 году, —у насъ, наравнѣ съ остальною Европою, въ нашемъ искусствѣ было столько-же самобытнаго, сколько и въ каждомъ изъ европейскихъ государствъ; при царяхъ-же встрѣ
чаемъ уже въ нашихъ произведеніяхъ одеждѣ, оружіи и пр., больше половины азіятскихъ пріемовъ; но покуда мы еще не имѣемъ воз
можности опредѣлить времени перехода къ намъ каждаго изъ этихъ
заимствованныхъ элементовъ. Одно несомнѣнно, что многіе изъ нихъ къ намъ попали очень поздно, большею частью въ XVI и даже въ XVII вѣкѣ, во время процвѣтанія Персидской монархіи, снаб
жавшей своими прекрасными матеріалами, оружіемъ, коврами и пр. весь Востокъ»[ 3)].
Если Даль такъ неопредѣленно говоритъ объ эпохѣ появленія у насъ азіатскихъ элементовъ, то «неизвѣстный авторъ», наоборотъ, очень рѣзко намѣчаетъ ее.
«Мы далеки отъ того, говорить онъ въ своей книгѣ, чтобы опровергать дѣйствіе азіатскаго искусства на русское; мы только относимъ его къ другому времени, —именно къ эпохѣ порабощенія Казани. И дѣйствительно, къ концу XVI столѣтія впервые начи
наетъ показываться въ русскихъ памятникахъ оживальный (!?) характеръ: своды (арки?) или заостренные кверху, или подково
виднаго (?) типа, столбы, расширяющіеся у своего туловища,
крышки причудливыхъ формъ въ видѣ луковицы и пр., но все это происходило только въ восточной Россіи, не имѣющей въ архитектурѣ своей никакого византійскаго оттѣнка (!!). Въ запад
ной же части, гдѣ преобладалъ византійскій характеръ, татарское вліяніе, наоборотъ, ничѣмъ не выразилось»[ 4)].
В. В. Стасовъ хотя и признаетъ, что вліянія «чисто-азіатскіяиграютъ въ нашей прошлой жизни «громадную роль», но тѣмъ не менѣе подчиняетъ имъ только одну половину ея:
«Все оффиціальное, утверждаетъ онъ, (религіозныя формы, общіе планы и формы церквей, книги, лѣтописи, наука, княже
ская одежда, придворный чинъ) шло къ намъ изъ Византіи; все народное (повсюду — остатки язычества, народныя пѣсни и ска
занія, всҍ подробности каменныхъ построекъ, ихъ главы, ихъ орнаментистика и скульптура, всѣ деревянныя постройки, начиная отъ избы, все орнаментальное какъ на этихъ послѣднихъ, такъ и на безчисленныхъ предметахъ народнаго быта, рѣзное, вышитое, литое, нарисованное, да, наконецъ, и многія формы этихъ предме
товъ, народный костюмъ, всѣ подробности народной жизни) —
все это было наполнено азіятскими вліяніями и передачами, въ смѣси съ элементами дѣйствительно славянскими» [ 5)].
Если В. В. Стасовъ уступаетъ только половину нашего быта
[1)] См. «Geschichte der bildenden Künste im Mittelalter», von Dr. Carl Schnaase. Düsseldorf 1844. Томъ III, стр. 990.
[2)] «Критич. Обозрѣніе» 1879 г., № 2, стр. 20, [3)] См. Зодчій 1878 г., 9—10, стр. 77.
[4)] См. «Русское искусство и Віолле-ле-Дюкъ» и пр., стр. 12. [5)] См. «Новое Время» 1878 г., № 714.
для всѣхъ ихъ монгольское иго служитъ темой для различныхъ разсужденій о полной почти татарщинѣ русскаго зодчества; даже наиболѣе серьезные изъ нихъ, изучавшіе вопросъ на мѣстѣ, каковъ, напр., графъ Мельхіоръ де-Воге [***)], и тѣ считаютъ долгомъ утверждать, что «художественное вліяніе этихъ варваровъ (татаръ) дало себя почувствовать въ архитектурѣ, гдѣ монгольское вліяніе
проявляется въ квадратныхъ и пирамидальныхъ формахъ и въ расположенныхъ уступами этажахъ башенъ древней московской стѣны (Кремля)». Точно также и Віолле-ле-Дюкъ останавливается съ особеннымъ вниманіемъ на монгольскомъ игѣ и на его вліяніи на характеръ русскаго искусства; но здѣсь выводы его нѣсколько вѣрнѣе его-же предыдущихъ заключеній, хотя онъ и сдѣлалъ далеко не все, что можно было сдѣлать, при современномъ со
стояніи науки на Западѣ. Впрочемъ, онъ принимается за дѣло съ обычнымъ своимъ мастерствомъ и, начиная, такъ сказать, съ съ самыхъ корней, выказываетъ себя при этомъ глубокимъ знато
комъ нѣкоторыхъ отраслей восточнаго искусства, каковы, напр., китайская и индійская.
«Имѣли-ли татары свое собственное искусство?»—вотъ первый вопросъ, который онъ пытается рѣшить, сознаваясь, однако, что «этотъ пунктъ весьма трудно установить». «Трудно допустить, говорить онъ, чтобы при столь роскошномъ и богатомъ дворѣ (хана) не проявилось особенной склонности къ какой-либо формѣ искусства».
«Какова могла быть эта форма?»
«Очевидно, весьма близкая къ крайнему Востоку, съ которымъ татары были въ соприкосновеніи».
Близость эту Віолле-ле-Дюкъ основываетъ на томъ, что, съ одной стороны, во времена владычества татаръ надъ частью Ки
тая въ IV-мъ вѣкѣ искусство этой страны не измѣнялось, а съ другой — на томъ, что, при династіи Танговъ (617—907), [1)] владычество Китая распространилось почти на всю Азію, за исключе
ніемъ Индостана, Туркестана и Сибири, и на подвластномъ ему пространствѣ земель развивались искусства крайняго Востока съ большей или меньшей примѣсью искусства индійскаго. «Значитъ, заключаетъ онъ отсюда, есть основаніе полагать, что въ ХIII-мъ вѣкѣ у татаръ не было иныхъ элементовъ искусства, кромѣ тѣхъ, которые имъ доставила цивилизація крайняго Востока, т. е. индокитайской смѣси» (р. 72).
Къ чести французскаго ученаго надо сказать, что, придя къ такому выводу, онъ сперва какъ-бы самъ не довѣряетъ ему и спѣшитъ оговориться, что «подобное соображеніе, будь оно даже вполнѣ доказано, не разъясняетъ намъ отличительныхъ свойствъ этого искусства; потому что, если, съ одной стороны, китайское искусство намъ хорошо извѣстно и мало измѣнилось съ самыхъ отдаленныхъ временъ, то нельзя того-же сказать объ искусствѣ индійскомъ, которое представляетъ только образцы эпохи уже позднѣйшей сравнительно съ древностью браминской цивилизаціи» (ib.)
Впрочемъ, сомнѣніе это почти мимолетное, и авторъ, черезъ двѣ страницы далѣе, повторяетъ другими словами то-же самое, но уже самымъ утвердительнымъ, образомъ:
«Татары, говоритъ онъ, нашли въ Бирманіи и въ обширныхъ странахъ Азіи, всемогущими повелителями которыхъ они сдѣлалались, различныя, болѣе или менѣе видоизмѣненныя, выраженія этого (т. е. индо-браминскаго, видоизмѣненнаго подъ вліяніемъ крайняго Востока) искусства; они не знали иныхъ и должны были провести эти элементы въ Россію......
Способъ, которымъ эти элементы заносились въ Россію, былъ, по его мнѣнію, слѣдующій:
«Плѣнники (русскіе), возвращаясь на родину, не могли не приносить съ собою по крайней мѣрѣ воспоминаній о своемъ долгомъ пребываніи въ плѣну, и такимъ образомъ въ промышленность и искусство проникали новые элементы» (р. 77).
Вникая въ эти разсужденія, прежде всего замѣчаемъ, что они далеко не новы и представляютъ въ сущности лишь нѣкоторое развитъ» мысли, высказанной Шнаазе въ его «Исторіи образова
тельныхъ искусствъ» еще въ началѣ сороковыхъ годовъ, т. е. тридцать слишкомъ дѣть тому назадъ. Нѣмецкій историкъ, ука
[*)] ib.
[**)] См. «Черты самобытности въ русскомъ зодчествѣ»—«Древняя и Новая Россія», 1878 г., № 3.
[***)] См. его превосходныя изслѣдованія: „Orfèvrerie russe“ (Annales archéologiques. 1651, t. XI) и „Orfèvrerie ancienne de la Russie“ (тамъ-же l855г. , t. XV).
[1)]17—907 — эпоха ея наибольшаго блеска.
зывая на то, что татары принесли съ собой въ Россію плоды азіатской культуры изъ Китая, Индіи и Персіи, говоритъ: „приварварскомъ дворѣ монгольскихъ хановъ должна была образоваться пестрая смѣсь разныхъ формъ, въ которыхъ, однако, господствовалъ
общій духъ Востока, и особенно сѣверной Азіи (т. е. Китая) съ ея затѣйливою, пестрою и пышною роскошью. Не могло обойтись безъ того, чтобы къ русскимъ князьямъ и вельможамъ, вынужден
нымъ иногда по цѣлымъ годамъ находиться при дворѣ великаго хана, не привился этотъ вкусъ, и чтобъ они не распространяли его въ своемъ отечествѣ» [1)].
Итакъ, вся разница въ изложеніи французскаго и нѣмецкаго ученаго, несмотря на тридцати-пяти-лѣтній періодъ, заклю
чается въ томъ, что Шнаазе, какъ человѣкъ предусмотрительный,
забралъ себѣ буквально всю Азію (и Персію, и Индію, и Китай), а Віолле-ле-Дюкъ оставилъ себѣ только «индо-китайскую смѣсь».
Взгляды Віолле-ле-Дюка на татарское вліяніе, какъ увидимъ далѣе, во многомъ невѣрны, что впрочемъ, неудивительно, такъ какъ вопросъ о татарскомъ вліяніи на русское искусство — одинъ изъ самыхъ темныхъ и неразработанныхъ не только въ западной, но даже и въ русской ученой литературѣ. Въ доказательство приводимъ нѣсколько мнѣній, высказанныхъ за послѣдніе три года.
«Очень возможны — говоритъ профессоръ Буслаевъ —въ русской архитектурѣ элементы и индійскіе, и татарскіе, такъ какъ вообще въ русской національности много и западнаго, и восточ
наго, чѣмъ, само собою разумѣется, и отличается она отъ запада, противополагаемаго востоку [2)].
По мнѣнію Даля, «эпоха татарскаго владычества — самая темная въ исторіи нашего зарождавшагося искусства»,... «Къ началу ея, — писалъ онъ въ 1877 году, —у насъ, наравнѣ съ остальною Европою, въ нашемъ искусствѣ было столько-же самобытнаго, сколько и въ каждомъ изъ европейскихъ государствъ; при царяхъ-же встрѣ
чаемъ уже въ нашихъ произведеніяхъ одеждѣ, оружіи и пр., больше половины азіятскихъ пріемовъ; но покуда мы еще не имѣемъ воз
можности опредѣлить времени перехода къ намъ каждаго изъ этихъ
заимствованныхъ элементовъ. Одно несомнѣнно, что многіе изъ нихъ къ намъ попали очень поздно, большею частью въ XVI и даже въ XVII вѣкѣ, во время процвѣтанія Персидской монархіи, снаб
жавшей своими прекрасными матеріалами, оружіемъ, коврами и пр. весь Востокъ»[ 3)].
Если Даль такъ неопредѣленно говоритъ объ эпохѣ появленія у насъ азіатскихъ элементовъ, то «неизвѣстный авторъ», наоборотъ, очень рѣзко намѣчаетъ ее.
«Мы далеки отъ того, говорить онъ въ своей книгѣ, чтобы опровергать дѣйствіе азіатскаго искусства на русское; мы только относимъ его къ другому времени, —именно къ эпохѣ порабощенія Казани. И дѣйствительно, къ концу XVI столѣтія впервые начи
наетъ показываться въ русскихъ памятникахъ оживальный (!?) характеръ: своды (арки?) или заостренные кверху, или подково
виднаго (?) типа, столбы, расширяющіеся у своего туловища,
крышки причудливыхъ формъ въ видѣ луковицы и пр., но все это происходило только въ восточной Россіи, не имѣющей въ архитектурѣ своей никакого византійскаго оттѣнка (!!). Въ запад
ной же части, гдѣ преобладалъ византійскій характеръ, татарское вліяніе, наоборотъ, ничѣмъ не выразилось»[ 4)].
В. В. Стасовъ хотя и признаетъ, что вліянія «чисто-азіатскіяиграютъ въ нашей прошлой жизни «громадную роль», но тѣмъ не менѣе подчиняетъ имъ только одну половину ея:
«Все оффиціальное, утверждаетъ онъ, (религіозныя формы, общіе планы и формы церквей, книги, лѣтописи, наука, княже
ская одежда, придворный чинъ) шло къ намъ изъ Византіи; все народное (повсюду — остатки язычества, народныя пѣсни и ска
занія, всҍ подробности каменныхъ построекъ, ихъ главы, ихъ орнаментистика и скульптура, всѣ деревянныя постройки, начиная отъ избы, все орнаментальное какъ на этихъ послѣднихъ, такъ и на безчисленныхъ предметахъ народнаго быта, рѣзное, вышитое, литое, нарисованное, да, наконецъ, и многія формы этихъ предме
товъ, народный костюмъ, всѣ подробности народной жизни) —
все это было наполнено азіятскими вліяніями и передачами, въ смѣси съ элементами дѣйствительно славянскими» [ 5)].
Если В. В. Стасовъ уступаетъ только половину нашего быта
[1)] См. «Geschichte der bildenden Künste im Mittelalter», von Dr. Carl Schnaase. Düsseldorf 1844. Томъ III, стр. 990.
[2)] «Критич. Обозрѣніе» 1879 г., № 2, стр. 20, [3)] См. Зодчій 1878 г., 9—10, стр. 77.
[4)] См. «Русское искусство и Віолле-ле-Дюкъ» и пр., стр. 12. [5)] См. «Новое Время» 1878 г., № 714.