однако, не создали. Ведь и другие театры могли бы пойти по пути разоблачения театральной кухни, но не пошли.
Мейерхольд утверждал, что на театре нет места психологии, что театральная форма
стоит выше содержания. Из этого критик делает вывод, что мейерхольдовщине не по пути с революционным искусством.
Искусство требует формального разрешения прежде всего. (Даже скучно повторять такие аксиомы!). Без формы нет искусства, а без содержания оно может быть. Но это не значит, что содержание невозможно, что оно не нужно, что оно зло, как утверждал имен
но Таиров, пока «Федрой» не вошел в царствие небесное.
Ведь не стоит писать теоретическую статью, весь смысл которой в утверждении: «спа
сение искусства в служении большим идеям и высоким чувствам». Это уже единожды не пло
хо сказано стишком: «сейте разумное, доброе, вечное».
Я оговариваюсь: я отнюдь не выступаю на защиту Мейерхольда. Мне самому многое у Мейерхольда не по душе. С точки зрения реальной театральной политики пора пе
ревести идеологию так сказать на хозяйственный расчет достижений. Теперь мало замыс
лить, надо осуществить! Это лозунг, не вполне понятный левому фронту, фактически изменившему себя, себе изменившему.
Я заступаюсь за терминологию и уточнение того «что нужно» и «чего хочется».
А. В. Луначарский, зовя к театру быта, все время подчеркивает, что это должен быть героический театр.
Да ведь это два антипода: быт и героизм. Героизм в плакате громадных коллизий. Быт в «пуантелизме» повседневных про
тиворечий. Если героическая пьеса Дюма «Катилина» или «Риенци» Вагнера по Луначарско
му — быт, то разрешите мне быть в «союзе бытовиков». Но, если пьесы Толлера и Кай
зера это не «леонид-андреевская бытология», а героизм, то долой такой героизм!
Левый театр — и Мейерхольд, как один из идеологов его, может быть самый напористый,
но не самый устойчивый, требует для революционного театра наиболее убедительных форм: героизма иди фарса. Он борется про
тив быта потому, что бытописательство и бытотеатральство это та же чеховщина, но уже не настроений, а.. зарисовок. Это «канарейка, пожирающая коммунизм», по определению Маяковского.
Назвать быт красным еще не значит найти метод. Западная буржуазия иногда назы
вает себя красной, но она от этого более пролетарской не становится.
Право же если мы отказываемся от старого эстествования с пастушками и маркиза
ми, то не следует создавать «красную уайльдовщину», где пастушки заменяются рабочим, а свирель — молотом.
Наконец, последнее: т. Луначарский приводит довод, о непонятности новых (левых, крайних левых, среднелевых, модернистических, может быть, декадентских!!!) форм.
Во первых лозунг об общедоступности, переведенный на язык политики, не будет ли «всеобщим избирательным правом»? А где же ставка на определенное будущее?
Во вторых: разве мы не знаем, что массы, врываясь после боев в барские особняки крушили античные статуи? Что же на это время антики делались непонятными модернистами.
В театре действительно происходит перемещение ценностей: левый фронт пра
веет, академики чуть чуть левеют. Револю
ция кончилась. Все приняло милые истории формы сдвига. Наступает эпоха театрального здравомыслия. От этого или плакать надо или
использовать время на установление терминологии.
Надо проверить: что дал макет? Но не заменять наспех макет павильончиками.
А. В. Луначарский прав: наступает эпоха героического на театре, но этот героизм есть
нечто диаметральнопротивоположное реализму и его предку натурализму.
От быта — к трагедии (или мелодраме) и к фарсу (или цирку) — вот лозунг сегодняшнего
театра. ВАДИМ ШЕРШЕНЕВИЧ.