Чистая девушка

Когда профессионал-журналист, вынужденный во что бы то ни стало «поставлять
определенное количество строк, разбавляет мысли пустыми фразами и заменяет их набо
ром «возвышенных» слов, симулируя таким образом значительность высказываемых поло
жений - это, если и не простительно, то во всяком случае — понятно. Что поделаешь, еже
ли не дано ему мыслить самостоятельно и
если все ремесло его в том и заключается, чтобы разбалтывать статейкой водицей слишком крепкие для всеобщего употребления вы
воды, к которым приходят художники-практики на пути своих творческих исканий.
Когда же художник сам берется за перо и вместо простого точного и ясного изложения взглядов и принципов, возникших у него в результате долгой практической работы, на
полняет статью ничего не говорящим и фразами - это становится подозрительным.
Касьян Голейзовский, о котором обычно говорят, как о «современном», «левом» балет
мейстере и новаторе в области танца, поста
вив себе в специальной статье (Зрелища № 23) вопрос: что такое чистый танец и танец просто, отвечает на него следующей тирадой:
«Чистый танец это прежде всего явление вне времени(!). Чистый танец идет от боль
шой школы(!). В чистом танце не может(?)
преобладать акробатика и что либо в этом роце(?). Сумма фразы(!) чистого танца может восприниматься лишь после того, как будет .казана, потому что ее слова или отдельные движения не копируют(!) форму изображаемого, а лишь его содержание».
Далее следуют полные глубокого содержания рассуждения о том, что «впечатление от чи
стого искусства всегда общее, т. е. внешнее и внутреннее» и что «никогда гротеск не раскрепостит чистого танца».
Для читателя, знакомого с современны м и течениями художественной м ы- с л и, прежде всего должно показаться странным столь настойчивое стремление Голейзовского отграничить «чистые» формы искусства от «нечастых». Тем внимательнее вчитывается он в данное Голейзовским определение этого «чистого» искусства и тут на каждом шагу наталкивается на замечательнейшие открове
ния. Чистый танец, видите-ли,—«вне времени». Оказывается, остались еще «современные» ху
дожники, верующие во «вневременное», внепространственное т. е. вечное искусство, независимое ни от эпохи, в которую оно возни
кает, ни от общественной среды, которой оно порождается и которую выражает, ни от ка
ких либо других «низменных», «материалистических» обстоятельств.
Далее напрашивается ряд вопросов: почему в «чистом» танце, не может преобладать акробатика и что либо в этом роде? Какие еще
движения вроде акробатических не могут преобладать в чистом танце? Наконец, какое содержание копирует чистый танец—в противоположность форме, которую яко бы копирует танец «нечистый» и т. д., и т. далее.
Конечно, на все эти вопросы не может быть дано никакого ответа, ибо сам по себе вопрос о «чистом» и «нечистом» в искусстве требует совершенно иной постановки.
Но определения данные Голейзовским характерны: они служат прекрасным аргументом против сохранившихся еще до сего времени блюстителей чистоты в искусстве.
Объяснить понятие потерявшее смысл, можно только словами, которые сами по себе не имеют реального смысла. Вот почему до сих пор так охотно употребляются выражения, вроде: «святое и вневременное искусство», «вечная красота» и прочие, тому подобные.
Почему чистое искусство противопоставлено Голейзовским гротеску? Почему гротеск не мо
жет быть чистым, а чистое искусство—гротескным?
Право —п о р а оставить все эти разговоры о «чистом» и «нечистом» в искусстве.
Какими бы фразами ни прикрывались охранители девической чести увядающих художе
ственных форм ясно одно: чистое, иначе «вневременное», искусство есть искусство академическое, т. е. искусство пробавляющееся ста
рыми канонами, рабски повторяющее старые приемы и формы, живущее на содержании прошлых эпох. Чистое искусство, это искусство, отгородившееся от современности и не желаю
щее подвергаться «тлетворному влиянию новых идей». Чистое искусство есть косное ис
кусство художественных штампов, копирующее и реставрирующее изжитые навыки старых художников-изобретателей·.
Современное искусство, при своем возникновении, всегда будет казаться нечистым, ибо оно питается чувствами и ритмами сегодняшнего дня. Оно вводит в искусство элементы, прежде ему не присущие, и как будто лежа
щие вне сферы художественного творчества и признанной «красивости» вообще.
Впитывая опыт предшествовавших художественных направлений и технически совершенствуясь, оно, по прошествии известного времени, приобщается художественными обыва
телями к лику святых и чистых искусств, т. в. канонизируется ими, как форма вневременная.