жалеть , был воспет в особых куплетах ни, тему „наоборот
За границей убивают Скот, но не народ.
Словом убеждать народ И патроны там жалеют, А у нас наоборот...
Распевали эти куплеты, правда, недолго... Недолго плясали канкан выведенные в нем Победоносцев и „герой Порт-Артура Стессель, но все же...
Актеры старались и ухитрялись давать злободневную окраску даже старым пьесам... Слова о свободе, о благе человечества, о гнете, принижающем человека, неизменно „подавались так, что зрительный зал загорался...
Идет, например, пьеса Шницлера „Зеленый попугай ... В заключительной сцене врывается толпа с криком:
Исполняется марсельеза, зрительный зал бурно аплодирует...
Актерская „отсебятина носит совершенно новый характер. В пьесе („разрешенной и следовательно
вполне невинной) „Борьба за счастье , шедшей в Сара
тове, артист Б. Глаголин, к ужасу губернатора, вдруг крикнул со сцены;
Рабочие всех стран, соединяйтесь!!.
Правда, результатом были всевозможные кары, посыпавшиеся на Глаголица и весь театр in corpore, но... слово было сказано, по достоинству оценено публикой, подчеркнуто аплодисментами и следовательно — воспринято.
С трудом допущенный, сильно урезанный „Вильгельм Тель“, дает повод для полого ряда демонстраций...
Актер „подает отдельные фразы, отдельные слова так, что весь зрительный зад загорается и отвечает бурными аплодисментами, а в конце акта вдруг требует исполнения марсельезы!..
Старые актеры и все, кто в этот год близко стоял к театру, могут припомнить бесконечное число таких фактов. Для историка, который захотел бы составить себе представление о „духе и внутренней жизни театра за эти годы, этот мемуарный материал несомненно дол
жен будет иметь гораздо больше значения, нежели такие „документы , как приведенные выше театральные афиши и газетные отчеты.
Первые признаки волнения появились еще в конце четвертого года. Поводом послужили ученические обеды, которые отпускал в своей квартире один из служащих в канцелярии. Обеды были прескверные, и ученики со
ставили по этому поводу петицию. Инспектор Габель отнесся к петиции, в которой говорилось о „котлетах, вызывающих голод , сочувственно, но старался скрыть это дело от директора (Бернгарда).
Наступило 9-е января и обеды, конечно, были забыты. В Консерватории было большое возбуждение, в котором сказался эмоциональный характер учащихся консерватории. Горячность, восторженность, легкость воспламеняемости и такое же быстрое потухание — были характерными для консерваторцев, которые, к слову сказать, до январских событий никогда не при
нимали участия в политической жизни высших учебных заведений столицы.
9-е января все перевернуло. В Консерватории ясно чувствовалось тревожное настроение. События следовали быстро одно за другим.
Консерваторское начальство растерялось, проявило свою полную беспомощность, а директор Бернгард — еще и бездарность. С необыкновенной сердечностью относился к учащимся Н. А. Римский-Корсаков; его интересовало и глубоко волновало все происходящее в Консерватории и руководящим мотивом его отношения к событиям было теплое, серьезное отношение к учащимся. Н. А. много беседовал со своими учениками о происходящем, постоянно спрашивал: „что же будет дальше? Возму
лось (помню, как заразительно он смеялся, рассказывая, как при нем, накануне вечером, один пьяный орал на весь переулок: „Долой! Долой! и тихо добавлял: „А что, не скажу! ).
18 февраля учащиеся потребовали от некоторых профессоров прекращения занятий, и дирекция “пере
новила закрыть занятия в художественно-музыкальных классах до 15 марта.
16 марта, в первый же день возобновления занятий, группа забастовавших пыталась произвести обструкцию. Это удалось 17 марта (выломано две двери, разбиты
стекла, разлита зловонная жидкость). Полиция всех арестовала (101 чел.) и, удостоверив их личности, от
пустила. Дирекция предложила художественному совету уволить виновных. В этом же заседании дирекции было сообщено письмо Н. А. Римского-Корсакова к директору консерватории от 16 марта с просьбой обяза
тельно доложить его членам художественного совета и дирекции. В этом письме выражался протест против действий дирекции, постановившей начать занятия „вопреки постановлению художественного совета , были высказаны обвинения по адресу дирекции в равнодушии к участи учеников, в черствых, с нравственной сто
роны, действиях, а по поводу начавшейся 16 марта обструкции говорилось: „так было сегодня, так будет завтра, послезавтра и т. д.“.
дровича, тратившего на нее миллионы, ассигнованные на флот, не могла дольше оставаться даже в труппе французского театра. Ее имя было у всех на устах.
Рампа перестала теперь отделять сцену от публики. Театр жил обшей со всеми жизнью... Общественная атмосфера, передавшаяся за кулисы театра была такова, что здесь уже не могли жить паразиты, вроде Балетта, несмотря на „высочайшую и и то время могущественную поддержку стоявших у власти Романовых.
За границей убивают Скот, но не народ.
Там студентов не терзают, А у нас наоборот.
За границею умеют
Словом убеждать народ И патроны там жалеют, А у нас наоборот...
Распевали эти куплеты, правда, недолго... Недолго плясали канкан выведенные в нем Победоносцев и „герой Порт-Артура Стессель, но все же...
Актеры старались и ухитрялись давать злободневную окраску даже старым пьесам... Слова о свободе, о благе человечества, о гнете, принижающем человека, неизменно „подавались так, что зрительный зал загорался...
Идет, например, пьеса Шницлера „Зеленый попугай ... В заключительной сцене врывается толпа с криком:
— Бастилия взята!..
Исполняется марсельеза, зрительный зал бурно аплодирует...
Актерская „отсебятина носит совершенно новый характер. В пьесе („разрешенной и следовательно
вполне невинной) „Борьба за счастье , шедшей в Сара
тове, артист Б. Глаголин, к ужасу губернатора, вдруг крикнул со сцены;
Рабочие всех стран, соединяйтесь!!.
Правда, результатом были всевозможные кары, посыпавшиеся на Глаголица и весь театр in corpore, но... слово было сказано, по достоинству оценено публикой, подчеркнуто аплодисментами и следовательно — воспринято.
С трудом допущенный, сильно урезанный „Вильгельм Тель“, дает повод для полого ряда демонстраций...
Актер „подает отдельные фразы, отдельные слова так, что весь зрительный зад загорается и отвечает бурными аплодисментами, а в конце акта вдруг требует исполнения марсельезы!..
Старые актеры и все, кто в этот год близко стоял к театру, могут припомнить бесконечное число таких фактов. Для историка, который захотел бы составить себе представление о „духе и внутренней жизни театра за эти годы, этот мемуарный материал несомненно дол
жен будет иметь гораздо больше значения, нежели такие „документы , как приведенные выше театральные афиши и газетные отчеты.
1905 -й год в Консерватории
Первые признаки волнения появились еще в конце четвертого года. Поводом послужили ученические обеды, которые отпускал в своей квартире один из служащих в канцелярии. Обеды были прескверные, и ученики со
ставили по этому поводу петицию. Инспектор Габель отнесся к петиции, в которой говорилось о „котлетах, вызывающих голод , сочувственно, но старался скрыть это дело от директора (Бернгарда).
Наступило 9-е января и обеды, конечно, были забыты. В Консерватории было большое возбуждение, в котором сказался эмоциональный характер учащихся консерватории. Горячность, восторженность, легкость воспламеняемости и такое же быстрое потухание — были характерными для консерваторцев, которые, к слову сказать, до январских событий никогда не при
нимали участия в политической жизни высших учебных заведений столицы.
9-е января все перевернуло. В Консерватории ясно чувствовалось тревожное настроение. События следовали быстро одно за другим.
Консерваторское начальство растерялось, проявило свою полную беспомощность, а директор Бернгард — еще и бездарность. С необыкновенной сердечностью относился к учащимся Н. А. Римский-Корсаков; его интересовало и глубоко волновало все происходящее в Консерватории и руководящим мотивом его отношения к событиям было теплое, серьезное отношение к учащимся. Н. А. много беседовал со своими учениками о происходящем, постоянно спрашивал: „что же будет дальше? Возму
щался поведением начальства и явно был на стороне учащихся. Для того времени такое поведение профес
сора было весьма предосудительно, тем более что Н. А. не ограничивал свои беседы с учениками консерваторскими темами, а говорил обо всем, что тогда твори
лось (помню, как заразительно он смеялся, рассказывая, как при нем, накануне вечером, один пьяный орал на весь переулок: „Долой! Долой! и тихо добавлял: „А что, не скажу! ).
18 февраля учащиеся потребовали от некоторых профессоров прекращения занятий, и дирекция “пере
дала вопрос о наложении взыскания на нарушителей спокойствия художественному совету . Дирекция поста
новила закрыть занятия в художественно-музыкальных классах до 15 марта.
16 марта, в первый же день возобновления занятий, группа забастовавших пыталась произвести обструкцию. Это удалось 17 марта (выломано две двери, разбиты
стекла, разлита зловонная жидкость). Полиция всех арестовала (101 чел.) и, удостоверив их личности, от
пустила. Дирекция предложила художественному совету уволить виновных. В этом же заседании дирекции было сообщено письмо Н. А. Римского-Корсакова к директору консерватории от 16 марта с просьбой обяза
тельно доложить его членам художественного совета и дирекции. В этом письме выражался протест против действий дирекции, постановившей начать занятия „вопреки постановлению художественного совета , были высказаны обвинения по адресу дирекции в равнодушии к участи учеников, в черствых, с нравственной сто
роны, действиях, а по поводу начавшейся 16 марта обструкции говорилось: „так было сегодня, так будет завтра, послезавтра и т. д.“.
* * *
Характерным в этом отношении нужно признать эпизод с артисткой Михайловского театра француженкой Балетта. Фаворитка великого князя Алексея Алексан
дровича, тратившего на нее миллионы, ассигнованные на флот, не могла дольше оставаться даже в труппе французского театра. Ее имя было у всех на устах.
Рампа перестала теперь отделять сцену от публики. Театр жил обшей со всеми жизнью... Общественная атмосфера, передавшаяся за кулисы театра была такова, что здесь уже не могли жить паразиты, вроде Балетта, несмотря на „высочайшую и и то время могущественную поддержку стоявших у власти Романовых.