Уже один внешний вид афиши говорит о том, насколько «серьезны» эти вечера.
Не нужно было бы писать и говорить о них, если бы в печати не появились две заметки, «поощряющие» Матсона на дальнейшие подвиги.
Его танцы были объявлены танцами построенными на «здоровых основах».
Меня не удивляет та молодежь, которая «училась» у Матсона потому, что у большин
ства из них отношение к нему было... ироническое.
Но меня удивляет легкомыслие критики, то помрачение, которое покрыло мозги наших «танцоведов».
Матсон — зауряднейший учитель бальных и «салонных» танцев.
Салонный, американский, эксцентрический танец по Матсону — это опошленный, об
сосанный танец, крайне примитивный, кото
рый подносится то под видом фокс-тротта, то под видом танго, уан-степа и так далее.
Что в этих танцах здорового, по сравнению с параллельными работами Голейзовского или Фореггера, я не знаю.
Но то, что мастерски выполнено в работах указанных мастеров, безграмотно сделано у Матсона.
У него не чувствуется никакой культуры. И, отсутствие культурности не заменено — талантливостью.
Матсон — плохой танцовщик, не умеющий координировать движений тела ни с площад
кой, ни с партнером, ни отдельных движений различных частей тела.
О нем, как балетмейстере, нельзя говорить вовсе.
Что до учеников, то они поражают полной своей неритмичностью.
В отчетных вечерах было продемонстрировано более 10 танцев, которые показали полнейшую нестренированность исполнителей да
же для той маленькой техники, которая нужна, чтобы осуществить матсоновские «композиции».
ФРАНК.

НЕКОТОРЫЕ

Отрывок из дневника.
Когда я вспоминаю, что: хорошо было каждое «20-ое» получать жалованье, иметь сто
ловую, где можно дешево пообедать, знать, что перед спектаклем отутюженный и вычи
щенный костюм будет висеть на месте, трико и туфли—крепкие, казенные, портные разденут и оденут и т. д. и т. д., что вся слож
ность моей работы заключается главным обра
зом в том, чтобы прибыть на репетицию или спектакль во время... тогда я жалею.
Но когда, в противовес этим «всем благам», приходит на мысль, что не всякий худож
ник может 3/4 своей энергии затрачивать на ежедневную борьбу с мелкими семейными дрязгами, на постоянные, никогда не кончае
мые репетиции никому не нужных, пошлей
ших «Коньков», «Баядерок», «Тщетных» и пр., на вечное свое возмущение против антихудожественности местных цензоров, на их циничную критику, того чего они не понимают... тогда я не жалею.
Но когда вдруг: я представляю себе моих
бывших сослуживцев —этих поистине больших мастеров, обреченных судьбой на однообразное, нескончаемое демонстрирование перед публи
кой школьных упражнений, разбавленных фантазией утомленных или просто лишенных выдумки руководителей, весь налаженный и грандиозный аппарат Большого Ак.-Театра, его исключительные возможности, его исклю
чительный оркестр... тогда мне становится скучно... без Большого Театра.
Но я всегда успокаиваю себя мыслью, что разрушающийся на моих глазах Боль
шой Театр, не рушится, а просто — истина вытесняет ложь. Нарыв рано или поздно про
рвется и организм выздоровеет. Теперешнее
болезненное состояние Большого Театра есть преддверие н о в о г о академизма.
Я не могу сказать, что я скучаю о Большом Театре, я просто люблю его, как любит каж
дый из его мастеров, смотрящий на него издали...
ГРАНДИОЗНЫМ БАЛОМ ПРИ ДВУХ ОРКЕСТРАХ МУЗЫКИ.

размышления.

2.
Четыре года я вел борьбу с миллионом всевозможных вредных хореографических бактерий-студий и с тучей всяких «бывших» начальников станций, таперов, потерпевших крушение чиновников и других, которые имено
1.
Четыре года тому назад я расстался с Ак. Большим Театром. Четыре года — самостоятель
ной жизни — за бортом карабля, именуемого Большим.