Вересаев в литературе в 1905 году

Современное литературное движение, своим левым крылом упирающееся в т. н. утилитарные формы, никогда не забудет поучительного исторического урока который был преподан в 1905 году искусству недавним юбиляром, Вересаевым.
Русско-японская война породила многочисленную т. н. художественно-литературную продукцию. Военные рассказы, повести, романы и стихи — хорошие, средние, плохие — писались всеми, начиная от мелкого рассказ

чика и кончая Леонидом Андреевым. Последний осо

бенно тогда нашумел «Красным смехом», — этой смесью патологической выдумки и стилистических потуг, о ко

торой Лев Толстой, как известно, писал: «пугает, а мне не страшно.
И «Красный смех», и прочая биллетристика воспринимались, конечно, прежде всего эстетически. Чи
тали, потому что было интересно читать нечно вроде приключенческого или ультра-психологического произ
ведения; проводили за чтением вечера, хвалили за слог или ругала за неизобретательность в сюжете. Социальное действие подобных вещей было относительно ни

чтожным и, во всяком случае, косвенным. О настоящей войне отсюда узнать что-либо реальное было невоз

можно; война превращалась в подсобный материал для новеллистической выделки, — одни толковала ее в целях развития натуралистического жанра, другие — декадент
ского, третьи — еще какого-нибудь, присущего данному писателю или данной литературной школе.
ным мастером литературы, бывшим в тоже время общественным работником. «Записки врача» разошлись по всей России, а затем и по загранице. Впечатление от них было громадным, и можно сказать наверняка, что Вересаев никогда не вошел бы в русскую литера

туру в качестве заметной фигуры, не будь «Записок».

Она говорили фактами, живым мясом действительности, ее кровью и ее подлинными конвульсиями; они в ма
стерском изложении показывали явления в их реальном бытии, и читатель не мог воспринимать поэтому «Записки», как интересный жанр пли как занимательный сюжет.
В то время, как буржуазная эстетическая традиция втягивала всех более или менее талантливых деятелей литературы в русло выдуманного творчества, здесь, чуть не впервые, случайно, взялся за дело «низкого
ремесла журналистов человек относительно крупного калибра, и в результате получился шедевр социальноэстетического порядка, где прямое общественное назна
чение вещи неразрывно спаялось с изобретательством т. н. писателя. В «Записках» читатель нашел и знаменитые «образы», о которых так печалятся защит
ники выдумывающего, станкового искусства, и типы, и обобщения конкретной действительности, и социальные идеи, — одним словом, то, что имеется в новелле или романе, но без их иллюзорности, зато с правдой увиденных и раскрыто показанных фактов.

1905 год в советской драматургии

Двадцатилетие первой Революции могло бы стать торжеством молодой советской драматургии, блестящим стимулом к драматическому творчеству. Торжества не было, скорее — наоборот, но пьес оказалось написан

ными немало, вероятно, не менее сотни. В этой сотне легко установить некие характерные типы, очевидно, особенно привлекшие авторов.

Особняком стоят инсценировки и пьесы клубного типа. Здесь продолжаются приемы клубной инсцени

ровки, нового нет, но старые штампы, невидимому, еще ее потеряли жизненности. Особенности восприятия спек

такля в празднично приподнятой клубной обстановке,

всего вероятнее, и на этот раз сгладят примитивность драматургии. Таковы „Вихри враждебные (ставятся в Госагиттеатре), „1905“ (ставится объединенными живыми газетами в Народном Доме).
Профессиональная драматургия подошла к делу на несколько ладов. Наиболее популярной оказалась под
мена „Пятого года его отдельными героями. Тут и
„Азеф , и „Два Талона , и „Каляев . Ничего, чем эти исторические драмы формально отличались бы от „Бородинского боя“, в них нет. Никакой революции но стоит за ними. Как бы занимательны („Азеф ) или трогательны („Каляев ) ни были они подчас, — к со

ветской исторической драме они нас но подвигают пи на шаг.

Другой вид — пьесы, по большей части небольшие, с фабулой „Из истории Пятого года . Обычно здесь нет исторических персонажей, действуют характерные
тины. Среди множества подобных пьес можно отобрать несколько с занимательной и неизбитой интригой, с острыми ситуациями. Никакого представления об общем
ходе революции они, конечно, не дают (масштаб их узок), но при удаче в них может отразиться кое что из общей атмосферы эпохи. Этот жанр, вероятно, жизнеспособный. Жаль лишь, что шаблонные формы комедии и мелодрамы так навязчиво господствуют здесь.
Желание передать в театре с возможно большей полнотой основные события революции приводит к на
низыванию эпизодов, к исторической хронике. Процент хроники, пожалуй, наиболее значителен в общем числе пьес. Историческая значительность отдельных событий пятого года сможет, вероятно, придать интерес этим хроникам (предстоящие спектакли покажут это), но отсут
ствие единства делает совершенно невозможным передачу таким образом пафоса, героизма, основной идеи первой революции.
Итак, никакого сколько-нибудь адэкватного величию юбилея театрального отражения у нас не будет. Скорее это может удасться в кино. От фильмы Эйзенштейна ждешь многого. Особенности кинематографии могут и хронике придать величественнейший пафос.

Но как быть в драме? Путь здесь, как кажется, один. Размах событий, их внутреннюю тяжесть, их исто

рический смысл может раскрыть в театре только один все еще отсутствующий у нас жанр — „историческая трагедия ,

АДР. ПИОТРОВСКИЙ

* * *

Жалкая общественная роль военной беллетристики 1905-го года и огромное влияние вересаевских литдокументов лучше чего-либо другого демонстрирует превосходства художественного утилитаризма над эстетским иллюзионизмом и станковизмом. Б. АРБАТОВ.

* * *

И вот в это самое время появились вересаевские «Записки врача», — не рассказ, но роман, не поэма, а документ. Но документ, написанный сравнительно силь